Шарапов о китайцах
Мой дневник. XIII. Обвинение меня «Киевским Словом» в безумии. Китайские зверства и зверства христианские. // Шарапов С.Ф. Сочинения. Том I. Вып. 2. М., 1900. с. 18-22.
{с. 18}
Во всей русской «прессе» была до сих пор, кажется, одна единственная газета, которая относилась ко мне и к моим писаниям благосклонно. Это «Киевское Слово». И вдруг, вообразите, сразу от трех лиц, живущих на Юге, получаю огромные вырезки: мне посвящена целая передовая статья под очень пикантным заглавием: «Безумие особого рода». (...)
Безумие мое вот в чем. Я «китаефил», я защищаю Китайцев, дикарей и варваров, которые зверски истязуют «несчастных иноверцев-христиан». «Россия,- так передает мои слова «Киевское Слово»,- совершает великий грех, приняв горячее участие в уничтожении (!) изувера, не только убивающего беззащитных женщин и детей, но еще самым жестоким образом уродующего их». «С.Ф. Шарапов негодует против Европы, вздумавшей с оружием в {с. 19} руках положить конец тем безчеловечным мукам, которые... и т.д.».
Дальше еще энергичнее:
«Позорно и постыдно,- громит меня «Киевское Слово»,- что почтенный русский публицист, охваченный безумными порывами любви к желтолицому полусгнившему (не лучше-ль на себя, кума, оборотиться? Это Китай-то полусгнил! Неизмеримое трудолюбие, трезвость, нравственность, крепчайшая семья и пр. с каких пор стали признаком гнили?) льву, договаривается до того, что намеренно закрывает глаза перед страшной, душу щемящей печальной действительностью. Неужели г. Шарапов не читал всего того, что разсказывают те, которые видели печальную истину своими очами или, быть может, эта истина не так уж печальна и страшна по мнению нашего почтенного публициста?»
Заключение газеты лучше всего:
«Нет, г. Шарапов, страна, в которой царят подобные зверства, должна быть стерта с лица земли и уцелевшие изуверы должны веками помнить, что значит издевательство над человеком и его верованиями»... «Если это не безумие, то моральное соучастие в «китайских ужасах» со стороны почтенного русского публициста». (...)
Вы обвиняете меня в каком-то китаефильстве? Когда я высказывал мою воображаемую вами любовь к Китайцам? Смею вас уверить, никакой я к ним любви не ощущаю, а если говорил за них, то только по чувству справедливости, которое не может не возмущаться всякою неправдой, над кем-бы эта неправда ни делалась, будь это друг или враг. (...) Неужели о китайских зверствах можно болеть больше, чем о каких угодно других, только потому, что эти зверства по времени позднейшие? Да позвольте: как позднейшие? А господа Немцы, Англичане, Бельгийцы хоть-бы сейчас в Африке что проделывают? А его высокопревосходительство, маршал Вальдерзее, в том же Китае? А господа европейские солдаты-мародеры и их офицеры в качестве укрывателей награбленного имущества?
Я не меньше вашего ужасаюсь тем зверствам, о которых сообщают телеграммы. Что и говорить: мастера Китайцы придумывать всякие истязания. Но если развернуть историю да посмотреть образцы разных исторических зверств у так называемых христианских народов, да не когда-нибудь в древности, а во времена «просвещенные», то, право, китайские зверства над миссионерами покажутся чуть не невинной забавой.
Я глубочайшим образом убежден, что если перебирать одно за другим разные племена и народы земного шара с точки зрения совершенных ими в разное время {с. 20} над собственными согражданами и над посторонними зверством, то, во-первых, не найдете ни одного народа в этом неповинного, а во-вторых, в ряду других, Китайцы займут далеко не первое место и во всяком случае для них найдется более смягчающих обстоятельств, чем для народов нашей расы.
Возьмите Англичан. Обратите внимание на их поведение во всех странах земного шара, где только существуют так-называемые «британские интересы», а где их только нет? Одно сплошное зверство. Забудем о прошедшем времени, возьмем самое последнее. Как Китченер расправлялся с дервишами? Как великий гуманист Гладстон бомбардировал Александрию? Как предательски разстреливали всяких Афридиев, Вазирисов и пр. и пр.? И все эти зверства производились над людьми, которые были виноваты только в том, что на их землю и имущества брошен был жадный британский взор.
Возьмите Немцев. Высаживаются люди незваные-непрошеные на чужом берегу в Африке и, не говоря худого слова, сразу начинают не то что истязать, а прямо «стирать с лица земли» несчастных чернокожих. (...)
