О писателе... - 4
Отрывок из книги Седьмого «Ключ»
Часть III - Виктор. Глава «Писателю - о писателе»
Детский вопрос - продолжение
…- Интересно, Достоевского с Набоковым вы так же распинаете? - поинтересовался Виктор, стараясь сохранять хладнокровие. - Наверное, помните со школы: красные паучки, Долорес Грейз…
Annie Sprat
- Ну давайте поговорим и об этих двоих, - подхватила Сэт, как будто только и ждала его слов. - Как вам, конечно, хорошо известно, при жизни Достоевского ходили слухи, что в молодости, еще до революционного кружка, Федор Михайлович имел какую- то историю с малолетней девочкой - то ли сам ее «обидел», то ли стал свидетелем «обиды», нанесенной другими, но не вмешался. Действительно, в своем творчестве (cм. Часть Третью книги Марка Слонима «Три любви Достоевского», Нью-Йорк, 1953) Достоевский постоянно возвращается к теме насилия над ребенком, в том числе сексуального, но то, как он его описывает, лично для меня снимает все вопросы, совершал ли он нечто подобное в реальности. Не совершал. А если и ловил себя на мыслях такого рода - ужасался и честно выворачивался наизнанку в самых душераздирающих сценах своих произведений. Обычно припоминают Матрешу из «Бесов» с ее красным паучком, но более показателен другой персонаж - господин Свидригайлов из «Преступления и наказания».
Сэт взяла из темноты книгу, раскрыла на закладке и зачитала:
Вы эту Ресслих знаете? Вот эту самую Ресслих, у которой я теперь живу, - а? А Ресслих эта шельма, я вам скажу, она ведь что в уме держит: … Есть, говорит, один такой расслабленный отец, отставной чиновник, в кресле сидит и третий год ногами не двигается. Есть, говорит, и мать, дама рассудительная, мамаша-то. Сын где-то в губернии служит, не помогает. Дочь вышла замуж и не навещает, а на руках два маленькие племянника (своих-то мало), да взяли, не кончив курса, из гимназии девочку, дочь свою последнюю, через месяц только что шестнадцать лет минет, значит, через месяц ее и выдать можно. Это за меня-то. Мы поехали; как это у них смешно; представляюсь: помещик, вдовец, известной фамилии, с такими-то связями, с капиталом, - ну что ж, что мне пятьдесят, а той и шестнадцати нет? Кто ж на это смотрит? Ну а ведь заманчиво, а? Ведь заманчиво, ха-ха! Посмотрели бы вы, как я разговорился с папашей да с мамашей! Заплатить надо, чтобы только посмотреть на меня в это время. Выходит она, приседает, ну можете себе представить, еще в коротеньком платьице, неразвернувшийся бутончик, краснеет, вспыхивает, как заря (сказали ей, конечно). Не знаю, как вы насчет женских личик, но, по- моему, эти шестнадцать лет, эти детские еще глазки, эта робость и слезинки стыдливости, - по-моему, это лучше красоты, а она еще к тому ж и собой картинка. Светленькие волоски, в маленькие локончики барашком взбитые, губки пухленькие, аленькие, ножки - прелесть!.. Ну, познакомились, я объявил, что спешу по домашним обстоятельствам, и на другой же день, третьего дня то есть, нас и благословили. С тех пор как приеду, так сейчас ее к себе на колени, да так и не спускаю… Ну, вспыхивает, как заря, а я целую поминутно; мамаша-то, разумеется, внушает, что это, дескать, твой муж и что это так требуется, одним словом, малина! И это состояние теперешнее, жениховое, право, может быть, лучше и мужнего. Тут что называется La nature et la vérité! Ха-ха! Я с нею раза два переговаривал - куда не глупа девчонка; иной раз так украдкой на меня взглянет - ажно прожжет. А знаете, у ней личико вроде Рафаэлевой Мадонны. Ведь у Сикстинской Мадонны лицо фантастическое, лицо скорбной юродивой, вам это не бросилось в глаза? Ну, так в этом роде. Только что нас благословили, я на другой день на полторы тысячи и привез: бриллиантовый убор один, жемчужный другой