Еще одна глава "Милосердия и Мужества"
Программа лечения энзимами продолжала действовать, а борьба между специалистами тем временем достигла своего апогея. Мнение Гонзалеса: примерно на третий месяц программы пациент начинает чувствовать себя особенно утомленно; многие говорят, что им кажется, будто они умирают; самый мягкий отзыв об этом этапе программы был следующий: «Такое ощущение, как будто тебя сбил грузовик». Это происходит из-за того, что энзимы начинают разрушать ткани, включая и опухоли, и в организме скапливается большое количество токсинов - именно поэтому применяется множество вспомогательных методов, чтобы помочь пациенту преодолеть последствия интоксикации: кофеиновые клизмы, солевые ванны Эпсома и прочее. Все анализы будут говорить о том, что активность опухоли резко увеличилась. На всех снимках будет отмечаться пропорциональный рост опухоли.
Таков ожидаемый результат, в том случае если программа срабатывает; всем пациентам, поправившимся благодаря программе Келли, пришлось пройти через это. Так и случилось, у Трейи начали обнаруживаться все вышеописанные симптомы. На основе этих показателей, а также результатов особогоо анализа крови, теперь Гонзалес оценивал шансы Трейи пойти на поправку как 70 к 30.
Ортодоксальные онкологи говорили, что жить ей осталось от двух до четырех месяцев.
Ситуация становилась невыносимой. Чем хуже становились результаты анализов, тем больше расходились мнения специалистов. Я обнаружил, что во мне произошел внутренний раскол. Одна половина меня верила Гонзалесу, вторая - онкологам. У меня не было убедительных доказательств «за» или «против» какой-либо из сторон. То же самое происходило и с Трейей. Атмосфера напоминала Зону Сумерек: либо через пару месяцев с тобой будет все в порядке, и ты начнешь выздоравливать, либо через пару месяцев ты умрешь.
Из-за действия энзимов Трейя постоянно чувствовала переутомление, в остальном же с ней все было в порядке. Она хорошо выглядела. У нее не было основных симптомов - кашля, головных болей, дополнительных проблем со зрением.
Ситуация была столь нелепа, что Трейя часто относилась к ней с юмором. «Что мне делать? Рвать на себе волосы? Так у меня нет волос. Но зато есть жизнерадостность, и иногда я прихожу в экстаз просто оттого, что сижу на земле и смотрю, как на заднем дворе нашего дома играют щенки. Эти минуты для меня - истинное блаженство. Каждый вдох кажется чем-то невероятным, радостным, драгоценным. Что я теряю? Разве может что-то быть не так?»
И она просто шла вперед. Словно канатоходец, она медленно, шаг за шагом, продвигалась вперед. Я старался следовать за ней, но боюсь, что я очень часто смотрел вниз.
Она начала с того, что выступила с речью в Виндстар, это выступление впоследствии сочли кульминацией всего симпозиума. Мы записали его на видео и просмотрели несколько раз. Больше всего меня поразило то, что в четырехминутной речи Трейе удалось выразить все, чему она научилась за пять лет борьбы с раком. Она рассказала о своих духовных взглядах, своей практике медитации, тонглене, обо всем, при этом ни разу не упомянув слов «медитация», «тонглен», «Бог» или «Будда». Когда мы с Трейей смотрели видео, то заметили, как у нее начинают блестеть глаза, когда она говорит: «Мои врачи говорят, что мне осталось жить от двух до четырех лет». Это была неправда. Врачи давали ей от двух до четырех месяцев. Она просто не хотела пугать семью и друзей, и поэтому решила, что эта информация останется между нами.
Я был восхищен тем, что она вообще нашла в себе силы выступить с этой речью. В ее легких было сорок опухолей, в мозге - четыре, метастазы в печени, снимки показывали, что одна из опухолей в мозге увеличилась на 30% и теперь была размером с большую сливу; лечащий врач только что сообщил ей, что ей осталось четыре месяца при удачном стечении обстоятельств.
Меня поразило то, сколько жизни, сколько вибрирующей энергии исходило от Трейи во время ее речи. Она озаряла сцену своим присутствием, и все чувствовали это. А я сидел в зале и думал: «Именно за это я полюбил ее с первого дня нашего знакомства: эта женщина всем своим существом говорит «Жизнь», излучая ее во всех направлениях. Именно эта энергетика делает ее столь привлекательной для окружающих, заставляет людей светиться в ее присутствии; именно поэтому они хотят быть рядом с ней, смотреть на нее, говорить с ней, просто быть с ней».
Когда она поднялась на сцену симпозиума, весь зал словно осветился, а я подумал: «Господи, вот это и есть истинная Трейя».
Здравствуйте. Меня зовут Трейя Киллам Уилбер. Многие из вас знали меня как «Терри». Я работала в Виндстар в начале его существования.
Ровно пять лет назад, в августе 1983 года я познакомилась с Кеном Уилбером и влюбилась в него. Я всегда называю это «любовью с первого прикосновения». Через четыре месяца мы поженились, а через десять дней после свадьбы мне поставили диагноз «рак груди второй стадии». Мы провели свой медовый месяц в больнице.
В течение следующих пяти лет у меня было два локальных рецидива, я испробовала множество методов лечения, как традиционных, так и альтернативных. Но в январе мы узнали, что рак распространился на мозг и легкие. Врачи, у которых мы консультировались, дают мне от двух до четырех лет. Поэтому, когда Томми попросил меня выступить здесь, первое, что я подумала: «Но ведь я же все еще больна». Остальные выступающие здесь сегодня вечером тем или иным способом смогли преодолеть все препятствия и справиться с вызовом, брошенным им судьбой - вы услышите об этом от Митчелл, моей дорогой подруги, дружбой с которой я наслаждаюсь уже пятнадцать лет.
