П.Н. Переверзев отвечает А.Ф. Керенскому
Любимов Л.Д. Июльское возстание. П.Н. Переверзев отвечает А.Ф. Керенскому. // Возрождение. Париж, 1929. №1415, 17 апреля, с. 2-3.
Г. Керенский в отрывках из воспоминаний, печатаемых в «Совр. Записках», не желая признаваться в своих ошибках, старается свалить вину на случившееся в России поочередно на ближайших своих сотрудников.
В книге XXXVII-ой по поводу июльского возстания он обвиняет тогдашнего министра юстиции П.Н. Переверзева в том, что ему, Керенскому, не удалось довести до конца разследования о связи большевиков с немцами и арестовать большевицких главарей.
В апреле, пишет Керенский, в ставку Верховного главнокомандующего явился «бежавший из плена» офицер-украинец Ермоленко. Он заявил, что, будучи в плену, фиктивно принял на себя роль агента германского штаба. Ему были указаны пути и средства сношения, банки, через которые будут получаться нужные денежные средства, а также названы некоторые другие виднейшие агенты, среди которых крупные украинцы-самостийники и... Ленин.
Дальше Керенский пишет:
- «Изследовать указанные Ермоленко пути; выследить агентов связи между Лениным и Людендорфом; захватить их с поличным,- вот труднейшая задача, которая встала тогда перед Временным правительством».
Малейшая огласка, конечно, заставила бы германский штаб изменить систему сношений с Россией. А в условиях абсолютной свободы печати, существовавшей тогда в России - с фактической отменой даже военной цензуры! - разоблачения Ермоленко стали бы всеобщим достоянием, как только малейшие сведения о них проникли бы в самые замкнутые, самые серьезные политические круги. Даже в самом правительстве необходимо было в наибольшей степени ограничить круг посвященных в эту государственную тайну чрезвычайной важности».
Решается производить разследование в «особо секретном порядке».
«Кроме князя Львова,- продолжает Керенский,- в правительстве об этом знали, кроме меня, только двое: министр иностранных дел Терещенко и министр путей сообщения Некрасов».
Итоги разследования,- свидетельствует Керенский,- получились для Ленина убийственные.
«Весь аппарат сношения Ленина с Германией был установлен. Были установлены, в частности, и те лица (Фюрстенберг-Ганецкий в Швеции, адвокат Козловский, и Суменсон в Стокгольме), через которых шли денежные переводы из Берлина через Стокгольм в Петербург.
Арестованный во время июльского возстания Козловский, при предъявлении ему обличающих документов, не отрицал получения огромных сумм из-за границы.
«Как раз в дни, когда вспыхнуло в Петербурге большевицкое возстание, через Финляндию должен был проехать в Петербург главный германо-большевицкий агент в Стокгольме Ганецкий. На русско-шведской границе с уличающими Ленина документами на себе - это было точно нам известно,- Ганецкий должен был быть арестован русскими властями.
Почему этого не случилось и почему вся исключительной важности работа Временного правительства (главным образом Терещенко) по разоблачению большевицкого предательства пошла прахом,- будет сказано дальше...
Описывая возстание 3-5 июля, г. Керенский пишет:
«Поздно вечером 4 июля министр юстиции Переверзев передал в распоряжение некоторых журналистов ту часть собранных правительством материалов о государственной измене Ленина, Зиновьева и прочих большевиков, которая находилась уже в распоряжении судебных властей. 6-го июля данные эти были распубликованы в печати, а еще раньше ночью отдельными листовками розданы по гвардейским полкам. На солдат эти разоблачения произвели ошеломляющее впечатление. Колеблющиеся полки очнулись и примкнули к правительству; примкнувшие к большевикам - потеряли всю свою «революционную» энергию. Днем 5-го июля было быстро покончено с возстанием. Самая цитадель Ленина - дворец Кшесинской - был занят войсками правительства. Но...
Но мы, Временное правительство, потеряли навсегда возможность документально установить измену Ленина. Ибо ехавший уже в Петербург и приближавшийся к финляндской границе, где его ждал внезапный арест, Ганецкий-Фюрстенберг повернул обратно в Стокгольм. С ним вместе уехали назад бывшие на нем и уличающие большевиков документы. Сейчас же после выдачи Переверзевым части секретных документов журналистам, поспешили накануне моего приезда с фронта в Финляндию и сами Ленин и Зиновьев.
