r8h
in
ru_pelevin
Ты летишь над обрывами
Тысячу лет назад я проходил службу в маленьком унылом городишке у подножия Саянских гор. Часть у нас была уставная, служба необременительная, и полтора года повседневной рутины протекли почти незаметно. Но вот в один не самый прекрасный день к нам прислали из Москвы нового начальника штаба, майора Летягина, и жизнь наша резко переменилась. Летягин на первом же ознакомительном построении сообщил нам, что превратит "эту богадельню" в образцово-показательную единицу Советской Армии, и началось... Посреди ночи мы вскакивали, оглушённые внезапной тревожной сиреной, наспех обвешивались снаряжением и в жидком свете луны мчались, как сумасшедшие, по пустому шоссе в горы. Дни напролёт мы носились, как заводные, туда-сюда по полосе препятствий, а с башни мусоросборника, по-наполеоновски сложив руки, за нашей муравьиной беготнёй мрачно надзирал Летягин. Иногда ему казалось, что мы "слишком расслаблены", и он усложнял задачу. В самую сумасшедшую жару нам приходилось облекаться в резиновые комбинезоны ОЗК и противогазы. В проливной дождь по-пластунски переползать футбольное поле. Главное, в его действиях не было никакой логической подоплёки. Он не выслуживался, не строил карьеру за счёт наших мучений, он не был даже каким-нибудь примитивным фанатиком государственной обороноспособности, иначе в его программу вошли бы и стрельбы, и занятия рукопашным боем. Нет, он был чистейшим садистом, психопатом. Ему нравилось наблюдать за страданиями других людей и причинять эти страдания. Среди офицеров, тоже очень недовольных новыми порядками, ходил слушок, что он даже свою жену поколачивает. Думаю, так и было, потому что однажды едва не стал свидетелем такого избиения.
Жена Летягина, Варвара Николаевна, которую про себя я называл Варечкой, была женщиной без возраста и с некоторыми странностями, о которых расскажу чуть позже. Я находил в ней какое-то неуловимое сходство с актрисой Ириной Купченко, но мой приятель, тоже влюблённый в Купченко, абсолютно никакого сходства не видел. У Варечки были тёмные волосы, красиво уложенные и схваченные множеством сверкающих заколок, и огромные тёмно-карие глаза, в глубине которых, казалось, всегда стояли слёзы. По приезде в часть Варечка заняла должность библиотекарши. До неё там числилась глупенькая деревенская девка, племянница буфетчицы из нашей чайной. Собственно, в чайной она постоянно и отиралась, сплетничая с тёткой и флиртуя с "дедушками", вместо того чтобы выполнять свои прямые обязанности. С другой стороны, её можно было понять - библиотеку почти никто не посещал. По той простой причине, что на 99% она состояла из непереваримой марксистско-ленинской абракадабры, а на последний процент - из соцреалистической тягомотины, посвящённой вечной борьбе за урожай. Если когда-нибудь там и водились интересные книги, их несомненно давным-давно растащили по домам. Варечка взялась за своё дело на совесть, и перво-наперво выбила из бухгалтерии деньги на периодику. Уже через месяц в читальном зале появились свежие номера литературных журналов, а также "Техника молодёжи" и "Вокруг света". Однако, по злой иронии судьбы, благодаря вышеописанной гиперактивности майора Летягина, уже мало у кого оставались силы и время на чтение.
Ситуация была бы совсем невыносимой, если бы неделю через неделю половина личного состава части поочерёдно не заступала на оперативное дежурство, в так называемую "смену", полностью выходя из-под власти Летягина. Во время "смены" мы получали в своё личное распоряжение примерно двенадцать часов в сутки, которые по уставу должны были тратить на сон, еду и приведение обмундирования в порядок, но на самом деле, конечно, использовали это время с более изощрённой фантазией. Естественно, я стал регулярно посещать библиотеку и жадно поглощать журналы, утоляя накопленный за полтора года интеллектуальный голод, отсыпался же, как и назначено природой, по ночам, то есть на самом дежурстве.