Потом я подумала: «Ладно. Я больна. Может, мне стоит рассказать о том, что я смогла сделать с тех пор, как мне поставили диагноз?»
Я дала консультации сотням больным раком, как по телефону, так и лично. Я стала одним из основателей «Общества поддержки больных раком» в Сан-Франциско, которое предоставляет широкий спектр бесплатных услуг и возможность общения сотням людей каждую неделю. Я честно написала все о своем личном опыте, о внутреннем поиске, и многие говорят, что это им помогло, поэтому вскоре я планирую опубликовать книгу.
Когда я закончила список всех моих свершений, я поняла, что опять попалась в старую добрую ловушку. Я снова стала приравнивать успех к обретению физического здоровья вопреки всему, или к конкретным достижениям во внешнем мире. На самом деле, я чувствую, что мы собрались здесь, чтобы отметить другое: выбор более высокого уровня, внутренние изменения, внутренний выбор, перемены, происходящие внутри человека. О своих достижениях во внешнем мире говорить легко, но мне гораздо более интересны внутренние перемены, ощущение растущего внутреннего здоровья на более высоких уровнях, чем физический, благодаря ежедневной духовной практике.
Когда я пренебрегаю этой внутренней работой, то ситуация, в которой я нахожусь, становится пугающей, подавляющей, а иногда и просто скучной. С помощью внутренней работы - а я не ограничиваю себя в выборе, используя разные традиции и методы - я постоянно нахожусь в радостном, возбужденном состоянии, и живу по-настоящему.
Эмоциональные «американские горки», с которыми сталкиваются на последних стадиях рака, дают прекрасную возможность практиковать равностность, и вместе с тем взращивать в себе любовь к жизни.
Привычка жить с раком, жить с мыслью о возможности скорой и мучительной смерти, научила меня жить с самой собой, такой, какая я есть, жить жизнью, такой, какая она есть.
Я знаю, что есть множество вещей, которые я не могу изменить. Я не могу сделать жизнь логичной или справедливой. Принятие жизни такой, какая она есть, вместе с горем, болью, страданием, трагичностью, принесло мне покой. Я чувствую более тесную, истинную связь со всеми существами, испытывающими страдание. Я более открыта для сочувствия. И мое желание помогать другим существа тем, чем могу, растет с каждым днем.
Есть одна старая поговорка, популярная среди больных раком: «Жизнь невечна». В каком-то смысле я считаю, что мне повезло. Я всегда обращаю внимание на газетные статьи о молодых людях, погибших в результате несчастного случая; раньше я вырезала их, как напоминание. Мне повезло, что меня предупредили заранее и дали мне время. Я благодарна за это. Так как я больше не могу игнорировать смерть, я обращаю больше внимания на жизнь.
Сотни людей, находившихся в зале, встали и зааплодировали. Я посмотрел вокруг. Люди рыдали в открытую и в то же время пытались улыбаться. Оператор уронил камеру. Если бы люди могли передавать жизненную силу, думал я. Тогда она бы прожила не один век.
Именно в этот период я наконец решил написать письмо, в дополнение к тем письмам, которые рассылала Трейя. Письмо о том, как сложно быть опорой и поддержкой для тяжелобольного человека. Вот краткая версия этого письма.
27 июля,1988
Болдер
Дорогие друзья,
... у тех, кто ухаживает за тяжелобольными людьми, через два-три месяца обычно появляются вначале незаметные, но очень серьезные проблемы. Внешний, физический аспект ухода за больным человеком относительно несложен. Вы переделываете свой распорядок дня; привыкаете готовить, стирать, убирать - в общем, делать все, чтобы создать вашему близкому человеку физический комфорт: вы возите их к врачу, следите за приемом лекарств, и так далее. Это может быть сложно, но решение этих проблем достаточно очевидно - либо вы сами делаете все это, либо находите кого-то, кто будет этим заниматься.
Гораздо сложнее вовремя разобраться с хаосом, который начинает воцаряться на эмоциональном и психологическом уровне. С одной стороны, вы начинаете понимать, что сколько бы у вас ни было проблем, все они меркнут по сравнению с тем, что у вашего любимого человека рак или другая смертельно опасная болезнь. Поэтому на многие недели и месяцы вы просто перестаете говорить о своих проблемах. Вы оставляете их при себе. Вы не хотите расстраивать любимого человека, делать ему еще хуже, и к тому же повторяете про себя: «Ну у меня хотя бы нет рака; все не так плохо».
Через несколько месяцев (у всех по-разному), вы постепенно начинаете понимать: ваши проблемы меркнут по сравнению, например, с раком, но они не исчезают. Наоборот, они только увеличиваются, потому что теперь у вас две проблемы: изначальная проблема плюс тот факт, что вы не можете поговорить о ней и попытаться найти решение. Проблемы множатся, вы закручиваете крышку потуже, проблемы начинают вылезать с удвоенной силой. Вы потихоньку становитесь странным. Если вы интроверт, у вас начинается нервный тик, дыхание становится поверхностным, увеличивается тревожность, вы слишком громко смеетесь, и выпиваете лишнего. Если вы экстраверт, вы взрываетесь в неподходящий момент, у вас начинаются резкие перепады настроения, вы выбегаете из комнаты, начинаете бросаться вещами и выпиваете лишнего. Если вы интроверт, то вас посещает желание умереть; если вы экстраверт вас посещает желание убить любимого человека. В любом случае, смерть витает в воздухе; гнев, обида и горечь постепенно наполняют вас, принося с собой чувство вины, за то, что вы так чувствуете.