В оправдание действия министра юстиции можно сказать только одно: он не знал о готовящемся и для судьбы большевиков решающем аресте Ганецкого. Но и при этом условии передача в распоряжение частных лиц данных чрезвычайного государственного значения без разрешения на это всего Временного правительства, являлась совершенно недопустимым. Между министром юстиции и посвященными во все обстоятельства этого дела Терещенко и Некрасовым произошло резкое столкновение. После моего возвращения с фронта Переверзеву пришлось выйти из состава Временного правительства. Несомненно, все дальнейшие события лета 1917 года и вообще вся история России пошла бы иными путями, если бы Терещенко удалось до конца довести труднейшую работу изобличения Ленина и если бы в судебном порядке, документально, было доказано то чудовищное преступление, в несомненное наличие которого никто не хотел верить, именно благодаря его совершенной, казалось бы, психологической невероятности».
From Петроградская газета. Пг., 1917. №158, 9 июля, с. 1
Беседа с П.Н. Переверзевым
В ответ на эти обвинения проживающий сейчас в Париже Павел Николаевич Переверзев согласился в беседе со мной разсказать о причинах, побудивших его предать гласности сведения, уличающие большевиков в измене. Попутно он сообщил чрезвычайно интересные данные относительно связи Ленина с Германией.
Привожу ниже разсказ П.Н. Переверзева. Печатаемый текст был им просмотрен и одобрен.
Возстановление контр-разведки
«Революция застала меня на фронте - начал П.Н. Переверзев,- где я два года работал в качестве уполномоченного отряда имени петроградской адвокатуры. В начале марта 1917 года я был вызван в Петербург телеграммой министра юстиции, и Временное правительство назначило меня прокурором Спб. судебной палаты.
Вступив в отправление своей должности, я узнал, что вместе с полицией и жандармерией старого режима в пылу революции была уничтожена и военная контр-разведка. По докладу начальника царской контр-разведки С.-Петербурга, подполковника Б.В. Никитина, я обратился к моему непосредственному начальнику, министру юстиции Керенскому, с представлением о необходимости немедленного возстановления военной контр-разведки в Петербурге. Керенский согласился со мной и Временное правительство, утвердив положение о контр-разведке, ассигновало сумму, необходимую на ея содержание.
Переверзев и Никитин
В силу общего положения вещей и главным образом в виду настроения демократических кругов, недоверчиво относившихся к учреждениям подобного рода, фактическим главою контр-разведки предложено было быть мне; подполковник Никитин, назначенный начальником контр-разведки, каждую ночь являлся ко мне с докладом. С первых же дней совместной работы я чувствовал глубокое доверие к этому осторожному, в высшей степени тактичному, решительному и отважному человеку, и это доверие не обмануло меня до самой последней минуты. Вскоре мы очень сблизились с Б.В. Никитиным и он без предварительного соглашения не предпринимал ни одного серьезного шага. Штат сотрудников был ему подобран также по предварительному соглашению со мной. Для следовательских действий был приглашен следователь по особо важным делам Александров.
Сделавшись через два месяца министром юстиции, я сохранил за собой непосредственное наблюдение за военной контр-разведкой, что продолжалось вплоть до моей отставки в июле 1917 года.
Письма Ленина Парвусу. «Материал»
За время деятельности контр-разведки удалось установить факт сношений некоторых видных большевиков с Германией, причем связь между ними поддерживалась через посредство пресловутого Парвуса.
Агентами контр-разведки были выслежены присяжный поверенный Козловский, с которым, кстати сказать, я лично до этого поддерживал хорошие отношения, и известная в Петербурге демимонденка Суменсон. Оба они были по моему приказу арестованы, причем удалось установить при помощи нашего тайного агента, состоявшего в то время в комитете большевиков (его имени я и теперь не считаю возможным огласить), что Ленин сносился с Парвусом письмами, отправляемыми с нарочными. На пограничной станции Торнео было арестовано трое из посланцев Ленина. На них нашли три письма, адресованных Парвусу. Почерк Ленина был установлен экспертизой. В письмах говорилось, что в России много работы, что все обстоит хорошо, но необходим «материал». «Присылайте материал», писалось в одном из писем, «и будьте архи-осторожны при сношениях».