Читальный зал нашей библиотеки представлял собою небольшое полукруглое помещение, беспорядочно заставленное столами и стульями. Варечкин стол находился возле входной двери, и прямо за её спиной сияло широкое окно. Лицо её всегда пряталось в тени, да и зрение моё не идеально, но иногда мне действительно мерещились какие-то синеватые подтёки то на скулах, то около глаз, проступающие сквозь толстый слой пудры. В варечкином поведении, как я уже упоминал, имелись странности. Во-первых, она старательно избегала любого общения, выходящего за рамки необходимости. Во-вторых, не любила глядеть в глаза, голова её чаще всего была опущена. Ну и кроме того, я ни разу не видел, чтобы она выходила из-за своего стола. В первые дни, увлёкшись чтением, я просиживал в библиотеке по три-четыре, а то и по пять часов, пока не обратил однажды внимания на этот факт. Не может быть, чтобы она не захотела за целый день сходить в туалет или хотя бы просто размять ноги. Значит, каким-то образом моё присутствие её стесняет, догадался я, и с этих пор поставил себе пределом полтора часа, по истечении которых немедленно уходил. Другие посетители читального зала обычно долее получаса не задерживались.
В тот день с утра поливал дождь. Наш расчёт пришёл с ночной "смены", но я, вместо того чтобы подняться вместе со всеми в роту и завалиться спать, решил дочитать роман в "Новом мире", который сильно занимал тогда мои мысли. На всякий случай обойдя казарму сзади, чтобы не попадаться лишний раз на глаза дежурному по части, я тихо прошмыгнул в библиотеку и остановился - в коридоре, ведущем к читальному залу, разносились грубые крики Летягина и какой-то странный шум, словно он там двигал столы или чёрт знает чем ещё занимался. Первой мыслью моей было, конечно, как можно скорее ретироваться, пока я не обнаружен, но вдруг что-то словно толкнуло меня изнутри, и я, сам себе не веря, решительно вошёл в зал. Летягин, нависавший над столом своей жены, медленно повернулся в мою сторону, и уставил на меня красные от бешенства глаза. Кажется, он думал, что я мгновенно исчезну от одного его взгляда, но вышло ровно наоборот. Тот толчок, который я испытал в коридоре, вдруг перерос внутри меня в какое-то ответное бешенство, и я, сжав зубы, вперился таким же ненавидящим взглядом в лицо Летягина. Не знаю, сколько продолжалась эта игра в гляделки. В конце концов я заметил каким-то периферийным зрением, как разжимается белый летягинский кулак, и Варечка падает в кресло. Ещё через секунду Летягин молча прошёл мимо меня и грохнул дверью. Я сел за свой столик. Руки и ноги у меня тряслись, сердце бешено колотилось, я никак не мог открыть журнал и перевести дыхание. Взглянув на Варечку, я заметил, что и у неё ужасно трясутся руки, а уши пылают. Я поспешно отвёл глаза и склонился над своим журналом, но ни одно слово не лезло в голову, просто сидел и водил глазами по строчкам.
Спустя некоторое время Варечка вдруг заговорила, я даже вздрогнул от неожиданности. У неё был приятный хрипловатый голос с чуть заметными южно-украинскими модуляциями.
- Знаете, когда-то очень давно, когда я была ещё совсем маленькой, со мной приключилась такая странная история. Нас было несколько ребятишек, мы игрались в саду, и вдруг кто-то из нас нашёл под деревом птенца. Он был жёлтенький, с серыми крыльями, широко раскрывал клюв, но беззвучно. Мы передавали его из рук в руки, всем хотелось подержать. Наверное, он выпал из гнезда, а может быть мама учила его летать. Она тоже там бегала в траве вокруг, поодаль, беспокоилась, хлопала крыльями, кричала на нас, но мы не обращали внимания. Мы не хотели делать ничего плохого, просто подержать, рассмотреть это чудо, а потом отпустить, конечно. Я взяла его в ладонь, чувствовала, как быстро стучит его крохотное сердечко, видела дёргающуюся плёнку на его глазах, маленькие лапки с коготками. Да, это было настоящее неземное чудо. Я осторожно передала его дальше, но всё не могла оторвать взгляд, а потом кто-то вдруг сказал, что, кажется, он умер, и мы снова все брали его и недоверчиво рассматривали, дышали на него. Как же так? Но он больше не шевелился, и сердце не стучало. Мы выкопали ямку в земле и похоронили его.
