Лосев vs Хайдеггер.

[0nomatodox]

«Лосев и Хайдеггер? Странное сопоставление. ...Оба мыслителя при жизни никогда не испытывали интереса друг к другу. Лосев знал о Хайдеггере, возможно, пытался читать его тексты. Мы ведь то и дело находим у него ссылки на немецких авторов, особенно на тех, кто занимался вопросами платонизма и неоплатонизма. Хайдеггера в списке цитируемых нет».
НА ПУТИ К ИСТИНЕ: АЛЕКСЕЙ ЛОСЕВ И МАРТИН ХАЙДЕГГЕР * В.А.Фриауф
« 26.3.1972. Лотман хороший литературовед, и поэтическое чувство у него есть. Его теория - она-то тоже подходит, но всё-таки, даже включая его, я до сих пор не нашел хорошего изложения знаковой теории. Наверное, надо расширить понимание знака. Всё-таки часто область знака берется слишком абстрактно. Знак у структуралистов имеет слишком служебное значение. На сам по себе знак обращают мало внимания, больше глядят на обозначаемое, от знака при этом остается чисто служебный момент. На самом деле знак дело великое, но он имеет определенное место. Для знака в сущности многое нужно, хотя взятый отвлеченно он очень внешнее понятие. Поэтому лингвистам приходится задним числом приписывать ему небывалое значение. Всегда так было в истории философии.
Как начнут мусолить категорию, измучат, изнасилуют ее до конца, а потом бросают и идут к чему-то другому. И так вся человеческая жизнь. Я сколько этих завихрений пережил. Ты знаешь, какие были неокантианцы. Такие были, я думаю, и гегельянцы. То же и марксисты. Человек большей частью бывает ослеплен. Показываешь ему цвета, он не видит. Так всегда. Так и со знаком теперь.

Без знака нет коммуникации. Белое полотно не знак, но на войне оно знак, означающий перемирие. Само по себе полотно никакого отношения к миру и войне не имеет. Иначе всякая вещь, способная служить знаком, была бы словом.

Интуитивно мне кажется, что есть философы модернистского толка, которые употребляют термин стиль. Потому что стиль в этой новой ситуации мировоззренческой должен играть свою роль. Экзистенциалисты, Хайдеггер? Нет, Хайдеггер к эстетике не имеет отношения. Но кто-то, я чувствую, есть.

Существует такая вещь, как определяющая модель. Вот, например, Чайковскому подвернулась тема Франчески да Римини. Она увлеклась молодым человеком, Паоло. Явился муж, застал их в критическую минуту и обоих уложил, с тех пор вечно витают две тени, тень Паоло Малатесты и Франчески да Римини. Чайковский, прочитав о них, так увлекся, что как сумасшедший бросился к роялю, всю ночь писал, и к утру уже была готова симфоническая фантазия, «Франческа да Римини», там такие облака, громы… Вот что такое модель и как она действует через века. Или «Ромео и Джульетта» Шекспира. Я только не знаю у него истории создания.
...
29.5.1972. Время в момент теперь, как и вечность, это точка. Потом только начинается развертывание времени на пространство. Там уже можно что угодно делать. Исходно время есть подвижный образ вечности. Его подвижность предполагает пространство, в пространстве располагаются раньше и потом, т.е. происходит развертывание времени, требующее уже разъяснения.

Что надо тут прояснить. (1) У Дюбуа, который опирается на Хайдеггера, говорится о тождестве разных моментов времени у Аристотеля и Хайдеггера. (2) Нам хочется задать вопрос, что же такое время у Аристотеля, сводится ли к тому, как оно понимается у Гегеля. В чем же сущность, по данному автору, времени у Аристотеля. (3) Возможно, от гегелевского времени аристотелевское отличается просто тем, что вместо продуманной категории у Аристотеля дается определение idem per idem. (4) В чем у Аристотеля разница между провалами времени (у спящих летаргическим сном) и его сгущениями. У Аристотеля явно есть попытка определить время как таковое, но, как мне кажется, это попытка с негодными средствами. Idem per idem, circulus vitiosus.

У европейцев мозги отшиблены механизмом. Все знают, что десять часов могут быть равны десяти годам, что время переворачивается. Но всё-таки мозги настолько выворочены, что человек не верит своему ощущению реального времени, то и дело - взял да и посмотрел на часы, сколько там прошло времени. «Да, два часа…» (тихим упавшим голосом). Шпенглер: кругом часы, и в кармане, и с главной площади бьют, и в голове, всё бьется - эй, эй, эй… Счет времени по часам это один из признаков новоевропейской культуры. И духовного растления. Попытка свести на время все события и действия. А невозможно. Живое время невозможно высчитать. Древние имели смелость сказать: да нет никакого времени! Есть вечность, и есть жизнь.