Принимая во внимание, что в России существовала тогда полная свобода печати, очевидно не могло быть и речи о каком бы то ни было информационном материале. Дело шло очевидно о деньгах. Мы знали, что германское правительство препровождало еще при царском правительстве значительные суммы через банк «Сея» в Швеции на нужды германских военнопленных в России. Эти деньги передавались через посредство консулов нейтральных держав, причем контроль над конечным назначением этих денег не мог быть осуществляем. Мы вывели заключение, что таким путем немцы и переправляли деньги большевикам.
Как известно, таким же приблизительно образом, после октябрьского переворота, большевики переправляли в Германию через Иоффе значительные суммы на пропаганду среди русских военнопленных.
Переверзев хотел предать большевиков суду за измену
На основании добытого ею материала контр-разведка, еще перед июльским возстанием, решила арестовать переправляющихся через границы агентов Ленина, не столько для того, чтобы пополнить наши сведения, сколько для того, чтобы предать большевиков немедленно суду за измену.
Начало возстания. Поведение Терещенко и Некрасова
Теперь перехожу к самому возстанию. В начале его у всех министров, кроме меня, были отобраны автомобили. Ночью ко мне тоже являлись матросы большевики. Но мои шоферы, двое солдат с фронта, открыли стрельбу и отстояли мой автомобиль. Рано утром я заехал к князю Львову, у которого застал министра иностранных дел Терещенко, министра путей сообщения Некрасова, обер-прокурора Св. Синода В.Н. Львова. По телефону мы узнали, что ген. Половцов находится в генеральном штабе. Все мы уселись в мой автомобиль и выехали туда. Как только, однако, большевицкие автомобили с пулеметами и вооруженными солдатами появились в виду здания генерального штаба, В.Н. Львов, Терещенко и Некрасов покинули нас и я не видел их до того момента, как опасность миновала.
Критическое положение власти
Три дня пробыли кн. Львов, ген. Половцов и я в здании ген. штаба, принимая все зависящие от нас меры для борьбы с возстанием. Половина гарнизона перешла на сторону большевиков. Полки Преображенский, Измайловский и Павловский, а также команды семи броневиков из десяти, входивших в гарнизон, объявили нейтралитет, заявив, что они ни за, ни против Временного правительства выступать не будут.
Мы остались таким образом без всяких средств обороны. Большевики начали нас окружать. Они подходили со стороны Миллионной и Большой Морской. Перед генеральным штабом проезжали автомобили, битком набитые солдатами, и 2 броневые машины с флагами, на которых красовалась надпись «Вся власть советам».
Вызов представителей ротных комитетов
Я понял тогда, что катастрофа неизбежна, если немедленно же не принять каких-нибудь решительных мер.
Помещение контр-разведки было занято большевиками. Агенты успели, однако, захватить дела и привезти их в генеральный штаб. Я изъял из этих дел документы, уличающие большевиков в измене. Затем приказал вызвать представителей ротных комитетов Преображенского, Измайловского и Павловского полков и объявив им, на основании этих документов, что Ленин и его приспешники,- германские шпионы, я указал им затем на совпадение большевицкого возстания с наступлением немцев на фронте. Я сказал солдатам, что они не имеют права оставаться нейтральными и должны стать на защиту правительства России.
Следствием моего заявления явилось немедленное же выступление Измайловского полка, который вышел на улицу со знаменами и музыкой и очистил от большевиков Таврический Дворец. Вслед за Измайловским полком к нам присоединились полки Павловский и Семеновский. Был отдан, однако, приказ не штурмовать ни Петропавловской крепости, ни дома Кшесинской, защищенных матросами и артиллерией, дабы избежать кровопролития. Мы ждали подкрепления от главкосева ген. Клембовского, обещавшего прислать с фронта части V дивизии.
После того, как я сделал заявление представителям ротных комитетов вышеназванных трех полков, я приказал отпечатать документы, касающиеся измены большевиков, и сведения о Козловском и Суменсон в типографии генерального штаба и расклеить их по улице. На другой день я сообщил эти сведения представителям печати Алексинскому и Панкратову.
Роль кн. Львова. Переверзев берет на себя ответственность за сообщение сведений об измене большевиков
Перед тем, как вызвать представителей ротных комитетов, я переговорил с кн. Львовым. Председатель совета министров сказал мне, что этого не надо делать. Я решил тогда взять на себя всю ответственность и приказ ген. Половцову об отпечатании уличающих большевиков документов подписал я сам.