Варечка замолчала, задумчиво водя пальцем по столу, но через минуту продолжила:
- Мне часто снилось потом всё это. И в одном из снов я как будто бы вернулась на это место и откопала птенца, потому что вспомнила, что нужно сделать, чтобы его оживить. Понимаете, нужно было прижать его к своему сердцу. Сильно прижать к сердцу. Понимаете?
Я смотрел на неё во все глаза и не мог решить, ждёт ли она на самом деле от меня какого-то ответа или просто не знает, что сказать дальше.
- И вот я до сих пор сомневаюсь, сон это был или я действительно оживила того несчастного птенца... Извините. Всё это очень глупо, конечно.
- Не глупо, - единственное, что я нашёлся ответить. Некоторое время мы сидели молча, потом я, так и не прочтя ни слова, всё-таки захлопнул свой журнал, и мы попрощались.
Признаюсь честно, я ожидал после этого какой-нибудь мести со стороны Летягина. Каких-нибудь мелочных придирок, хамства и всего такого, но к моему удивлению, он вообще перестал меня замечать, удалил из своего поля восприятия. Однако и библиотека на следующий день, да и во все последующие, оказалась закрыта. Когда я попытался что-нибудь вызнать на этот счёт у знакомого прапорщика, он лишь пожал плечами и сказал, что если мне приспичило что-то взять почитать, я могу обратиться к начальнику клуба, у которого есть запасные ключи. Я только махнул рукой.
Прошло лето, наступила осень. Вышел приказ министра обороны, и вот в октябре первые шесть дембелей покинули навсегда территорию части. Я был в их числе. Стоял тёплый солнечный день. Мы, весело переговариваясь, шагали по дороге. Уже прошли мимо военного городка, впереди тянулась череда двухэтажных бараков, а сразу за ними располагался автовокзал. Вдруг меня окликнули. Обернувшись, я увидел Варечку. Она стояла на краю дороги, кусая губы и загадочно глядя на меня своими огромными магическими глазами. Я тоже остановился, как дурак. Ребята деликатно сделали вид, что ничего не заметили и продолжили путь, даже не оглядываясь. Мне нужно было подойти к ней, попрощаться, но я совершенно потерялся. Она сама зашагала мне навстречу, и тут у меня сердце сжалось от боли - господи, как она страшно хромала, ужасно, мучительно хромала. Так хромают только после каких-то невероятных переломов ног или после ДЦП. Она подошла вплотную и подняла на меня глаза с этими вечными своими слезами.
- Возьмите, пожалуйста, на память, - выдохнула и вложила в мою руку прямоугольный пакет, - Счастливого пути!
Она быстро отвернулась и заковыляла обратно, когда я осознал, что на моей щеке остался её влажный поцелуй. Не знаю, почему я не догнал её и не обнял. Она удалялась, а я всё стоял и смотрел. Уже издали она оглянулась и, кажется, улыбнулась. Я помахал ей рукой с пакетом. Вскрыл я его только на следующий день, в аэропорту, в ожидании своего рейса. Это была книжка, которая всегда лежала на столе перед Варечкой, я узнал её по синей с золотом обложке. Перелистал и с разочарованием обнаружил внутри только столбики стихов. Никогда не любил стихи.
Жена Летягина, Варвара Николаевна, которую про себя я называл Варечкой, была женщиной без возраста и с некоторыми странностями, о которых расскажу чуть позже. Я находил в ней какое-то неуловимое сходство с актрисой Ириной Купченко, но мой приятель, тоже влюблённый в Купченко, абсолютно никакого сходства не видел. У Варечки были тёмные волосы, красиво уложенные и схваченные множеством сверкающих заколок, и огромные тёмно-карие глаза, в глубине которых, казалось, всегда стояли слёзы. По приезде в часть Варечка заняла должность библиотекарши. До неё там числилась глупенькая деревенская девка, племянница буфетчицы из нашей чайной. Собственно, в чайной она постоянно и отиралась, сплетничая с тёткой и флиртуя с "дедушками", вместо того чтобы выполнять свои прямые обязанности. С другой стороны, её можно было понять - библиотеку почти никто не посещал. По той простой причине, что на 99% она состояла из непереваримой марксистско-ленинской абракадабры, а на последний процент - из соцреалистической тягомотины, посвящённой вечной борьбе за урожай. Если когда-нибудь там и водились интересные книги, их несомненно давным-давно растащили по домам. Варечка взялась за своё дело на совесть, и перво-наперво выбила из бухгалтерии деньги на периодику. Уже через месяц в читальном зале появились свежие номера литературных журналов, а также "Техника молодёжи" и "Вокруг света". Однако, по злой иронии судьбы, благодаря вышеописанной гиперактивности майора Летягина, уже мало у кого оставались силы и время на чтение.