А Французы с их галантностью и культурностью? Я приведу только одну, достаточно, надеюсь, свежую справку. В памятную неделю по вступлении версальских войск в Париж происходили зверства Французов над Французами-же, такие зверства, которые тогда вызвали во всем мире крик ужаса. Между прочим, и сейчас в Париже показывают у одной из стен место, когда-то сплошь забрызганное человеческим мозгом, потому что у этой стены солдаты разбивали прикладами головы несовершеннолетних инсургентов, захваченных в плен...
Это, знаете, уже такой подвиг цивилизации, который, пожалуй, в ужас приведет и самого свирепого боксера... Что уж после этого говорить о Бельгийцах (тех-же Французах), которые вот сейчас, может быть сегодня, стреляют в Африке по женщинам и детям, иногда поголовно истребляя все население чернокожих деревень, оказавшееся в недоимке по доставке наложенного на них количества каучука. (...)
Мы, Россияне, тоже не составляем исключения. Всем известно, как расправляется наша разъяренная и озверевшая толпа, ну хоть с конокрадом, что-ли. (...) Да и эта, только что случившаяся, совершенно свеженькая история с потоплением Китайцев в Благовещенске рисует господина «богоносца» далеко не в ангельском виде...
Почему-же гг. слабонервные публицисты выделяют из всего людского безбрежного и безграничного зверства только одних Китайцев? Чем эти истязания ими миссионе- {с. 21} ров хуже всяких других проявлений зверя в человеке? (...)
Китаец вовсе не так глуп, чтобы не сообразить, что христианское учение для господ миссионеров - только благовидная ширма, прикрывающая совсем другие цели и желания. Что вовсе не о спасении душ от вечных мук идет здесь дело, а о самой безцеремонной эксплуатации их родины. (...)
Вся история сношений Китая с Европой, а теперь и с Америкой, заключается в вечной то открытой, то глухой борьбе, где на одной стороне было стремление оберечь себя от чужеземного захвата, с другой - отворить упорно закрываемые двери и вломиться в чужой дом, чтобы его разграбить.
Наученный горьким опытом и сознавая свое военное безсилие, Китай долгое время держал себя тише воды, ниже травы, покоряясь всяким требованиям иностранцев и соглашаясь на самые неестественные для уважающего себя народа концессии: он разрешал проводить по своей территории железные дороги, т.е. заведомо разорять свое трудящееся население, отдавал в чужие руки таможни, телеграфы, отдавал наконец целые области, снося всякие обиды и высокомерие «заморских чертей». (...) {с. 22} (...) Наконец дошло до того, что по почину Немцев господа Европейцы под видом долгосрочных аренд приступили к фактическому разбору Китая, словно никому не принадлежащего имущества. Этот раздел и был-бы благополучно закончен, если-бы сами-же Европейцы не подготовили себе крупных затруднений, снабдив Китай значительными суммами денег в виде внешних займов. Центральное правительство, получив в свое распоряжение европейские миллионы, разумеется, не могло не поддаться искушению - употребить эти деньги на военные цели с надеждой рано или поздно свергнуть ненавистное иго чужеземцев.
Когда Китайцы почувствовали, что их военная сила сколько нибудь организовалась, у них не могло не явиться искушения попробовать счастья в открытой борьбе. (...)
Да, совершенно верно, с миссионерами, своими старыми врагами, с ближайшею по китайским понятиям причиною несчастий их родины - Китайцы расправились зверски-безпощадно. Но станьте-же на минутку на точку зрения Китайца и скажите: есть-ли хоть один народ на свете, который, будучи поставлен в такое положение, как теперь Китайцы, стал-бы миндальничать и нежничать с вековечным, сильным и неумолимым врагом, осудившим его родину на гибель?
Должен кончить мое слишком затянувшееся разсуждение. Пожалуй, придется мне окончательно прогневать почтенных киевских публицистов, но я скажу откровенно, что, не питая никаких нежных чувств к Китаю, я был болезненно оскорблен,- надеюсь, вместе со всеми порядочными русскими людьми,- не столько китайскими зверствами над миссионерами, сколько казнями, совершенными по приказанию господина Вальдерзее. Ведь есть-же, чорт возьми, разница между патриотами, защищающими свою родину, какого-бы цвета не были их лица, и чужеродцами-насильниками, пришедшими жать, где не сеяли...
P.S. Сейчас прочел удивительную речь Бебеля в рейхстаге, переданную сначала по телеграфу, затем подробно изложенную корреспондентом «Русских Ведомостей». Трудно было ждать от доктринера социализма таких страстных и сильных нот, а главное, такого умного и безпристрастного суда над событиями и над своими соотечественниками с императором включительно. Досталось всем.
Этот, хотя и одинокий, но так громко и так во-время раздавшийся голос протеста против лицемерного прикрытия христианством самых низменных национальных вожделений, разумеется, в Германии никого не отрезвит и нового крестового похода не остановит. Но он кладет неизгладимый нравственный приговор на всю ту ложь, которая с таким цинизмом выдается за правду и в истинном свете выставляет все достоинство и всю цену европейской цивилизации.