да серебряную дамскую туалетную шкатулку - вот какой величины, со всякими разностя ми, так даже у ней, у мадонны-то, личико зарделось. Посадил я ее вчера на колени, да, должно быть, уж очень бесцеремонно, - вся вспыхнула и слезинки брызнули, да выдать-то не хочет, сама вся горит. Ушли все на минуту, мы с нею как есть одни остались, вдруг бросается мне на шею (сама в первый раз), обнимает меня обеими ручонками, целует и клянется, что она будет мне послушною, верною и доброю женой, что она сделает меня счастливым, что она употребит всю жизнь, всякую минуту своей жизни, всем, всем пожертвует, а за всё это желает иметь от меня только одно мое уважение и более мне, говорит, «ничего, ничего не надо, ни- каких подарков!» Согласитесь сами, что выслушать подобное при- знание наедине от такого шестнадцатилетнего ангельчика, в тюлевом платьице, со взбитыми локончиками, с краскою девичьего стыда и со слезинками энтузиазма в глазах, - согласитесь сами, оно довольно заманчиво. Ведь заманчиво? Ведь стоит чего-нибудь, а? Ну, ведь стоит? Ну… ну слушайте… ну, поедемте к моей невесте… только не сейчас! (Ф. Достоевский. «Преступление и наказание»)
- Это лишь один из эпизодов. - сказал Сэт, откладывая книгу. - Там еще и 15-летняя воспитанница мадам Реслих, которая наложила на себя руки после слишком близкого знакомства с господином Свидригайловым - он потом увидит ее в кошмаре. И воспоминания о том, по каким «грязным углам» он гулял и какие «бутончики» там срывал. И история с 13-летней девочкой на одном «танцевальном так называемом вечере - клоак страшный»…
- Почему такое пристальное внимание к Свидригайлову? - хмуро перебил Виктор.
- Потому что Ставрогин, единожды совративший кухаркину дочь-подростка по заумным мотивам, - такой же педофил, как Раскольников - убийца. - столь же хмуро ответила Сэт. - А нам нужен такой, чтоб разбирался в предмете. Истинный ценитель, для которого «обладать прекрасным телом - одно, а высокодуховным прекрасным телом, божественным цветком, в котором бьется древнее сердце человечества - совсем другое…» (В. Пелевин. «S.N.U.F.F.»). Такой, чтобы у него, как у Свидригайлова, вставал именно на самых беспомощных:
От сестрички пахло вишнями и детством. Она смотрела в сторону. Ее лицо сморщилось в злую гримасу - словно Кеша казался ей зубным врачом, повадившимся лазить своим сверлом в неположенное место, а пожаловаться было некому… - Поехали! - произнес он любимую фразу Мэрилин - и потянул синий подол вверх…
[Поскольку с момента публикации романа понятие «детской порнографии» в российском законодательстве было уточнено и расширено, от полного цитирования этого отрывка - по настоятельному совету редакторов - автор вынужден воздержаться. Он предлагает поклонникам творчества В. Пелевина самостоятельно найти и освежить в памяти этот кусок, до слов: ]
…А потом произошло самое трогательное - то, что каждый раз доводило его до исступления. Сестричка вдруг закрыла ладонями глаза… У милого полудетского движения была дополнительная прелесть непредсказуемости. Кеша не мог больше сдерживаться… (В. Пелевин. «Любовь к трем цукербринам»)
- Конечно, Кеше до Свидригайлова так же далеко, как автору «S.N.U.F.F.» до Федора Михайловича, - но посылы похожи. Разница лишь в отношении самого автора к тому, что кипит в душе литературного героя. Достоевский искренне ужасается, какое сладострастие может таиться в топтании чужой (не только детской!) души - и истязает себя за одну лишь тень мысли об этом. А Виктор Пелевин давно уже нашел себе и оправдание, и моральный камуфляж и уплетает теперь блестящие вишни вместе с косточками и черенками, не сплевывая…
Сэт замолчала. Виктор решил не поддаваться на провокацию - и не подавать голоса. Пока не подавать голоса.