Аресты
Я вызвал в генеральный штаб двадцать следователей и приказал арестовать всех большевиков, участвовавших в возстании. Всю ночь в моем присутствии происходил опрос лиц, арестованных согласно моему приказу, по обвинению в государственной измене во время войны.
Следствие по начатому мною делу продолжалось до самого падения Временного правительства.
Ликвидация возстания. Возвращение Терещенко и Некрасова. Отставка Переверзева
На другой день подошли части V дивизии и были взяты Петропавловская крепость и дом Кшесинской. Возстание было окончательно подавлено. Только тогда вернулись в генеральный штаб Терещенко и Некрасов. Они начали меня упрекать в том, что я предал гласности документы, уличающие большевиков и тем самым помешал им довести до конца дело разоблачения Ленина и других германских агентов в России. Кн. Львов заявил мне, что я должен выйти в отставку, что я и не преминул сделать.
«Я действовал, как должен был действовать в эту минуту член правительства»
Я не знаю, по совести, можно ли было путем дальнейших розысков узнать большее о связи большевиков с германцами. Считаю также необходимым отметить, что мне в то время не было известно о том, что Фюрстенберг-Ганецкий намеревался приехать в Россию. Но должен сказать, что если бы я это и знал, то не поступил бы иначе. Я действовал, как должен был действовать в эту минуту член правительства. Нужно было прежде всего подавить возстание. Думать же о том, как лучше уличить большевиков, было не время: кто бы их стал уличать, если бы пала законная власть? Эту власть надо было спасти, так как в ея спасении я видел спасение России. Иным путем, как сообщением ротным комитетам сведений о связи большевиков с Германией, сделать этого было нельзя. Теперь можно говорить все, что угодно, но что другое можно было сделать тогда? В ту минуту всякий стоявший у власти человек, не боявшийся взять на себя ответственность и понимавший интересы государства, не мог поступить иначе».
ПРИМЕЧАНИЕ
См. также Любимов Л.Д. Июльское возстание большевиков. Беседа с Б.В. Никитиным. // Возрождение. Париж, 1929. №1425, 27 апреля, с. 2-3 и Никитин Б.В. Письмо в редакцию. // Возрождение. Париж, 1929. №1442, 14 мая, с. 3.
Г. Керенский в отрывках из воспоминаний, печатаемых в «Совр. Записках», не желая признаваться в своих ошибках, старается свалить вину на случившееся в России поочередно на ближайших своих сотрудников.
В книге XXXVII-ой по поводу июльского возстания он обвиняет тогдашнего министра юстиции П.Н. Переверзева в том, что ему, Керенскому, не удалось довести до конца разследования о связи большевиков с немцами и арестовать большевицких главарей.
В апреле, пишет Керенский, в ставку Верховного главнокомандующего явился «бежавший из плена» офицер-украинец Ермоленко. Он заявил, что, будучи в плену, фиктивно принял на себя роль агента германского штаба. Ему были указаны пути и средства сношения, банки, через которые будут получаться нужные денежные средства, а также названы некоторые другие виднейшие агенты, среди которых крупные украинцы-самостийники и... Ленин.
Дальше Керенский пишет:
- «Изследовать указанные Ермоленко пути; выследить агентов связи между Лениным и Людендорфом; захватить их с поличным,- вот труднейшая задача, которая встала тогда перед Временным правительством».
Малейшая огласка, конечно, заставила бы германский штаб изменить систему сношений с Россией. А в условиях абсолютной свободы печати, существовавшей тогда в России - с фактической отменой даже военной цензуры! - разоблачения Ермоленко стали бы всеобщим достоянием, как только малейшие сведения о них проникли бы в самые замкнутые, самые серьезные политические круги. Даже в самом правительстве необходимо было в наибольшей степени ограничить круг посвященных в эту государственную тайну чрезвычайной важности».
Решается производить разследование в «особо секретном порядке».
«Кроме князя Львова,- продолжает Керенский,- в правительстве об этом знали, кроме меня, только двое: министр иностранных дел Терещенко и министр путей сообщения Некрасов».
Итоги разследования,- свидетельствует Керенский,- получились для Ленина убийственные.