Я подобно Бердяеву называю себя детищем свободы.

Они купили библиотеку Виндельбанда в Гейдельберге. Крупный философ (о Фундаментальной библиотеке АН).
...
26.5.1973. А.Ф. несколько раз переводил Ареопагита. Но в 1930 году, жили тогда еще с Валентиной Михайловной и стариками ее родителями в их доме, вставлял куски в книгу «Диалектика мифа» уже после просмотра книги цензорами Главлита. Арестовали, Валентину Михайловну тоже, при обыске всё растащили, даже костюмы. И Дионисий Ареопагит в переводе был изъят при обыске. После освобождения пошел к Митину [174]: вот, выпущен без судимости, полностью реабилитирован, перевод Ареопагитик не относится к политике, верните. - Да, говорит, перевод дело сложное… Придите через две недели. - Поспешите, говорю, ведь эти переводы не имеют отношения к моей личности, как бы не уничтожили. - Ладно. Прихожу через две недели. - Говорят, что не могут найти. - Как же так? - Приходите еще через неделю. Прихожу через неделю. - Представьте себе, говорят, что найти не могут.

Я был настолько энергичен, что в 30-е годы еще раз перевел. В 41-м году рукопись сгорела, когда бомба попала в дом, остались одни слипшиеся страницы, которые я просил выбросить. Видно, Богу не угодно, чтобы я переводил Алеопагита… Ему вообще не везет. «О божественных именах» не переведено. «О церковной иерархии» есть в 3-м томе «Творений св. отцов, объясняющих Божественную литургию», где и «Тайноводство» Максима Исповедника.

- Алексей Федорович, давайте сейчас переведем Дионисия [175]?

Нет, не буду… Богу не угодно.

Заместитель директора митюха [176]…

Я думаю, ошибка Энциклопедии (философской) в том, что туда понаперли статей богословского характера. «Ад», «Ангелы» - зачем травить гусей, лезть прямо зверю в пасть? Да и не философское это. «Ад», «Бог»… Я бы мог написать о Боге, но я бы о нем говорил как о философском понятии, это же и философское понятие тоже.

Причем половина в этих статьях будет чепухи, а половина ругани о религии. А богатейшее философское содержание… Туда надо что-нибудь вроде Idee des Gottes und die Geschichte der Philosophie, «Идея Бога и история философии», где был бы Николай Кузанский, у которого Бог понимается как дифференциал. А не всякие там определения богословских понятий, которых миллион. Философски ведь всё можно представить, и это будет настоящим изложением предмета.

Хотя, конечно, я сам жалею, что в старое время - вот русское мужичье! - не смогли издать до конца Православную энциклопедию. Они там выпустили жалкие 11 выпусков до буквы и. Ведь есть же протестантская энциклопедия, 75 томов! У меня была и вся погибла.

Какая психопатия! Выходит «История искусствознания», 5 томов - и без номеров томов. Так и моя «История античной эстетики», ставить на каждом томе номер почему-то нельзя.

Ипотеса у Платона [177], отражаясь в сознании, создает предмет, объект в смысле цели. Объективно опредмеченная субъективность, вот что такое объект. Объективность есть опредмеченность. Субъект существует независимо от нас, объект возникает, когда мы начинаем познавать. Ипотеса это субъект.

- У Хайдеггера отношение субъекта и объекта перевернуто.

Да, в этом смысле ипотеса превращается по мере своего осознания из субъекта в объект. Но всё-таки здесь немного другое. У немцев хорошо, им легче разобраться в соотношении между вещью, das Ding, и предметом, der Gegenstand.

Вот вопрос: ангелы то же самое, что закон? Да, но ангел в отличие от закона есть также и порождающая модель. Закон говорит отвлеченно, а ангел есть регулятив для человеческой жизни. Закономерность в ангеле присутствует, но он ведь к тому же еще и живое существо. Ангел бесплотен, но бесплотности совершенной нет; я считаю, что даже Бог имеет тело; ангелы световидны, значит что-то телесное в них есть, правда, тончайшее. Да это и древние знали, говоря об эфирных телах. Так что ангелы не просто закон, а порождающее начало, телесная модель, структура. Я бы считал, что мало называть ангелов просто законом.