В таких обстоятельствах все эти чувства являются абсолютно естественными и нормальными. Я бы на вашем месте волновался, если бы их не было. И лучший способ справиться с ними - поговорить о них. Значение этого нельзя переоценить - в данном случае это единственный выход.
И здесь мы сталкиваемся со второй эмоционально-психологической трудностью: публичным аспектом проблемы. Вы решили с кем-нибудь поговорить: возникает вопрос - с кем? Любимый человек, вероятно, в этом случае не лучший собеседник, просто потому что именно он и является вашей проблемой, о которой вы хотите поговорить. Он является для вас тяжелым бременем, но, тем не менее, вы не хотите, чтобы у него появилось чувство вины, вы не хотите перекладывать на него свои проблемы, как бы сильно вы не злились на них «за то, что они заболели».
Лучшим местом поговорить об этом может стать группа людей, находящихся в такой же ситуации, то есть группа поддержки, для людей, дающих поддержку. Также ценной может оказаться помощь индивидуальные сессии с психотерапевтом, или семейное консультирование. Но о такой профессиональной помощи чуть позже. Поскольку средний человек, включая меня самого, обращается за помощью к психотерапевту лишь тогда, когда другого выхода не остается, к этому моменту уже нанесено много вреда и испытано много ненужного страдания. Средний же человек делает нормальную и вполне понятную вещь: он или она хочет поговорить с родственниками, друзьями и коллегами. И вот здесь-то вы и сталкиваетесь с публичным аспектом проблемы. По выражению Викки Уэллс: «Хронические больные никого не интересуют». Вот что она имеет в виду: я прихожу к тебе со своей проблемой; я хочу поговорить, мне нужен совет. Я ищу утешения. Мы разговариваем, ты все понимаешь и от всего сердца пытаешься мне помочь. Мне становится лучше; ты чувствуешь, что помог мне. Но на следующий день у моего любимого человека все тот же рак; глобально никаких изменений к лучшему не произошло, а, возможно, что ситуация еще больше ухудшится. Мне плохо. Я случайно встречаю тебя. Ты спрашиваешь, как у меня дела. Сказать по правде, отвратительно. Мы разговариваем. Ты снова от всего сердца пытаешься помочь мне, и мне становится легче…до тех пор, пока на следующий день, я не вспоминаю, что у моего любимого человека рак, и никаких изменений к лучшему не произошло. Дни идут, саму ситуацию изменить невозможно (врачи делают все возможное, и, тем не менее, он может умереть). Дни идут, ты чувствуешь себя отвратительно, ничего не меняется. Рано или поздно ты начинаешь понимать, что те, кому не довелось столкнуться с этой проблемой в повседневной жизни, начинают скучать или злиться, когда ты заводишь разговор об этом. Даже самые преданные друзья начинают избегать тебя, потому что рак маячит на горизонте как грозовая туча, в любой момент готовая пролиться дождем и испортить любой праздник. Ты превращаешься в хронического нытика, никто не хочет слушать твое постоянное нытье. «Хронические больные никого не интересуют».
Поэтому постепенно ты замечаешь, как твои проблемы растут, и решение поделиться ими с кем-то не работает. Ты чувствуешь себя абсолютно одиноким, находящимся в полной изоляции. На этом этапе есть несколько вариантов развития событий. Ты выходишь из игры, у тебя случается нервный срыв, ты начинаешь злоупотреблять спиртным или обращаешься за профессиональной помощью.
Как я уже говорил, лучшее место для обсуждения таких проблем - группа психологической поддержки. Слушая обсуждения в этих группах, можно подумать, что их главная цель - дать выход своей злости на любимых. Можно услышать такое: «Да кто он такой, чтобы мне раздавать приказания?», «С чего она взяла, что она особенная просто потому, что она болеет; у меня и своих проблем полно!», «Мне кажется, что я совершенно не контролирую свою собственную жизнь», «Я надеюсь, что эта сволочь скоро умрет». Такие вещи хорошие люди обычно не говорят в обществе, и уж тем более своим любимым.
Дело в том, что за всеми этими темными чувствами, злостью и обидой всегда скрывается много любви, в противном случае все эти люди уже давно перестали бы делать то, что делают. Но эта любовь не может свободно выражаться до тех пор, пока на ее пути стоит гнев, обида и разочарование. Гибран однажды сказал: «Ненависть - это оголодавшая любовь». В группах психологической поддержки выражается много ненависти, но именно потому, что за ней стоит много изголодавшейся любви. Иначе бы вы не испытывали ненависти, вам просто было бы наплевать. Мой опыт общения с этими людьми (включая меня самого) говорит, что дело не в том, что они получают слишком мало любви, а в том, что им сложно вспомнить, как давать любовь, как оставаться любящим в создавшейся сложной ситуации. А поскольку, мне кажется, что именно любовь обладает целительной силой, вам необходимо убрать то, что мешает проявлению любви - гнев, обиду, ненависть, горечь, а также зависть и ревность (я завидую ей, потому что о ней все время кто-то заботится, а именно - я).