- Мне кажется, что вашу снисходительную усмешку вызывает именно робость Федора Михайловича перед глубиной порока, о котором мы сейчас говорим. - продолжала Сэт. - Слыша стоны чужой истерзанной души, он приближается к краю пропасти, дрожа от ужаса; и, не дойдя пары шагов, отшатывается обратно. Влекомый волнами боли, возвращается к провалу, но снова бежит прочь… Эти метания писателя довиртуальной эпохи кажутся вам наивной глупостью, не так ли? Бедняга Достоевский просто не застал те времена, когда в любую пропасть можно заглянуть через камеру дрона да еще и поковыряться там его мапуляторами во всех складках и пещерках…
Ну, ладно. Достоевский все-таки слишком далек эпохально. Чаще и язвительней вы поминаете другого специалиста по любви к детям и почти вашего современника - Владимира Владимировича Набокова. Этот знаток бабочек и всех аспектов взаимоотношений мужчин средних лет и учениц средней школы - частый cameo в Ваших произведениях. Впервые он упоминается в «Священной книге оборотня» как любимый писатель А Хули, которая представляет себя второй Лолитой. Именно анализу творчества Набокова посвящен ее спор с консультантом Павлом Ивановичем - любителем «юной России» и по совместительству вашим еще не окрепшим тогда alter ego. Приведу их беседу полностью:
- Счастье, милочка, такая противоречивость. Достоевский вопрошал, мыслимо ли оно, если за него заплачено слезой ребенка. А Набоков, наоборот, сомневался, бывает ли счастье без нее.
Такого плевка в могилу писателя я не вынесла…
Меня оскорбляет, когда Набокова путают с его героем. Или называют крестным отцом американской педофилии. Это глубоко ошибочный взгляд на писателя. Запомните, Набоков проговаривается не тогда, когда описывает запретную прелесть нимфетки. Страницами не проговариваются, страницами сочиняют. Он проговаривается тогда, когда скупо, почти намеком упоминает о внушительных средствах Гумберта, позволявших ему колесить с Лолитой по Америке. О том, что на сердце - всегда украдкой.
- Про внушительные средства, как заветную мечту Набокова, - притянуто, конечно, за уши. Вы бросили, как вам показалось, эффектную палку всем практикующим «анальный фистинг» филологам, чтобы увести их внимание уже от другого писателя, которого - как и Набокова - можно легко «спутать» с некоторыми его героями (Сэт усмехнулась). Не знаю, правда, купился ли кто на этот трюк - в таких делах даже собаки хорошо чуют, что заводит автора больше: «скромный достаток, который позволил бы спокойно ловить бабочек где-нибудь в Швейцарии» или школьница с незрелым телом, но зрелым духом, отчего приклонять ее умную головку к расстегнутой ширинке особенно сладко…
Любопытно, что в романе «Ампир V», который вышел годом позже, вы заговорили о Набокове в совсем другой тональности - я уже цитировала этот отрывок (см. цитату выше, которая начинается словами: «На стене висели две картины с обнаженной натурой…»). Почему такая разительная перемена? Думаю, первая причина в том, что Набоков слишком хорошо вас понимает, а это всегда мешает расслабиться, как поясняет Энлиль Маратович в разговоре с новичком Рамой:
- Понимаешь, что хотел сказать художник? - спросил он. Я отрицательно помотал головой.
- Романы Набокова «Лолита» и «Ада» - это варианты трехспальной кровати «Владимир с нами». Таков смысл.
- … Я не совсем понял. - спросил я вежливо, - а почему романы писателя Набокова - это трехспальная кровать?
- А потому, что между любовниками в его книгах всегда лежит он сам. И то и дело отпускает какое-нибудь тонкое замечание, требуя внимания к себе. Что невежливо по отношению к читателю, если тот, конечно, не геронтофил…
А вторая причина отлично сформулирована восточными мудрецами: «В других нас больше всего раздражает то, чего мы сами не можем себе позволить». Как и вы, Набоков заглянул в пропасть глазами литературного героя, но при этом, в отличие от вас, ему удалось пересечь ее без существенных кармических долгов.
- Ладно. Вижу, молчанием этот фонтан не остановить. - процедил Виктор сквозь зубы…
Он решительно встал, но, пару секунд помявшись с ноги на ногу, сел обратно на песок в ту же ямку, как будто его дернули за невидимый поводок.
- Ваша ярость свидетельствует о том, что мы двигаемся в правильном направлении. - усмехнулась Сэт…
(окончание «Детского вопроса» следует)
----------------------------------------
Что объединяет спившегося рабочего, разорившегося олигарха и известного писателя-мистика? Каждый из них ищет ответы на «вечные вопросы»: почему одним - несметные богатства, а другим - бессмысленные страдания; что ждет нас после смерти; кто такие на самом деле ангелы и демоны… Ответы даст тот, кто понял концепцию божественного замысла и готов открыть тайну выхода из круга перерождений, - таинственный Седьмой, незваный и незаменимый проводник в их последнем, самом важном, путешествии.