«Весь аппарат сношения Ленина с Германией был установлен. Были установлены, в частности, и те лица (Фюрстенберг-Ганецкий в Швеции, адвокат Козловский, и Суменсон в Стокгольме), через которых шли денежные переводы из Берлина через Стокгольм в Петербург.
Арестованный во время июльского возстания Козловский, при предъявлении ему обличающих документов, не отрицал получения огромных сумм из-за границы.
«Как раз в дни, когда вспыхнуло в Петербурге большевицкое возстание, через Финляндию должен был проехать в Петербург главный германо-большевицкий агент в Стокгольме Ганецкий. На русско-шведской границе с уличающими Ленина документами на себе - это было точно нам известно,- Ганецкий должен был быть арестован русскими властями.
Почему этого не случилось и почему вся исключительной важности работа Временного правительства (главным образом Терещенко) по разоблачению большевицкого предательства пошла прахом,- будет сказано дальше...
Описывая возстание 3-5 июля, г. Керенский пишет:
«Поздно вечером 4 июля министр юстиции Переверзев передал в распоряжение некоторых журналистов ту часть собранных правительством материалов о государственной измене Ленина, Зиновьева и прочих большевиков, которая находилась уже в распоряжении судебных властей. 6-го июля данные эти были распубликованы в печати, а еще раньше ночью отдельными листовками розданы по гвардейским полкам. На солдат эти разоблачения произвели ошеломляющее впечатление. Колеблющиеся полки очнулись и примкнули к правительству; примкнувшие к большевикам - потеряли всю свою «революционную» энергию. Днем 5-го июля было быстро покончено с возстанием. Самая цитадель Ленина - дворец Кшесинской - был занят войсками правительства. Но...
Но мы, Временное правительство, потеряли навсегда возможность документально установить измену Ленина. Ибо ехавший уже в Петербург и приближавшийся к финляндской границе, где его ждал внезапный арест, Ганецкий-Фюрстенберг повернул обратно в Стокгольм. С ним вместе уехали назад бывшие на нем и уличающие большевиков документы. Сейчас же после выдачи Переверзевым части секретных документов журналистам, поспешили накануне моего приезда с фронта в Финляндию и сами Ленин и Зиновьев.
В оправдание действия министра юстиции можно сказать только одно: он не знал о готовящемся и для судьбы большевиков решающем аресте Ганецкого. Но и при этом условии передача в распоряжение частных лиц данных чрезвычайного государственного значения без разрешения на это всего Временного правительства, являлась совершенно недопустимым. Между министром юстиции и посвященными во все обстоятельства этого дела Терещенко и Некрасовым произошло резкое столкновение. После моего возвращения с фронта Переверзеву пришлось выйти из состава Временного правительства. Несомненно, все дальнейшие события лета 1917 года и вообще вся история России пошла бы иными путями, если бы Терещенко удалось до конца довести труднейшую работу изобличения Ленина и если бы в судебном порядке, документально, было доказано то чудовищное преступление, в несомненное наличие которого никто не хотел верить, именно благодаря его совершенной, казалось бы, психологической невероятности».
From Петроградская газета. Пг., 1917. №158, 9 июля, с. 1
Беседа с П.Н. Переверзевым
В ответ на эти обвинения проживающий сейчас в Париже Павел Николаевич Переверзев согласился в беседе со мной разсказать о причинах, побудивших его предать гласности сведения, уличающие большевиков в измене. Попутно он сообщил чрезвычайно интересные данные относительно связи Ленина с Германией.
Привожу ниже разсказ П.Н. Переверзева. Печатаемый текст был им просмотрен и одобрен.
Возстановление контр-разведки
«Революция застала меня на фронте - начал П.Н. Переверзев,- где я два года работал в качестве уполномоченного отряда имени петроградской адвокатуры. В начале марта 1917 года я был вызван в Петербург телеграммой министра юстиции, и Временное правительство назначило меня прокурором Спб. судебной палаты.
Вступив в отправление своей должности, я узнал, что вместе с полицией и жандармерией старого режима в пылу революции была уничтожена и военная контр-разведка. По докладу начальника царской контр-разведки С.-Петербурга, подполковника Б.В. Никитина, я обратился к моему непосредственному начальнику, министру юстиции Керенскому, с представлением о необходимости немедленного возстановления военной контр-разведки в Петербурге. Керенский согласился со мной и Временное правительство, утвердив положение о контр-разведке, ассигновало сумму, необходимую на ея содержание.