Ситуация была бы совсем невыносимой, если бы неделю через неделю половина личного состава части поочерёдно не заступала на оперативное дежурство, в так называемую "смену", полностью выходя из-под власти Летягина. Во время "смены" мы получали в своё личное распоряжение примерно двенадцать часов в сутки, которые по уставу должны были тратить на сон, еду и приведение обмундирования в порядок, но на самом деле, конечно, использовали это время с более изощрённой фантазией. Естественно, я стал регулярно посещать библиотеку и жадно поглощать журналы, утоляя накопленный за полтора года интеллектуальный голод, отсыпался же, как и назначено природой, по ночам, то есть на самом дежурстве.
Читальный зал нашей библиотеки представлял собою небольшое полукруглое помещение, беспорядочно заставленное столами и стульями. Варечкин стол находился возле входной двери, и прямо за её спиной сияло широкое окно. Лицо её всегда пряталось в тени, да и зрение моё не идеально, но иногда мне действительно мерещились какие-то синеватые подтёки то на скулах, то около глаз, проступающие сквозь толстый слой пудры. В варечкином поведении, как я уже упоминал, имелись странности. Во-первых, она старательно избегала любого общения, выходящего за рамки необходимости. Во-вторых, не любила глядеть в глаза, голова её чаще всего была опущена. Ну и кроме того, я ни разу не видел, чтобы она выходила из-за своего стола. В первые дни, увлёкшись чтением, я просиживал в библиотеке по три-четыре, а то и по пять часов, пока не обратил однажды внимания на этот факт. Не может быть, чтобы она не захотела за целый день сходить в туалет или хотя бы просто размять ноги. Значит, каким-то образом моё присутствие её стесняет, догадался я, и с этих пор поставил себе пределом полтора часа, по истечении которых немедленно уходил. Другие посетители читального зала обычно долее получаса не задерживались.
В тот день с утра поливал дождь. Наш расчёт пришёл с ночной "смены", но я, вместо того чтобы подняться вместе со всеми в роту и завалиться спать, решил дочитать роман в "Новом мире", который сильно занимал тогда мои мысли. На всякий случай обойдя казарму сзади, чтобы не попадаться лишний раз на глаза дежурному по части, я тихо прошмыгнул в библиотеку и остановился - в коридоре, ведущем к читальному залу, разносились грубые крики Летягина и какой-то странный шум, словно он там двигал столы или чёрт знает чем ещё занимался. Первой мыслью моей было, конечно, как можно скорее ретироваться, пока я не обнаружен, но вдруг что-то словно толкнуло меня изнутри, и я, сам себе не веря, решительно вошёл в зал. Летягин, нависавший над столом своей жены, медленно повернулся в мою сторону, и уставил на меня красные от бешенства глаза. Кажется, он думал, что я мгновенно исчезну от одного его взгляда, но вышло ровно наоборот. Тот толчок, который я испытал в коридоре, вдруг перерос внутри меня в какое-то ответное бешенство, и я, сжав зубы, вперился таким же ненавидящим взглядом в лицо Летягина. Не знаю, сколько продолжалась эта игра в гляделки. В конце концов я заметил каким-то периферийным зрением, как разжимается белый летягинский кулак, и Варечка падает в кресло. Ещё через секунду Летягин молча прошёл мимо меня и грохнул дверью. Я сел за свой столик. Руки и ноги у меня тряслись, сердце бешено колотилось, я никак не мог открыть журнал и перевести дыхание. Взглянув на Варечку, я заметил, что и у неё ужасно трясутся руки, а уши пылают. Я поспешно отвёл глаза и склонился над своим журналом, но ни одно слово не лезло в голову, просто сидел и водил глазами по строчкам.
Спустя некоторое время Варечка вдруг заговорила, я даже вздрогнул от неожиданности. У неё был приятный хрипловатый голос с чуть заметными южно-украинскими модуляциями.