Полный текст книги «Ключ» на https://ridero.ru/books/klyuch_4/
Часть III - Виктор. Глава «Писателю - о писателе»
Детский вопрос - продолжение
…- Интересно, Достоевского с Набоковым вы так же распинаете? - поинтересовался Виктор, стараясь сохранять хладнокровие. - Наверное, помните со школы: красные паучки, Долорес Грейз…
Annie Sprat
- Ну давайте поговорим и об этих двоих, - подхватила Сэт, как будто только и ждала его слов. - Как вам, конечно, хорошо известно, при жизни Достоевского ходили слухи, что в молодости, еще до революционного кружка, Федор Михайлович имел какую- то историю с малолетней девочкой - то ли сам ее «обидел», то ли стал свидетелем «обиды», нанесенной другими, но не вмешался. Действительно, в своем творчестве (cм. Часть Третью книги Марка Слонима «Три любви Достоевского», Нью-Йорк, 1953) Достоевский постоянно возвращается к теме насилия над ребенком, в том числе сексуального, но то, как он его описывает, лично для меня снимает все вопросы, совершал ли он нечто подобное в реальности. Не совершал. А если и ловил себя на мыслях такого рода - ужасался и честно выворачивался наизнанку в самых душераздирающих сценах своих произведений. Обычно припоминают Матрешу из «Бесов» с ее красным паучком, но более показателен другой персонаж - господин Свидригайлов из «Преступления и наказания».
Сэт взяла из темноты книгу, раскрыла на закладке и зачитала:
Вы эту Ресслих знаете? Вот эту самую Ресслих, у которой я теперь живу, - а? А Ресслих эта шельма, я вам скажу, она ведь что в уме держит: … Есть, говорит, один такой расслабленный отец, отставной чиновник, в кресле сидит и третий год ногами не двигается. Есть, говорит, и мать, дама рассудительная, мамаша-то. Сын где-то в губернии служит, не помогает. Дочь вышла замуж и не навещает, а на руках два маленькие племянника (своих-то мало), да взяли, не кончив курса, из гимназии девочку, дочь свою последнюю, через месяц только что шестнадцать лет минет, значит, через месяц ее и выдать можно. Это за меня-то. Мы поехали; как это у них смешно; представляюсь: помещик, вдовец, известной фамилии, с такими-то связями, с капиталом, - ну что ж, что мне пятьдесят, а той и шестнадцати нет? Кто ж на это смотрит? Ну а ведь заманчиво, а? Ведь заманчиво, ха-ха! Посмотрели бы вы, как я разговорился с папашей да с мамашей! Заплатить надо, чтобы только посмотреть на меня в это время. Выходит она, приседает, ну можете себе представить, еще в коротеньком платьице, неразвернувшийся бутончик, краснеет, вспыхивает, как заря (сказали ей, конечно). Не знаю, как вы насчет женских личик, но, по- моему, эти шестнадцать лет, эти детские еще глазки, эта робость и слезинки стыдливости, - по-моему, это лучше красоты, а она еще к тому ж и собой картинка. Светленькие волоски, в маленькие локончики барашком взбитые, губки пухленькие, аленькие, ножки - прелесть!.. Ну, познакомились, я объявил, что спешу по домашним обстоятельствам, и на другой же день, третьего дня то есть, нас и благословили. С тех пор как приеду, так сейчас ее к себе на колени, да так и не спускаю… Ну, вспыхивает, как заря, а я целую поминутно; мамаша-то, разумеется, внушает, что это, дескать, твой муж и что это так требуется, одним словом, малина! И это состояние теперешнее, жениховое, право, может быть, лучше и мужнего. Тут что называется La nature et la vérité! Ха-ха! Я с нею раза два переговаривал - куда не глупа девчонка; иной раз так украдкой на меня взглянет - ажно прожжет. А знаете, у ней личико вроде Рафаэлевой Мадонны. Ведь у Сикстинской Мадонны лицо фантастическое, лицо скорбной юродивой, вам это не бросилось в глаза? Ну, так в этом роде. Только что нас благословили, я на другой день на полторы тысячи и привез: бриллиантовый убор один, жемчужный