Переверзев и Никитин
В силу общего положения вещей и главным образом в виду настроения демократических кругов, недоверчиво относившихся к учреждениям подобного рода, фактическим главою контр-разведки предложено было быть мне; подполковник Никитин, назначенный начальником контр-разведки, каждую ночь являлся ко мне с докладом. С первых же дней совместной работы я чувствовал глубокое доверие к этому осторожному, в высшей степени тактичному, решительному и отважному человеку, и это доверие не обмануло меня до самой последней минуты. Вскоре мы очень сблизились с Б.В. Никитиным и он без предварительного соглашения не предпринимал ни одного серьезного шага. Штат сотрудников был ему подобран также по предварительному соглашению со мной. Для следовательских действий был приглашен следователь по особо важным делам Александров.
Сделавшись через два месяца министром юстиции, я сохранил за собой непосредственное наблюдение за военной контр-разведкой, что продолжалось вплоть до моей отставки в июле 1917 года.
Письма Ленина Парвусу. «Материал»
За время деятельности контр-разведки удалось установить факт сношений некоторых видных большевиков с Германией, причем связь между ними поддерживалась через посредство пресловутого Парвуса.
Агентами контр-разведки были выслежены присяжный поверенный Козловский, с которым, кстати сказать, я лично до этого поддерживал хорошие отношения, и известная в Петербурге демимонденка Суменсон. Оба они были по моему приказу арестованы, причем удалось установить при помощи нашего тайного агента, состоявшего в то время в комитете большевиков (его имени я и теперь не считаю возможным огласить), что Ленин сносился с Парвусом письмами, отправляемыми с нарочными. На пограничной станции Торнео было арестовано трое из посланцев Ленина. На них нашли три письма, адресованных Парвусу. Почерк Ленина был установлен экспертизой. В письмах говорилось, что в России много работы, что все обстоит хорошо, но необходим «материал». «Присылайте материал», писалось в одном из писем, «и будьте архи-осторожны при сношениях».
Принимая во внимание, что в России существовала тогда полная свобода печати, очевидно не могло быть и речи о каком бы то ни было информационном материале. Дело шло очевидно о деньгах. Мы знали, что германское правительство препровождало еще при царском правительстве значительные суммы через банк «Сея» в Швеции на нужды германских военнопленных в России. Эти деньги передавались через посредство консулов нейтральных держав, причем контроль над конечным назначением этих денег не мог быть осуществляем. Мы вывели заключение, что таким путем немцы и переправляли деньги большевикам.
Как известно, таким же приблизительно образом, после октябрьского переворота, большевики переправляли в Германию через Иоффе значительные суммы на пропаганду среди русских военнопленных.
Переверзев хотел предать большевиков суду за измену
На основании добытого ею материала контр-разведка, еще перед июльским возстанием, решила арестовать переправляющихся через границы агентов Ленина, не столько для того, чтобы пополнить наши сведения, сколько для того, чтобы предать большевиков немедленно суду за измену.
Начало возстания. Поведение Терещенко и Некрасова
Теперь перехожу к самому возстанию. В начале его у всех министров, кроме меня, были отобраны автомобили. Ночью ко мне тоже являлись матросы большевики. Но мои шоферы, двое солдат с фронта, открыли стрельбу и отстояли мой автомобиль. Рано утром я заехал к князю Львову, у которого застал министра иностранных дел Терещенко, министра путей сообщения Некрасова, обер-прокурора Св. Синода В.Н. Львова. По телефону мы узнали, что ген. Половцов находится в генеральном штабе. Все мы уселись в мой автомобиль и выехали туда. Как только, однако, большевицкие автомобили с пулеметами и вооруженными солдатами появились в виду здания генерального штаба, В.Н. Львов, Терещенко и Некрасов покинули нас и я не видел их до того момента, как опасность миновала.
Критическое положение власти
Три дня пробыли кн. Львов, ген. Половцов и я в здании ген. штаба, принимая все зависящие от нас меры для борьбы с возстанием. Половина гарнизона перешла на сторону большевиков. Полки Преображенский, Измайловский и Павловский, а также команды семи броневиков из десяти, входивших в гарнизон, объявили нейтралитет, заявив, что они ни за, ни против Временного правительства выступать не будут.