Так что порождающая модель, или идея, должна быть в основе учения об ангелах; или о бесах, демонах. С христианской стороны бесы не ангелы, у них личности нет. А в структурном плане ангелы и бесы одно и то же; и те и другие управляют нижними сферами.

Существует 9 чинов ангелов, серафимы, херувимы, престолы, власти, архангелы… Всё это порождающие модели. Они совершают переход от пресущественного к сущностям.

Моммзен: das Buch ohne Index ist kein Buch.
...
1.6.1988. Некролог Аверинцева в «Литературной газете». Теплый, любящий. Лосев - явление природы, гора, всегда стоящая в глазах и теперь вот вдруг отсутствующая. Подсознательно: загораживавшая вид и свободу движения. Подсознательно: такой вот крупный. - Лосев похож на Хайдеггера и в юности - нервной напряженностью; но Лосев более угловатый, потерянный. С годами у обоих вдруг совсем непредвиденная округлость и благодушие, но у Лосева - с хитрецой, с отрешенностью.
...
[225] Важная для А.Ф. мысль: христианская жизнь не то, что осмысливается, а сам смысл. Хайдеггер, у которого бытие первичнее христианской экзистенции, представляет здесь кричащее и красиво решаемое противоречие. А.Ф. не занимался Хайдеггером. В 1971 г. я показал ему перевод «Учения Платона об истине». А.Ф. спросил только, как стоит в заглавии, Plato или Platon. Я тогда еще не знал, что в неформальной обстановке Хайдеггер говорил вообще Blato». В.В. Бибихин, Алексей Федорович Лосев



From:
skurlatov
ноя. 14, 2007
Алексей Федорович разъяснил мне, что тоже очень почитает Павла Александровича Флоренского и считает его своим светочем и счел нужным для раскрытия темы взять за основу несколько страниц из книги Флоренского «Мнимости в геометрии» без ссылки на неё, потому что не знал, к какому редактору рукопись попадет, ведь Флоренский считался автором сомнительным и репрессированным, а поскольку я Флоренского уважаю, то мы с Лосевым вставим ссылку на «Мнимости в геометрии» в процессе редактирования.

После этого наше знакомство продолжилось, Алексей Федорович и Аза Алибековна дарили мне свои труды, а Аза обильно подкармливала меня своими изумительными мясными блюдами. Я для Лосева конспектировал в библиотеках новые немецкие книги по философии и античности, а когда Леонид Греков в 1962 году поручил мне написать рецензию на двухтомник Хайдеггера «Ницше», то я принес этот двухтомник Лосеву и читал его ему, и мы с ним оживленно обсуждали во многом неожиданные для Лосева мысли Хайдеггера и заодно снова осмысляли Ницше. Так что стойкое впечатление о философствовании Лосева и ходах его постижений у меня осталось, и отсутствие проблематики жертвоприношения и соответственно смерти мне казалось подобным умственной кастрации. Эсхатологические мои вопрошания не находили ответа в разговорах с Лосевым, хотя я считаю его великим философом, а его постижения всеединства через миф и имя и музыку стимулируют и концентрируют. Для меня книги Алексея Федоровича - настольные, и по всем философским вопросам, за исключением эсхатологических, я обращаюсь к ним. А эсхатологию постигаю через Новый Завет.
...
июл. 6, 2012
Я имел доступ в спецхран, где имел возможность знакомиться с антисоветской, национал-социалистической и эмигрантской литературой, и однажды Алексей Фёдорович попросил меня законспектировать трактат ведущего нацистского идеолога Альфреда Розенберга «Миф ХХ века». Я добросовестно проштудировал толстенный том и зачитал Лосеву свои выписки. Алексей Фёдорович разочаровался - ничего интересного, банальщина.

Как только в СССР поступил в 1962 году пфуллингенский двухтомник Мартина Хайдеггера «Ницше» (1961), я напросился написать на него рецензию и получил на руки и отправился к Лосеву и стал ему читать его, благо там постоянно встречались суждения об античных философах. Я упивался глубинами мысли Мартина Фридриховича, а Алексей Фёдорович воспринимал его прозрения, к моему удивлению, довольно скептически. Например, насколько помню, Алексей Фёдорович несколько озадачивался слишком размашистой хайдеггеровской трактовкой Вечного Возвращения и решительно возражал против тезиса Хайдеггера, будто досократовским грекам свойственно было «вслушиваться» в бытие, а не «вглядываться», как считал Лосев в своём пластическом восприятии греческой сути. Об этих наших обсуждениях при ознакомлении с двухтомником Хайдеггера о Ницше - смотри главку «С Лосевым о Хайдеггере» моего давнего текста «Постигая Хайдеггера».