другой да серебряную дамскую туалетную шкатулку - вот какой величины, со всякими разностя ми, так даже у ней, у мадонны-то, личико зарделось. Посадил я ее вчера на колени, да, должно быть, уж очень бесцеремонно, - вся вспыхнула и слезинки брызнули, да выдать-то не хочет, сама вся горит. Ушли все на минуту, мы с нею как есть одни остались, вдруг бросается мне на шею (сама в первый раз), обнимает меня обеими ручонками, целует и клянется, что она будет мне послушною, верною и доброю женой, что она сделает меня счастливым, что она употребит всю жизнь, всякую минуту своей жизни, всем, всем пожертвует, а за всё это желает иметь от меня только одно мое уважение и более мне, говорит, «ничего, ничего не надо, ни- каких подарков!» Согласитесь сами, что выслушать подобное при- знание наедине от такого шестнадцатилетнего ангельчика, в тюлевом платьице, со взбитыми локончиками, с краскою девичьего стыда и со слезинками энтузиазма в глазах, - согласитесь сами, оно довольно заманчиво. Ведь заманчиво? Ведь стоит чего-нибудь, а? Ну, ведь стоит? Ну… ну слушайте… ну, поедемте к моей невесте… только не сейчас! (Ф. Достоевский. «Преступление и наказание»)
- Это лишь один из эпизодов. - сказал Сэт, откладывая книгу. - Там еще и 15-летняя воспитанница мадам Реслих, которая наложила на себя руки после слишком близкого знакомства с господином Свидригайловым - он потом увидит ее в кошмаре. И воспоминания о том, по каким «грязным углам» он гулял и какие «бутончики» там срывал. И история с 13-летней девочкой на одном «танцевальном так называемом вечере - клоак страшный»…
- Почему такое пристальное внимание к Свидригайлову? - хмуро перебил Виктор.
- Потому что Ставрогин, единожды совративший кухаркину дочь-подростка по заумным мотивам, - такой же педофил, как Раскольников - убийца. - столь же хмуро ответила Сэт. - А нам нужен такой, чтоб разбирался в предмете. Истинный ценитель, для которого «обладать прекрасным телом - одно, а высокодуховным прекрасным телом, божественным цветком, в котором бьется древнее сердце человечества - совсем другое…» (В. Пелевин. «S.N.U.F.F.»). Такой, чтобы у него, как у Свидригайлова, вставал именно на самых беспомощных:
От сестрички пахло вишнями и детством. Она смотрела в сторону. Ее лицо сморщилось в злую гримасу - словно Кеша казался ей зубным врачом, повадившимся лазить своим сверлом в неположенное место, а пожаловаться было некому… - Поехали! - произнес он любимую фразу Мэрилин - и потянул синий подол вверх…
[Поскольку с момента публикации романа понятие «детской порнографии» в российском законодательстве было уточнено и расширено, от полного цитирования этого отрывка - по настоятельному совету редакторов - автор вынужден воздержаться. Он предлагает поклонникам творчества В. Пелевина самостоятельно найти и освежить в памяти этот кусок, до слов: ]
…А потом произошло самое трогательное - то, что каждый раз доводило его до исступления. Сестричка вдруг закрыла ладонями глаза… У милого полудетского движения была дополнительная прелесть непредсказуемости. Кеша не мог больше сдерживаться… (В. Пелевин. «Любовь к трем цукербринам»)
- Конечно, Кеше до Свидригайлова так же далеко, как автору «S.N.U.F.F.» до Федора Михайловича, - но посылы похожи. Разница лишь в отношении самого автора к тому, что кипит в душе литературного героя. Достоевский искренне ужасается, какое сладострастие может таиться в топтании чужой (не только детской!) души - и истязает себя за одну лишь тень мысли об этом. А Виктор Пелевин давно уже нашел себе и оправдание, и моральный камуфляж и уплетает теперь блестящие вишни вместе с косточками и черенками, не сплевывая…
Сэт замолчала. Виктор решил не поддаваться на провокацию - и не подавать голоса. Пока не подавать голоса.