Для этого поддержка группа может оказаться бесценна…если же это не поможет, или в качестве дополнительной помощи, я рекомендую индивидуальную психотерапию, и для вас, и для вашего любимого человека. Потому что вскоре вы обнаружите, что есть вещи, которые не следует обсуждать с любимым человеком; и наоборот, есть вещи, которые вашему любимому человеку не стоит обсуждать с вами. Я думаю, что большинство людей моего поколения считает, что «честность решает все проблемы», и что партнеры должны обсуждать каждую мелочь, беспокоящую их. Плохой план действий. Открытость очень важна, но лишь до какого-то момента. На каком-то этапе, открытость может стать оружием, изощренным методом причинить боль - «я всего лишь говорю, как есть». В ситуации, куда нас с Трейей загнал ее рак, я испытывал много гнева и обиды, но в какой-то момент я больше не мог сваливать все это на нее. Она ненавидит эту ситуацию, так же как и я; в любом случае, в этом нет ее вины. Но я все равно злюсь, обижаюсь и ненавижу. Поэтому не надо «делиться» этим с возлюбленной. Заплатите терапевту и делитесь с ним всем, чем только захотите. Это создаст для вас обоих пространство, в котором, вы сможете находиться без подавленной обиды и злости с вашей стороны, без вины и стыда со стороны вашего любимого человека. Все это вы сможете оставить в группе или у терапевта. Так вы научитесь тонкому искусству сочувственной лжи, вместо того, чтобы эгоистически вываливать свои «истинные чувства», не заботясь о том, какую боль вы причиняете этим своему партнеру. Я говорю не о настоящей лжи, а о маленькой дипломатической лжи, которая не сглаживает по-настоящему острые углы, но в то же время не тревожит осиного гнезда нерешенных проблем лишь во имя так называемой честности. Иногда, когда вы особенно устанете от своей роли, и ваша любимая спросит: «Ну как ты сегодня?», вы можете ответить: «Чертовски плохо, моя жизнь больше мне не принадлежит, и лучше бы тебе пойти и прыгнуть с моста». Плохой ответ. Честный, но очень плохой. Вместо этого скажите: «Я устал, любимая, но все будет хорошо». А потом отправляйтесь в группу или к терапевту, и задайте им всем жару. Вся ваша «честность» не принесет большого счастья ни вам, ни вашей любимой…
Видите ли, самое странное, что для того, чтобы поддерживать человека вам в первую очередь придется стать эмоциональной губкой. Большинство людей думает, что ваша работа состоит в том, чтобы советовать, помогать решать проблемы, быть полезным, помогать, готовить обед и возить их на машине. Но все это второстепенно, в первую очередь вы становитесь эмоциональной губкой, своего рода жилеткой. Возможно, ваш любимый человек оказался лицом к лицу со смертельной болезнью, и проходит через огромное количество сильнейших переживаний; иногда эти эмоции будут переполнять его, он будет находиться во власти страха и ужаса, гнева, истерии и боли. И ваша задача обнимать его, быть с ним, просто впитывать столько эмоций, сколько вы можете. Вам не надо говорить (никакие ваши слова здесь не помогут), вам не надо давать советов (тоже особо не поможет), вам ничего не надо делать. Просто будьте там, дышите его болью, его страхом, его обидой. Вы становитесь губкой.
Когда Трейя только заболела, я думал, что мне надо быть в курсе всего, говорить правильные слова, помогать выбирать виды лечения, и так далее. Это помогает, но до определенного момента. Когда она узнавала особенно плохие новости - например, о появлении новых метастазов - и начинала плакать, я сразу же начинал говорить что-то вроде: «Подожди, это еще не точно; надо сделать дополнительные анализы; вряд ли тебе придется менять лечение», и так далее. Это было не то, что нужно. Ей нужно было, чтобы я просто поплакал с ней, и я плакал; чувствовал ее чувства, впитывал их, помогая ей диссоциироваться с ними. Мне кажется, это происходит на уровне тела; слова не нужны, хотя иногда и они могут пригодиться.
Как бы то ни было, ваша естественная реакция, когда любимому человеку плохо, - попытаться сделать так, чтобы им стало лучше. Говорю вам, это неправильная реакция. Сначала вы должны проявить эмпатию. Самое важное просто быть рядом с человеком, и не бояться его страха, его боли, его гнева; просто позволять всему появляться; не пытаться избавиться от болезненных ощущений, пытаясь помочь, пытаясь сделать так, чтобы ему или ей стало лучше, отвлекая его от тревог. В моем случае, я принимал позицию «помощника», лишь тогда, когда мне не хотелось иметь дело с чувствами Трейи или с моими собственными чувствами; я отказывался встретить их просто и прямо, ничего не усложняя. Я не хотел становиться губкой. Я хотел быть ГЕРОЕМ и спасти ситуацию. Я не хотел признавать свою беспомощность перед лицом неизвестности. Я боялся точно так же, как и Трейя.
Став губкой, вы будете чувствовать себя беспомощными и бесполезными, вы просто присутствуете, ничего не делая (на первый взгляд). Именно этому многим людям так сложно научиться. Мне было сложно. Прошел почти год, прежде чем я перестал пытаться сделать что-то лучше, и просто был с Трейей, когда ей было больно. Я думаю, именно поэтому «никому не интересны хронические больные», потому что единственное, что вы можете сделать - просто быть рядом. А когда вы пытаетесь помочь, и понимаете, что у вас не получается, вы не знаете, что делать дальше. Что делать? Ничего, просто быть рядом...
Когда люди спрашивают меня, что делать, а я не в настроении для долгих разговоров, я говорю им: «Я - японская жена», что приводит их в полное замешательство. Дело в том, что вам нужно просто молчать и делать то, чего желает ваш партнер - вы должны быть хорошей «женушкой».
Мужчинам это особенно тяжело; по крайней мере, мне было тяжело. Не знаю, наверно, прошло около двух лет, прежде чем я смирился с тем, что о чем бы мы ни спорили, какое бы решение мы ни принимали, у Трейи всегда был карт-бланш: «У меня рак». В общем, Трейя почти всегда получала то, что хотела, а я просто соглашался как хорошая женушка.