{с. 18}
Во всей русской «прессе» была до сих пор, кажется, одна единственная газета, которая относилась ко мне и к моим писаниям благосклонно. Это «Киевское Слово». И вдруг, вообразите, сразу от трех лиц, живущих на Юге, получаю огромные вырезки: мне посвящена целая передовая статья под очень пикантным заглавием: «Безумие особого рода». (...)
Безумие мое вот в чем. Я «китаефил», я защищаю Китайцев, дикарей и варваров, которые зверски истязуют «несчастных иноверцев-христиан». «Россия,- так передает мои слова «Киевское Слово»,- совершает великий грех, приняв горячее участие в уничтожении (!) изувера, не только убивающего беззащитных женщин и детей, но еще самым жестоким образом уродующего их». «С.Ф. Шарапов негодует против Европы, вздумавшей с оружием в {с. 19} руках положить конец тем безчеловечным мукам, которые... и т.д.».
Дальше еще энергичнее:
«Позорно и постыдно,- громит меня «Киевское Слово»,- что почтенный русский публицист, охваченный безумными порывами любви к желтолицому полусгнившему (не лучше-ль на себя, кума, оборотиться? Это Китай-то полусгнил! Неизмеримое трудолюбие, трезвость, нравственность, крепчайшая семья и пр. с каких пор стали признаком гнили?) льву, договаривается до того, что намеренно закрывает глаза перед страшной, душу щемящей печальной действительностью. Неужели г. Шарапов не читал всего того, что разсказывают те, которые видели печальную истину своими очами или, быть может, эта истина не так уж печальна и страшна по мнению нашего почтенного публициста?»
Заключение газеты лучше всего:
«Нет, г. Шарапов, страна, в которой царят подобные зверства, должна быть стерта с лица земли и уцелевшие изуверы должны веками помнить, что значит издевательство над человеком и его верованиями»... «Если это не безумие, то моральное соучастие в «китайских ужасах» со стороны почтенного русского публициста». (...)
Вы обвиняете меня в каком-то китаефильстве? Когда я высказывал мою воображаемую вами любовь к Китайцам? Смею вас уверить, никакой я к ним любви не ощущаю, а если говорил за них, то только по чувству справедливости, которое не может не возмущаться всякою неправдой, над кем-бы эта неправда ни делалась, будь это друг или враг. (...) Неужели о китайских зверствах можно болеть больше, чем о каких угодно других, только потому, что эти зверства по времени позднейшие? Да позвольте: как позднейшие? А господа Немцы, Англичане, Бельгийцы хоть-бы сейчас в Африке что проделывают? А его высокопревосходительство, маршал Вальдерзее, в том же Китае? А господа европейские солдаты-мародеры и их офицеры в качестве укрывателей награбленного имущества?
Я не меньше вашего ужасаюсь тем зверствам, о которых сообщают телеграммы. Что и говорить: мастера Китайцы придумывать всякие истязания. Но если развернуть историю да посмотреть образцы разных исторических зверств у так называемых христианских народов, да не когда-нибудь в древности, а во времена «просвещенные», то, право, китайские зверства над миссионерами покажутся чуть не невинной забавой.
Я глубочайшим образом убежден, что если перебирать одно за другим разные племена и народы земного шара с точки зрения совершенных ими в разное время {с. 20} над собственными согражданами и над посторонними зверством, то, во-первых, не найдете ни одного народа в этом неповинного, а во-вторых, в ряду других, Китайцы займут далеко не первое место и во всяком случае для них найдется более смягчающих обстоятельств, чем для народов нашей расы.
Возьмите Англичан. Обратите внимание на их поведение во всех странах земного шара, где только существуют так-называемые «британские интересы», а где их только нет? Одно сплошное зверство. Забудем о прошедшем времени, возьмем самое последнее. Как Китченер расправлялся с дервишами? Как великий гуманист Гладстон бомбардировал Александрию? Как предательски разстреливали всяких Афридиев, Вазирисов и пр. и пр.? И все эти зверства производились над людьми, которые были виноваты только в том, что на их землю и имущества брошен был жадный британский взор.
Возьмите Немцев. Высаживаются люди незваные-непрошеные на чужом берегу в Африке и, не говоря худого слова, сразу начинают не то что истязать, а прямо «стирать с лица земли» несчастных чернокожих. (...)
А Французы с их галантностью и культурностью? Я приведу только одну, достаточно, надеюсь, свежую справку. В памятную неделю по вступлении версальских войск в Париж происходили зверства Французов над Французами-же, такие зверства, которые тогда вызвали во всем мире крик ужаса. Между прочим, и сейчас в Париже показывают у одной из стен место, когда-то сплошь забрызганное человеческим мозгом, потому что у этой стены солдаты разбивали прикладами головы несовершеннолетних инсургентов, захваченных в плен...