Алексей Фёдорович Лосев по творческой мощи вряд ли намного уступает Хайдеггеру. Сейчас проштудировал текст моего давнего знакомого Анатолия Ахутина о хайдеггеровском Dasein и по ходу дела сопоставил ключевые мысли хайдеггеровского трактата «Бытие и время» (1927) и изданного в том же 1927 году лосевского трактата «Философия имени» - обнаружилась удивительная перекличка, оба ведь отталкивались от Гуссерля, постараюсь опубликовать в ближайшие дни. На меня, молодого философа, произвела впечатление не только эрудиция Алексея Фёдоровича, но прежде всего именно его самобытность. Своим творчеством он утвердил себя крупнейшим советским философом.
...
19 Октябрь 2012 21:27
Лосев акцентировал глаз (пространство) , а Хайдеггер - ухо (время). На эту тему в основном мы и говорили, когда я читал двухтомник. У Алексея Фёдоровича были проблемы со зрением, и поэтому читал ему тексты я. Греки по Лосеву созерцали сущее теней и сквозь него пытались узреть бытие ("фигурные числа" пифагорейцев, "мир идей" и "миф о пещере" Платона), а по Хайдеггеру бытие говорило греками. У одного гипертрофировалась статика (пластика, скульптура), а у другого - динамика (самовзрастающий фюзис, энергейя и т.п.). Отсюда - разница в интерпретации не только отдельных фрагментов греков, но и самой сути и смысла бытия сущего. Тем более когда античность и вся классическая философия воспринималась через интерпретацию прорывного Ницше. И у Лосева возникла даже не ревность, а некая антипатия к Хайдеггеру. При мне он не жаждал, например, штудировать хайдеггеровское "Бытие и время" и почему-то считал, что поскольку Хайдеггер вырос в близости с Гуссерлем, то достаточно ограничиться знанием Гуссерля (увы, только раннего). После меня с Лосевым работал Бибихин, не очень удачно, по-моему, переводивший "Бытие и время", но и ему, насколько я понимаю, не удалось Лосева увлечь Хайдеггером.

Я пробовал читать двухтомник с первой страницы, но Алексей Фёдорович попросил выбрать сначала страницы по грекам, а когда услышал несколько хайдеггеровских трактовок досократиков, то не согласился с ними и потому настроился к Хайдеггеру скептически. Соответственно у него не пробудился интерес к постижению хайдеггеровской философии. Я же с огромным почтением относился к Хайдеггеру и написал рецензию на его двухтомник "Ницше" без особой оглядки на скепсис Алексея Фёдоровича, и Леонид Иванович Греков опубликовал её в своём бюллетене "Новые книги за рубежом по общественным наукам".
...
авг. 28, 2013
Перечитываю трактат «Европейский нигилизм» Мартина Хайдеггера (перевёл Владимир Вениаминович Бибихин) и удивляюсь безапелляционности оценок ряда предшествующих философов, в том числе Шопенгауэра. Этот трактат, изданный отдельной книгой в 1967 году, является извлечением из двухтомника «Ницше» (Heidegger M. Nietzsche. 2 Bd. Pfullingen: Neske, 1961), написанного около 1940 года на основе лекционного курса и изданного в 1961 году. Тогда же это издание появилось в СССР, и Леонид Иванович Греков дал мне его отрецензировать для редактируемого им бюллетеня «Новые книги за рубежом по общественным наукам». Хайдеггер в этом двухтомнике скрупулезно реконструировал систему Ницше почти до последних глубин, как он реконструировал систему Канта в трактате «Кант и проблема метафизики» (1929). Откровением для меня она оказалась, и появившаяся тогда же прекрасный труд Жиля Делёза о Ницше не затмил её. Сначала решил обсудить её с профессором Алексеем Фёдоровичем Лосевым, у которого секретарствовал, наш выдающийся философ плохо видел, и я ему зачитывал текст вслух, и по ходу дела мы обсуждали отдельные суждения Хайдеггера, в том числе историко-философские. Критически расценивал их Алексей Фёдорович. Особенно смущала его трактовка античного мышления вообще и Платона и досократиков особенно. Скептически отнёсся Лосев и к хайдеггеровским оценкам немецких философских гениев.