Сейчас мне это уже неважно. Во-первых, я не соглашаюсь на все автоматически, особенно когда я вижу, что решение Трейи является результатом плохой оценки происходящего. Раньше я соглашался на все, потому что мне казалось, что она отчаянно нуждается в том, чтобы я поддерживал ее решения, даже если мне приходилось лгать о свои истинных чувствах. Теперь мы поступаем так: если Трейе надо принять важное решение, например, о новом методе лечения, я выражаю свое мнение так четко, как могу, даже если я не согласен с ней, но последнее слово всегда остается за ней. И с этого момента, я принимаю ее выбор и всеми силами поддерживаю его. Я больше не делаю ей замечаний, не сомневаюсь в ее выборе. У нее хватает других проблем, кроме как сомневаться в своих действиях…
преводpara_lell
Таков ожидаемый результат, в том случае если программа срабатывает; всем пациентам, поправившимся благодаря программе Келли, пришлось пройти через это. Так и случилось, у Трейи начали обнаруживаться все вышеописанные симптомы. На основе этих показателей, а также результатов особогоо анализа крови, теперь Гонзалес оценивал шансы Трейи пойти на поправку как 70 к 30.
Ортодоксальные онкологи говорили, что жить ей осталось от двух до четырех месяцев.
Ситуация становилась невыносимой. Чем хуже становились результаты анализов, тем больше расходились мнения специалистов. Я обнаружил, что во мне произошел внутренний раскол. Одна половина меня верила Гонзалесу, вторая - онкологам. У меня не было убедительных доказательств «за» или «против» какой-либо из сторон. То же самое происходило и с Трейей. Атмосфера напоминала Зону Сумерек: либо через пару месяцев с тобой будет все в порядке, и ты начнешь выздоравливать, либо через пару месяцев ты умрешь.
Из-за действия энзимов Трейя постоянно чувствовала переутомление, в остальном же с ней все было в порядке. Она хорошо выглядела. У нее не было основных симптомов - кашля, головных болей, дополнительных проблем со зрением.
Ситуация была столь нелепа, что Трейя часто относилась к ней с юмором. «Что мне делать? Рвать на себе волосы? Так у меня нет волос. Но зато есть жизнерадостность, и иногда я прихожу в экстаз просто оттого, что сижу на земле и смотрю, как на заднем дворе нашего дома играют щенки. Эти минуты для меня - истинное блаженство. Каждый вдох кажется чем-то невероятным, радостным, драгоценным. Что я теряю? Разве может что-то быть не так?»
И она просто шла вперед. Словно канатоходец, она медленно, шаг за шагом, продвигалась вперед. Я старался следовать за ней, но боюсь, что я очень часто смотрел вниз.
Она начала с того, что выступила с речью в Виндстар, это выступление впоследствии сочли кульминацией всего симпозиума. Мы записали его на видео и просмотрели несколько раз. Больше всего меня поразило то, что в четырехминутной речи Трейе удалось выразить все, чему она научилась за пять лет борьбы с раком. Она рассказала о своих духовных взглядах, своей практике медитации, тонглене, обо всем, при этом ни разу не упомянув слов «медитация», «тонглен», «Бог» или «Будда». Когда мы с Трейей смотрели видео, то заметили, как у нее начинают блестеть глаза, когда она говорит: «Мои врачи говорят, что мне осталось жить от двух до четырех лет». Это была неправда. Врачи давали ей от двух до четырех месяцев. Она просто не хотела пугать семью и друзей, и поэтому решила, что эта информация останется между нами.
Я был восхищен тем, что она вообще нашла в себе силы выступить с этой речью. В ее легких было сорок опухолей, в мозге - четыре, метастазы в печени, снимки показывали, что одна из опухолей в мозге увеличилась на 30% и теперь была размером с большую сливу; лечащий врач только что сообщил ей, что ей осталось четыре месяца при удачном стечении обстоятельств.
Меня поразило то, сколько жизни, сколько вибрирующей энергии исходило от Трейи во время ее речи. Она озаряла сцену своим присутствием, и все чувствовали это. А я сидел в зале и думал: «Именно за это я полюбил ее с первого дня нашего знакомства: эта женщина всем своим существом говорит «Жизнь», излучая ее во всех направлениях. Именно эта энергетика делает ее столь привлекательной для окружающих, заставляет людей светиться в ее присутствии; именно поэтому они хотят быть рядом с ней, смотреть на нее, говорить с ней, просто быть с ней».
Когда она поднялась на сцену симпозиума, весь зал словно осветился, а я подумал: «Господи, вот это и есть истинная Трейя».
Здравствуйте. Меня зовут Трейя Киллам Уилбер. Многие из вас знали меня как «Терри». Я работала в Виндстар в начале его существования.
Ровно пять лет назад, в августе 1983 года я познакомилась с Кеном Уилбером и влюбилась в него. Я всегда называю это «любовью с первого прикосновения». Через четыре месяца мы поженились, а через десять дней после свадьбы мне поставили диагноз «рак груди второй стадии». Мы провели свой медовый месяц в больнице.
В течение следующих пяти лет у меня было два локальных рецидива, я испробовала множество методов лечения, как традиционных, так и альтернативных. Но в январе мы узнали, что рак распространился на мозг и легкие. Врачи, у которых мы консультировались, дают мне от двух до четырех лет. Поэтому, когда Томми попросил меня выступить здесь, первое, что я подумала: «Но ведь я же все еще больна». Остальные выступающие здесь сегодня вечером тем или иным способом смогли преодолеть все препятствия и справиться с вызовом, брошенным им судьбой - вы услышите об этом от Митчелл, моей дорогой подруги, дружбой с которой я наслаждаюсь уже пятнадцать лет.
Потом я подумала: «Ладно. Я больна. Может, мне стоит рассказать о том, что я смогла сделать с тех пор, как мне поставили диагноз?»
Я дала консультации сотням больным раком, как по телефону, так и лично. Я стала одним из основателей «Общества поддержки больных раком» в Сан-Франциско, которое предоставляет широкий спектр бесплатных услуг и возможность общения сотням людей каждую неделю. Я честно написала все о своем личном опыте, о внутреннем поиске, и многие говорят, что это им помогло, поэтому вскоре я планирую опубликовать книгу.