- Знаете, когда-то очень давно, когда я была ещё совсем маленькой, со мной приключилась такая странная история. Нас было несколько ребятишек, мы игрались в саду, и вдруг кто-то из нас нашёл под деревом птенца. Он был жёлтенький, с серыми крыльями, широко раскрывал клюв, но беззвучно. Мы передавали его из рук в руки, всем хотелось подержать. Наверное, он выпал из гнезда, а может быть мама учила его летать. Она тоже там бегала в траве вокруг, поодаль, беспокоилась, хлопала крыльями, кричала на нас, но мы не обращали внимания. Мы не хотели делать ничего плохого, просто подержать, рассмотреть это чудо, а потом отпустить, конечно. Я взяла его в ладонь, чувствовала, как быстро стучит его крохотное сердечко, видела дёргающуюся плёнку на его глазах, маленькие лапки с коготками. Да, это было настоящее неземное чудо. Я осторожно передала его дальше, но всё не могла оторвать взгляд, а потом кто-то вдруг сказал, что, кажется, он умер, и мы снова все брали его и недоверчиво рассматривали, дышали на него. Как же так? Но он больше не шевелился, и сердце не стучало. Мы выкопали ямку в земле и похоронили его.
Варечка замолчала, задумчиво водя пальцем по столу, но через минуту продолжила:
- Мне часто снилось потом всё это. И в одном из снов я как будто бы вернулась на это место и откопала птенца, потому что вспомнила, что нужно сделать, чтобы его оживить. Понимаете, нужно было прижать его к своему сердцу. Сильно прижать к сердцу. Понимаете?
Я смотрел на неё во все глаза и не мог решить, ждёт ли она на самом деле от меня какого-то ответа или просто не знает, что сказать дальше.
- И вот я до сих пор сомневаюсь, сон это был или я действительно оживила того несчастного птенца... Извините. Всё это очень глупо, конечно.
- Не глупо, - единственное, что я нашёлся ответить. Некоторое время мы сидели молча, потом я, так и не прочтя ни слова, всё-таки захлопнул свой журнал, и мы попрощались.
Признаюсь честно, я ожидал после этого какой-нибудь мести со стороны Летягина. Каких-нибудь мелочных придирок, хамства и всего такого, но к моему удивлению, он вообще перестал меня замечать, удалил из своего поля восприятия. Однако и библиотека на следующий день, да и во все последующие, оказалась закрыта. Когда я попытался что-нибудь вызнать на этот счёт у знакомого прапорщика, он лишь пожал плечами и сказал, что если мне приспичило что-то взять почитать, я могу обратиться к начальнику клуба, у которого есть запасные ключи. Я только махнул рукой.
Прошло лето, наступила осень. Вышел приказ министра обороны, и вот в октябре первые шесть дембелей покинули навсегда территорию части. Я был в их числе. Стоял тёплый солнечный день. Мы, весело переговариваясь, шагали по дороге. Уже прошли мимо военного городка, впереди тянулась череда двухэтажных бараков, а сразу за ними располагался автовокзал. Вдруг меня окликнули. Обернувшись, я увидел Варечку. Она стояла на краю дороги, кусая губы и загадочно глядя на меня своими огромными магическими глазами. Я тоже остановился, как дурак. Ребята деликатно сделали вид, что ничего не заметили и продолжили путь, даже не оглядываясь. Мне нужно было подойти к ней, попрощаться, но я совершенно потерялся. Она сама зашагала мне навстречу, и тут у меня сердце сжалось от боли - господи, как она страшно хромала, ужасно, мучительно хромала. Так хромают только после каких-то невероятных переломов ног или после ДЦП. Она подошла вплотную и подняла на меня глаза с этими вечными своими слезами.
- Возьмите, пожалуйста, на память, - выдохнула и вложила в мою руку прямоугольный пакет, - Счастливого пути!
Она быстро отвернулась и заковыляла обратно, когда я осознал, что на моей щеке остался её влажный поцелуй. Не знаю, почему я не догнал её и не обнял. Она удалялась, а я всё стоял и смотрел. Уже издали она оглянулась и, кажется, улыбнулась. Я помахал ей рукой с пакетом. Вскрыл я его только на следующий день, в аэропорту, в ожидании своего рейса. Это была книжка, которая всегда лежала на столе перед Варечкой, я узнал её по синей с золотом обложке. Перелистал и с разочарованием обнаружил внутри только столбики стихов. Никогда не любил стихи.