- Мне кажется, что вашу снисходительную усмешку вызывает именно робость Федора Михайловича перед глубиной порока, о котором мы сейчас говорим. - продолжала Сэт. - Слыша стоны чужой истерзанной души, он приближается к краю пропасти, дрожа от ужаса; и, не дойдя пары шагов, отшатывается обратно. Влекомый волнами боли, возвращается к провалу, но снова бежит прочь… Эти метания писателя довиртуальной эпохи кажутся вам наивной глупостью, не так ли? Бедняга Достоевский просто не застал те времена, когда в любую пропасть можно заглянуть через камеру дрона да еще и поковыряться там его мапуляторами во всех складках и пещерках…
Ну, ладно. Достоевский все-таки слишком далек эпохально. Чаще и язвительней вы поминаете другого специалиста по любви к детям и почти вашего современника - Владимира Владимировича Набокова. Этот знаток бабочек и всех аспектов взаимоотношений мужчин средних лет и учениц средней школы - частый cameo в Ваших произведениях. Впервые он упоминается в «Священной книге оборотня» как любимый писатель А Хули, которая представляет себя второй Лолитой. Именно анализу творчества Набокова посвящен ее спор с консультантом Павлом Ивановичем - любителем «юной России» и по совместительству вашим еще не окрепшим тогда alter ego. Приведу их беседу полностью:
- Счастье, милочка, такая противоречивость. Достоевский вопрошал, мыслимо ли оно, если за него заплачено слезой ребенка. А Набоков, наоборот, сомневался, бывает ли счастье без нее.
Такого плевка в могилу писателя я не вынесла…
Меня оскорбляет, когда Набокова путают с его героем. Или называют крестным отцом американской педофилии. Это глубоко ошибочный взгляд на писателя. Запомните, Набоков проговаривается не тогда, когда описывает запретную прелесть нимфетки. Страницами не проговариваются, страницами сочиняют. Он проговаривается тогда, когда скупо, почти намеком упоминает о внушительных средствах Гумберта, позволявших ему колесить с Лолитой по Америке. О том, что на сердце - всегда украдкой.
- Про внушительные средства, как заветную мечту Набокова, - притянуто, конечно, за уши. Вы бросили, как вам показалось, эффектную палку всем практикующим «анальный фистинг» филологам, чтобы увести их внимание уже от другого писателя, которого - как и Набокова - можно легко «спутать» с некоторыми его героями (Сэт усмехнулась). Не знаю, правда, купился ли кто на этот трюк - в таких делах даже собаки хорошо чуют, что заводит автора больше: «скромный достаток, который позволил бы спокойно ловить бабочек где-нибудь в Швейцарии» или школьница с незрелым телом, но зрелым духом, отчего приклонять ее умную головку к расстегнутой ширинке особенно сладко…
Любопытно, что в романе «Ампир V», который вышел годом позже, вы заговорили о Набокове в совсем другой тональности - я уже цитировала этот отрывок (см. цитату выше, которая начинается словами: «На стене висели две картины с обнаженной натурой…»). Почему такая разительная перемена? Думаю, первая причина в том, что Набоков слишком хорошо вас понимает, а это всегда мешает расслабиться, как поясняет Энлиль Маратович в разговоре с новичком Рамой:
- Понимаешь, что хотел сказать художник? - спросил он. Я отрицательно помотал головой.
- Романы Набокова «Лолита» и «Ада» - это варианты трехспальной кровати «Владимир с нами». Таков смысл.
- … Я не совсем понял. - спросил я вежливо, - а почему романы писателя Набокова - это трехспальная кровать?
- А потому, что между любовниками в его книгах всегда лежит он сам. И то и дело отпускает какое-нибудь тонкое замечание, требуя внимания к себе. Что невежливо по отношению к читателю, если тот, конечно, не геронтофил…
А вторая причина отлично сформулирована восточными мудрецами: «В других нас больше всего раздражает то, чего мы сами не можем себе позволить». Как и вы, Набоков заглянул в пропасть глазами литературного героя, но при этом, в отличие от вас, ему удалось пересечь ее без существенных кармических долгов.
- Ладно. Вижу, молчанием этот фонтан не остановить. - процедил Виктор сквозь зубы…
Он решительно встал, но, пару секунд помявшись с ноги на ногу, сел обратно на песок в ту же ямку, как будто его дернули за невидимый поводок.
- Ваша ярость свидетельствует о том, что мы двигаемся в правильном направлении. - усмехнулась Сэт…
(окончание «Детского вопроса» следует)
----------------------------------------
Что объединяет спившегося рабочего, разорившегося олигарха и известного писателя-мистика? Каждый из них ищет ответы на «вечные вопросы»: почему одним - несметные богатства, а другим - бессмысленные страдания; что ждет нас после смерти; кто такие на самом деле ангелы и демоны… Ответы даст тот, кто понял концепцию божественного замысла и готов открыть тайну выхода из круга перерождений, - таинственный Седьмой, незваный и незаменимый проводник в их последнем, самом важном, путешествии.
Полный текст книги «Ключ» на https://ridero.ru/books/klyuch_4/