Когда я закончила список всех моих свершений, я поняла, что опять попалась в старую добрую ловушку. Я снова стала приравнивать успех к обретению физического здоровья вопреки всему, или к конкретным достижениям во внешнем мире. На самом деле, я чувствую, что мы собрались здесь, чтобы отметить другое: выбор более высокого уровня, внутренние изменения, внутренний выбор, перемены, происходящие внутри человека. О своих достижениях во внешнем мире говорить легко, но мне гораздо более интересны внутренние перемены, ощущение растущего внутреннего здоровья на более высоких уровнях, чем физический, благодаря ежедневной духовной практике.
Когда я пренебрегаю этой внутренней работой, то ситуация, в которой я нахожусь, становится пугающей, подавляющей, а иногда и просто скучной. С помощью внутренней работы - а я не ограничиваю себя в выборе, используя разные традиции и методы - я постоянно нахожусь в радостном, возбужденном состоянии, и живу по-настоящему.
Эмоциональные «американские горки», с которыми сталкиваются на последних стадиях рака, дают прекрасную возможность практиковать равностность, и вместе с тем взращивать в себе любовь к жизни.
Привычка жить с раком, жить с мыслью о возможности скорой и мучительной смерти, научила меня жить с самой собой, такой, какая я есть, жить жизнью, такой, какая она есть.
Я знаю, что есть множество вещей, которые я не могу изменить. Я не могу сделать жизнь логичной или справедливой. Принятие жизни такой, какая она есть, вместе с горем, болью, страданием, трагичностью, принесло мне покой. Я чувствую более тесную, истинную связь со всеми существами, испытывающими страдание. Я более открыта для сочувствия. И мое желание помогать другим существа тем, чем могу, растет с каждым днем.
Есть одна старая поговорка, популярная среди больных раком: «Жизнь невечна». В каком-то смысле я считаю, что мне повезло. Я всегда обращаю внимание на газетные статьи о молодых людях, погибших в результате несчастного случая; раньше я вырезала их, как напоминание. Мне повезло, что меня предупредили заранее и дали мне время. Я благодарна за это. Так как я больше не могу игнорировать смерть, я обращаю больше внимания на жизнь.
Сотни людей, находившихся в зале, встали и зааплодировали. Я посмотрел вокруг. Люди рыдали в открытую и в то же время пытались улыбаться. Оператор уронил камеру. Если бы люди могли передавать жизненную силу, думал я. Тогда она бы прожила не один век.
Именно в этот период я наконец решил написать письмо, в дополнение к тем письмам, которые рассылала Трейя. Письмо о том, как сложно быть опорой и поддержкой для тяжелобольного человека. Вот краткая версия этого письма.
27 июля,1988
Болдер
Дорогие друзья,
... у тех, кто ухаживает за тяжелобольными людьми, через два-три месяца обычно появляются вначале незаметные, но очень серьезные проблемы. Внешний, физический аспект ухода за больным человеком относительно несложен. Вы переделываете свой распорядок дня; привыкаете готовить, стирать, убирать - в общем, делать все, чтобы создать вашему близкому человеку физический комфорт: вы возите их к врачу, следите за приемом лекарств, и так далее. Это может быть сложно, но решение этих проблем достаточно очевидно - либо вы сами делаете все это, либо находите кого-то, кто будет этим заниматься.
Гораздо сложнее вовремя разобраться с хаосом, который начинает воцаряться на эмоциональном и психологическом уровне. С одной стороны, вы начинаете понимать, что сколько бы у вас ни было проблем, все они меркнут по сравнению с тем, что у вашего любимого человека рак или другая смертельно опасная болезнь. Поэтому на многие недели и месяцы вы просто перестаете говорить о своих проблемах. Вы оставляете их при себе. Вы не хотите расстраивать любимого человека, делать ему еще хуже, и к тому же повторяете про себя: «Ну у меня хотя бы нет рака; все не так плохо».
Через несколько месяцев (у всех по-разному), вы постепенно начинаете понимать: ваши проблемы меркнут по сравнению, например, с раком, но они не исчезают. Наоборот, они только увеличиваются, потому что теперь у вас две проблемы: изначальная проблема плюс тот факт, что вы не можете поговорить о ней и попытаться найти решение. Проблемы множатся, вы закручиваете крышку потуже, проблемы начинают вылезать с удвоенной силой. Вы потихоньку становитесь странным. Если вы интроверт, у вас начинается нервный тик, дыхание становится поверхностным, увеличивается тревожность, вы слишком громко смеетесь, и выпиваете лишнего. Если вы экстраверт, вы взрываетесь в неподходящий момент, у вас начинаются резкие перепады настроения, вы выбегаете из комнаты, начинаете бросаться вещами и выпиваете лишнего. Если вы интроверт, то вас посещает желание умереть; если вы экстраверт вас посещает желание убить любимого человека. В любом случае, смерть витает в воздухе; гнев, обида и горечь постепенно наполняют вас, принося с собой чувство вины, за то, что вы так чувствуете.
В таких обстоятельствах все эти чувства являются абсолютно естественными и нормальными. Я бы на вашем месте волновался, если бы их не было. И лучший способ справиться с ними - поговорить о них. Значение этого нельзя переоценить - в данном случае это единственный выход.
И здесь мы сталкиваемся со второй эмоционально-психологической трудностью: публичным аспектом проблемы. Вы решили с кем-нибудь поговорить: возникает вопрос - с кем? Любимый человек, вероятно, в этом случае не лучший собеседник, просто потому что именно он и является вашей проблемой, о которой вы хотите поговорить. Он является для вас тяжелым бременем, но, тем не менее, вы не хотите, чтобы у него появилось чувство вины, вы не хотите перекладывать на него свои проблемы, как бы сильно вы не злились на них «за то, что они заболели».