Это, знаете, уже такой подвиг цивилизации, который, пожалуй, в ужас приведет и самого свирепого боксера... Что уж после этого говорить о Бельгийцах (тех-же Французах), которые вот сейчас, может быть сегодня, стреляют в Африке по женщинам и детям, иногда поголовно истребляя все население чернокожих деревень, оказавшееся в недоимке по доставке наложенного на них количества каучука. (...)
Мы, Россияне, тоже не составляем исключения. Всем известно, как расправляется наша разъяренная и озверевшая толпа, ну хоть с конокрадом, что-ли. (...) Да и эта, только что случившаяся, совершенно свеженькая история с потоплением Китайцев в Благовещенске рисует господина «богоносца» далеко не в ангельском виде...
Почему-же гг. слабонервные публицисты выделяют из всего людского безбрежного и безграничного зверства только одних Китайцев? Чем эти истязания ими миссионе- {с. 21} ров хуже всяких других проявлений зверя в человеке? (...)
Китаец вовсе не так глуп, чтобы не сообразить, что христианское учение для господ миссионеров - только благовидная ширма, прикрывающая совсем другие цели и желания. Что вовсе не о спасении душ от вечных мук идет здесь дело, а о самой безцеремонной эксплуатации их родины. (...)
Вся история сношений Китая с Европой, а теперь и с Америкой, заключается в вечной то открытой, то глухой борьбе, где на одной стороне было стремление оберечь себя от чужеземного захвата, с другой - отворить упорно закрываемые двери и вломиться в чужой дом, чтобы его разграбить.
Наученный горьким опытом и сознавая свое военное безсилие, Китай долгое время держал себя тише воды, ниже травы, покоряясь всяким требованиям иностранцев и соглашаясь на самые неестественные для уважающего себя народа концессии: он разрешал проводить по своей территории железные дороги, т.е. заведомо разорять свое трудящееся население, отдавал в чужие руки таможни, телеграфы, отдавал наконец целые области, снося всякие обиды и высокомерие «заморских чертей». (...) {с. 22} (...) Наконец дошло до того, что по почину Немцев господа Европейцы под видом долгосрочных аренд приступили к фактическому разбору Китая, словно никому не принадлежащего имущества. Этот раздел и был-бы благополучно закончен, если-бы сами-же Европейцы не подготовили себе крупных затруднений, снабдив Китай значительными суммами денег в виде внешних займов. Центральное правительство, получив в свое распоряжение европейские миллионы, разумеется, не могло не поддаться искушению - употребить эти деньги на военные цели с надеждой рано или поздно свергнуть ненавистное иго чужеземцев.
Когда Китайцы почувствовали, что их военная сила сколько нибудь организовалась, у них не могло не явиться искушения попробовать счастья в открытой борьбе. (...)
Да, совершенно верно, с миссионерами, своими старыми врагами, с ближайшею по китайским понятиям причиною несчастий их родины - Китайцы расправились зверски-безпощадно. Но станьте-же на минутку на точку зрения Китайца и скажите: есть-ли хоть один народ на свете, который, будучи поставлен в такое положение, как теперь Китайцы, стал-бы миндальничать и нежничать с вековечным, сильным и неумолимым врагом, осудившим его родину на гибель?
Должен кончить мое слишком затянувшееся разсуждение. Пожалуй, придется мне окончательно прогневать почтенных киевских публицистов, но я скажу откровенно, что, не питая никаких нежных чувств к Китаю, я был болезненно оскорблен,- надеюсь, вместе со всеми порядочными русскими людьми,- не столько китайскими зверствами над миссионерами, сколько казнями, совершенными по приказанию господина Вальдерзее. Ведь есть-же, чорт возьми, разница между патриотами, защищающими свою родину, какого-бы цвета не были их лица, и чужеродцами-насильниками, пришедшими жать, где не сеяли...
P.S. Сейчас прочел удивительную речь Бебеля в рейхстаге, переданную сначала по телеграфу, затем подробно изложенную корреспондентом «Русских Ведомостей». Трудно было ждать от доктринера социализма таких страстных и сильных нот, а главное, такого умного и безпристрастного суда над событиями и над своими соотечественниками с императором включительно. Досталось всем.
Этот, хотя и одинокий, но так громко и так во-время раздавшийся голос протеста против лицемерного прикрытия христианством самых низменных национальных вожделений, разумеется, в Германии никого не отрезвит и нового крестового похода не остановит. Но он кладет неизгладимый нравственный приговор на всю ту ложь, которая с таким цинизмом выдается за правду и в истинном свете выставляет все достоинство и всю цену европейской цивилизации.