Мы остались таким образом без всяких средств обороны. Большевики начали нас окружать. Они подходили со стороны Миллионной и Большой Морской. Перед генеральным штабом проезжали автомобили, битком набитые солдатами, и 2 броневые машины с флагами, на которых красовалась надпись «Вся власть советам».
Вызов представителей ротных комитетов
Я понял тогда, что катастрофа неизбежна, если немедленно же не принять каких-нибудь решительных мер.
Помещение контр-разведки было занято большевиками. Агенты успели, однако, захватить дела и привезти их в генеральный штаб. Я изъял из этих дел документы, уличающие большевиков в измене. Затем приказал вызвать представителей ротных комитетов Преображенского, Измайловского и Павловского полков и объявив им, на основании этих документов, что Ленин и его приспешники,- германские шпионы, я указал им затем на совпадение большевицкого возстания с наступлением немцев на фронте. Я сказал солдатам, что они не имеют права оставаться нейтральными и должны стать на защиту правительства России.
Следствием моего заявления явилось немедленное же выступление Измайловского полка, который вышел на улицу со знаменами и музыкой и очистил от большевиков Таврический Дворец. Вслед за Измайловским полком к нам присоединились полки Павловский и Семеновский. Был отдан, однако, приказ не штурмовать ни Петропавловской крепости, ни дома Кшесинской, защищенных матросами и артиллерией, дабы избежать кровопролития. Мы ждали подкрепления от главкосева ген. Клембовского, обещавшего прислать с фронта части V дивизии.
После того, как я сделал заявление представителям ротных комитетов вышеназванных трех полков, я приказал отпечатать документы, касающиеся измены большевиков, и сведения о Козловском и Суменсон в типографии генерального штаба и расклеить их по улице. На другой день я сообщил эти сведения представителям печати Алексинскому и Панкратову.
Роль кн. Львова. Переверзев берет на себя ответственность за сообщение сведений об измене большевиков
Перед тем, как вызвать представителей ротных комитетов, я переговорил с кн. Львовым. Председатель совета министров сказал мне, что этого не надо делать. Я решил тогда взять на себя всю ответственность и приказ ген. Половцову об отпечатании уличающих большевиков документов подписал я сам.
Аресты
Я вызвал в генеральный штаб двадцать следователей и приказал арестовать всех большевиков, участвовавших в возстании. Всю ночь в моем присутствии происходил опрос лиц, арестованных согласно моему приказу, по обвинению в государственной измене во время войны.
Следствие по начатому мною делу продолжалось до самого падения Временного правительства.
Ликвидация возстания. Возвращение Терещенко и Некрасова. Отставка Переверзева
На другой день подошли части V дивизии и были взяты Петропавловская крепость и дом Кшесинской. Возстание было окончательно подавлено. Только тогда вернулись в генеральный штаб Терещенко и Некрасов. Они начали меня упрекать в том, что я предал гласности документы, уличающие большевиков и тем самым помешал им довести до конца дело разоблачения Ленина и других германских агентов в России. Кн. Львов заявил мне, что я должен выйти в отставку, что я и не преминул сделать.
«Я действовал, как должен был действовать в эту минуту член правительства»
Я не знаю, по совести, можно ли было путем дальнейших розысков узнать большее о связи большевиков с германцами. Считаю также необходимым отметить, что мне в то время не было известно о том, что Фюрстенберг-Ганецкий намеревался приехать в Россию. Но должен сказать, что если бы я это и знал, то не поступил бы иначе. Я действовал, как должен был действовать в эту минуту член правительства. Нужно было прежде всего подавить возстание. Думать же о том, как лучше уличить большевиков, было не время: кто бы их стал уличать, если бы пала законная власть? Эту власть надо было спасти, так как в ея спасении я видел спасение России. Иным путем, как сообщением ротным комитетам сведений о связи большевиков с Германией, сделать этого было нельзя. Теперь можно говорить все, что угодно, но что другое можно было сделать тогда? В ту минуту всякий стоявший у власти человек, не боявшийся взять на себя ответственность и понимавший интересы государства, не мог поступить иначе».
ПРИМЕЧАНИЕ
См. также Любимов Л.Д. Июльское возстание большевиков. Беседа с Б.В. Никитиным. // Возрождение. Париж, 1929. №1425, 27 апреля, с. 2-3 и Никитин Б.В. Письмо в редакцию. // Возрождение. Париж, 1929. №1442, 14 мая, с. 3.