Лучшим местом поговорить об этом может стать группа людей, находящихся в такой же ситуации, то есть группа поддержки, для людей, дающих поддержку. Также ценной может оказаться помощь индивидуальные сессии с психотерапевтом, или семейное консультирование. Но о такой профессиональной помощи чуть позже. Поскольку средний человек, включая меня самого, обращается за помощью к психотерапевту лишь тогда, когда другого выхода не остается, к этому моменту уже нанесено много вреда и испытано много ненужного страдания. Средний же человек делает нормальную и вполне понятную вещь: он или она хочет поговорить с родственниками, друзьями и коллегами. И вот здесь-то вы и сталкиваетесь с публичным аспектом проблемы. По выражению Викки Уэллс: «Хронические больные никого не интересуют». Вот что она имеет в виду: я прихожу к тебе со своей проблемой; я хочу поговорить, мне нужен совет. Я ищу утешения. Мы разговариваем, ты все понимаешь и от всего сердца пытаешься мне помочь. Мне становится лучше; ты чувствуешь, что помог мне. Но на следующий день у моего любимого человека все тот же рак; глобально никаких изменений к лучшему не произошло, а, возможно, что ситуация еще больше ухудшится. Мне плохо. Я случайно встречаю тебя. Ты спрашиваешь, как у меня дела. Сказать по правде, отвратительно. Мы разговариваем. Ты снова от всего сердца пытаешься помочь мне, и мне становится легче…до тех пор, пока на следующий день, я не вспоминаю, что у моего любимого человека рак, и никаких изменений к лучшему не произошло. Дни идут, саму ситуацию изменить невозможно (врачи делают все возможное, и, тем не менее, он может умереть). Дни идут, ты чувствуешь себя отвратительно, ничего не меняется. Рано или поздно ты начинаешь понимать, что те, кому не довелось столкнуться с этой проблемой в повседневной жизни, начинают скучать или злиться, когда ты заводишь разговор об этом. Даже самые преданные друзья начинают избегать тебя, потому что рак маячит на горизонте как грозовая туча, в любой момент готовая пролиться дождем и испортить любой праздник. Ты превращаешься в хронического нытика, никто не хочет слушать твое постоянное нытье. «Хронические больные никого не интересуют».
Поэтому постепенно ты замечаешь, как твои проблемы растут, и решение поделиться ими с кем-то не работает. Ты чувствуешь себя абсолютно одиноким, находящимся в полной изоляции. На этом этапе есть несколько вариантов развития событий. Ты выходишь из игры, у тебя случается нервный срыв, ты начинаешь злоупотреблять спиртным или обращаешься за профессиональной помощью.
Как я уже говорил, лучшее место для обсуждения таких проблем - группа психологической поддержки. Слушая обсуждения в этих группах, можно подумать, что их главная цель - дать выход своей злости на любимых. Можно услышать такое: «Да кто он такой, чтобы мне раздавать приказания?», «С чего она взяла, что она особенная просто потому, что она болеет; у меня и своих проблем полно!», «Мне кажется, что я совершенно не контролирую свою собственную жизнь», «Я надеюсь, что эта сволочь скоро умрет». Такие вещи хорошие люди обычно не говорят в обществе, и уж тем более своим любимым.
Дело в том, что за всеми этими темными чувствами, злостью и обидой всегда скрывается много любви, в противном случае все эти люди уже давно перестали бы делать то, что делают. Но эта любовь не может свободно выражаться до тех пор, пока на ее пути стоит гнев, обида и разочарование. Гибран однажды сказал: «Ненависть - это оголодавшая любовь». В группах психологической поддержки выражается много ненависти, но именно потому, что за ней стоит много изголодавшейся любви. Иначе бы вы не испытывали ненависти, вам просто было бы наплевать. Мой опыт общения с этими людьми (включая меня самого) говорит, что дело не в том, что они получают слишком мало любви, а в том, что им сложно вспомнить, как давать любовь, как оставаться любящим в создавшейся сложной ситуации. А поскольку, мне кажется, что именно любовь обладает целительной силой, вам необходимо убрать то, что мешает проявлению любви - гнев, обиду, ненависть, горечь, а также зависть и ревность (я завидую ей, потому что о ней все время кто-то заботится, а именно - я).
Для этого поддержка группа может оказаться бесценна…если же это не поможет, или в качестве дополнительной помощи, я рекомендую индивидуальную психотерапию, и для вас, и для вашего любимого человека. Потому что вскоре вы обнаружите, что есть вещи, которые не следует обсуждать с любимым человеком; и наоборот, есть вещи, которые вашему любимому человеку не стоит обсуждать с вами. Я думаю, что большинство людей моего поколения считает, что «честность решает все проблемы», и что партнеры должны обсуждать каждую мелочь, беспокоящую их. Плохой план действий. Открытость очень важна, но лишь до какого-то момента. На каком-то этапе, открытость может стать оружием, изощренным методом причинить боль - «я всего лишь говорю, как есть». В ситуации, куда нас с Трейей загнал ее рак, я испытывал много гнева и обиды, но в какой-то момент я больше не мог сваливать все это на нее. Она ненавидит эту ситуацию, так же как и я; в любом случае, в этом нет ее вины. Но я все равно злюсь, обижаюсь и ненавижу. Поэтому не надо «делиться» этим с возлюбленной. Заплатите терапевту и делитесь с ним всем, чем только захотите. Это создаст для вас обоих пространство, в котором, вы сможете находиться без подавленной обиды и злости с вашей стороны, без вины и стыда со стороны вашего любимого человека. Все это вы сможете оставить в группе или у терапевта. Так вы научитесь тонкому искусству сочувственной лжи, вместо того, чтобы эгоистически вываливать свои «истинные чувства», не заботясь о том, какую боль вы причиняете этим своему партнеру. Я говорю не о настоящей лжи, а о маленькой дипломатической лжи, которая не сглаживает по-настоящему острые углы, но в то же время не тревожит осиного гнезда нерешенных проблем лишь во имя так называемой честности. Иногда, когда вы особенно устанете от своей роли, и ваша любимая спросит: «Ну как ты сегодня?», вы можете ответить: «Чертовски плохо, моя жизнь больше мне не принадлежит, и лучше бы тебе пойти и прыгнуть с моста». Плохой ответ. Честный, но очень плохой. Вместо этого скажите: «Я устал, любимая, но все будет хорошо». А потом отправляйтесь в группу или к терапевту, и задайте им всем жару. Вся ваша «честность» не принесет большого счастья ни вам, ни вашей любимой…
Видите ли, самое странное, что для того, чтобы поддерживать человека вам в первую очередь придется стать эмоциональной губкой. Большинство людей думает, что ваша работа состоит в том, чтобы советовать, помогать решать проблемы, быть полезным, помогать, готовить обед и возить их на машине. Но все это второстепенно, в первую очередь вы становитесь эмоциональной губкой, своего рода жилеткой. Возможно, ваш любимый человек оказался лицом к лицу со смертельной болезнью, и проходит через огромное количество сильнейших переживаний; иногда эти эмоции будут переполнять его, он будет находиться во власти страха и ужаса, гнева, истерии и боли. И ваша задача обнимать его, быть с ним, просто впитывать столько эмоций, сколько вы можете. Вам не надо говорить (никакие ваши слова здесь не помогут), вам не надо давать советов (тоже особо не поможет), вам ничего не надо делать. Просто будьте там, дышите его болью, его страхом, его обидой. Вы становитесь губкой.
Когда Трейя только заболела, я думал, что мне надо быть в курсе всего, говорить правильные слова, помогать выбирать виды лечения, и так далее. Это помогает, но до определенного момента. Когда она узнавала особенно плохие новости - например, о появлении новых метастазов - и начинала плакать, я сразу же начинал говорить что-то вроде: «Подожди, это еще не точно; надо сделать дополнительные анализы; вряд ли тебе придется менять лечение», и так далее. Это было не то, что нужно. Ей нужно было, чтобы я просто поплакал с ней, и я плакал; чувствовал ее чувства, впитывал их, помогая ей диссоциироваться с ними. Мне кажется, это происходит на уровне тела; слова не нужны, хотя иногда и они могут пригодиться.
Как бы то ни было, ваша естественная реакция, когда любимому человеку плохо, - попытаться сделать так, чтобы им стало лучше. Говорю вам, это неправильная реакция. Сначала вы должны проявить эмпатию. Самое важное просто быть рядом с человеком, и не бояться его страха, его боли, его гнева; просто позволять всему появляться; не пытаться избавиться от болезненных ощущений, пытаясь помочь, пытаясь сделать так, чтобы ему или ей стало лучше, отвлекая его от тревог. В моем случае, я принимал позицию «помощника», лишь тогда, когда мне не хотелось иметь дело с чувствами Трейи или с моими собственными чувствами; я отказывался встретить их просто и прямо, ничего не усложняя. Я не хотел становиться губкой. Я хотел быть ГЕРОЕМ и спасти ситуацию. Я не хотел признавать свою беспомощность перед лицом неизвестности. Я боялся точно так же, как и Трейя.
Став губкой, вы будете чувствовать себя беспомощными и бесполезными, вы просто присутствуете, ничего не делая (на первый взгляд). Именно этому многим людям так сложно научиться. Мне было сложно. Прошел почти год, прежде чем я перестал пытаться сделать что-то лучше, и просто был с Трейей, когда ей было больно. Я думаю, именно поэтому «никому не интересны хронические больные», потому что единственное, что вы можете сделать - просто быть рядом. А когда вы пытаетесь помочь, и понимаете, что у вас не получается, вы не знаете, что делать дальше. Что делать? Ничего, просто быть рядом...
Когда люди спрашивают меня, что делать, а я не в настроении для долгих разговоров, я говорю им: «Я - японская жена», что приводит их в полное замешательство. Дело в том, что вам нужно просто молчать и делать то, чего желает ваш партнер - вы должны быть хорошей «женушкой».
Мужчинам это особенно тяжело; по крайней мере, мне было тяжело. Не знаю, наверно, прошло около двух лет, прежде чем я смирился с тем, что о чем бы мы ни спорили, какое бы решение мы ни принимали, у Трейи всегда был карт-бланш: «У меня рак». В общем, Трейя почти всегда получала то, что хотела, а я просто соглашался как хорошая женушка.
Сейчас мне это уже неважно. Во-первых, я не соглашаюсь на все автоматически, особенно когда я вижу, что решение Трейи является результатом плохой оценки происходящего. Раньше я соглашался на все, потому что мне казалось, что она отчаянно нуждается в том, чтобы я поддерживал ее решения, даже если мне приходилось лгать о свои истинных чувствах. Теперь мы поступаем так: если Трейе надо принять важное решение, например, о новом методе лечения, я выражаю свое мнение так четко, как могу, даже если я не согласен с ней, но последнее слово всегда остается за ней. И с этого момента, я принимаю ее выбор и всеми силами поддерживаю его. Я больше не делаю ей замечаний, не сомневаюсь в ее выборе. У нее хватает других проблем, кроме как сомневаться в своих действиях…
преводpara_lell