П.И. Стучка о «деле большевиков»
Стучка П.И. Страничка из дела о «возстании» 3-5 июля. I. «Агентурные сведения» - революционного правительства. // Правда. Пг., 1918. №20 (247), 8 февраля (26 января), с. 1-2.
Я заболел за неделю до событий 3-5 июля, и 31 июня меня увезли на дачу. По дороге я прочел в газетах от этого числа «положение» Керенского о контр-разведывательном отделении, предоставляющее этому отделению все права быв. охранного отделения, от которого оно еще до того получило в наследство значительную часть личного состава. А, приехав на дачу, я прочел гадкое письмо с угрозами какой-то несуществующей организации к моей жене, имеющей дерзость быть женою «продавшегося немцам шпиона» и т.д. На угрозы я не обратил бы внимания и меня не волновала подложная подпись несуществующей организации. Но письмо было написано по дачному адресу, который никому, кроме моих близких знакомых, не был известен, ибо я там был всего 2 раза, значит, как в былые времена царского режима, за мною следили? Я хотел тогда открыто выразить свое возмущение по поводу официального возстановления ненавистной охранки. И одновременно я хотел высказать свою мысль, что, очевидно, за нами, большевиками, еще до этой новой охранки установлена «слежка». Я остановился перед исполнением этого замысла отчасти вследствие своей болезни, отчасти и потому, что мое предположение о слежке могло показаться инсинуацией против моих политических противников.
Оказывается, что это не инсинуация, а горькая истина. Перелистывая ныне, «по долгу службы», в качестве Комиссара, делопроизводство «о возстании 3-5 июля», я даже в этом деле, в котором я не мог фигурировать в качестве участника, ибо по болезни 3-5 июля отсутствовал из Петербурга, нашел целых 6 страниц доклада «наружного наблюдения» за Стучкой, под кличкою «Сухой» (каковая кличка, как тут же объясняется, присвоена мне наблюдающим агентом еще 3 июня 1917 г.). И там я со всеми подробностями читаю, как я «8 июня вышел из дому в 12 ч. дня, пошел на Саперный пер., вошел в д. № 2 - в почтовое отделение, получил два перевода из Америки, чрез 15 мин. вышел» и т.д. Тут дальше описывается каждый мой шаг, как я 40 минут в ресторане обедал, и 30 минут был в Государственной Думе, а затем «трамваем поехал на Николаевский вокзал и с поездом, отходившим в 6 час. 10 мин. вечера, в вагоне лит. (нрзб.) 2762 уехал без наблюдения».
На следующий день, 9 июня, у «шпиков» большое (нрзб.): караулили целый день на Николаевском вокзале, но «приезда С. в Петроград засечено не было». Рядом с графою «сведения», под заглавием «установки», мы, однако, читаем успокоительный факт: «Установлено, что 8 сего июня С. уехал на дачу к жене на ст. Саблино, Никол. жел. дор., откуда вернется в 12 дня 10-го сего июня».
12 ч. 30 м. 10 июня, так и начинается новое наблюдение, продолжается и 11-го, какого дня, однако, целых 5 часов «С. был без наблюдения», ибо в 12 ч. 5 дня «зашел на Съезд Сов. С. и Р. Депутатов, откуда наблюдаемый до 5 ч. дня взят не был; в 9 ч. веч. вернулся домой и больше не выходил».
12 июня взялись более основательно за дело. Следили не только по городу, но и поехали вслед на дачу: «в 6 ч. вечера С. поехал поездом на ст. Саблино, на извозчике поехал в имение Александровка, дача Маркова, в 8 ч. 40 мин. вечера, где и был оставлен в 9 ч. вечера».
На следующий день «приезда С. по Никол. жел. дор. замечено не было, также не было замечено и выхода из дома его». Но за то 14 июня слежка продолжается с 11 ч. 40 мин. до 9 вечера, после чего больше выхода из дома замечено не было. Но в этот день произошел инцидент: «С. зашел по 2-й Рождеств. в парадную дома № 9 и пробыл 1 ч. 10 м.». Пришлось пустить в ход аппарат, установкой и установили: «в подъезде № 9 Продовольственный Отдел Петроградской земской управы. Во время посещения С. управы там происходило заседание, повестка предметов занятий какового приложена к делу». (Услужливый чиновник управы, давший эту повестку, мог же сообщить шпику, что я в этом собрании не был, а беседовал с тов. председателя управы).
Не буду больше задерживать читателя (нрзб.). Мне кажется, достаточно. Но для чего это потребовалось Керенскому, в свое время бывшему у меня на дому и знающему, насколько верна или ложна была установка наружного наблюдения, что «Стучка (фамилия которого для жильца даже не (нрзб.)) происходит из (нрзб.) немцев и является ярым немцефилом». Но эта установка по смелости своей уступает, например, другой «справке», относящейся к другим лицам (все по кличкам «шпиков») - «Дипломату» и «Белой»: «установить цели встречи «Белой» с «Дипломатом» не представлялось возможным, но по всему было видно, что встреча носила любовный характер: по улице ходили подруку, причем «Дипломат» всячески старался услужить «Белой».
Кто удивился бы, читая такие вещи при прошлом режиме? Но, когда подобное творится после великой революции, при режиме правительства наполовину «социалистического», и под наблюдением (нрзб.) кадетской (и даже левее кадетской) интеллигенции в лице прокуроров из прис. пов., то действительно можно только воскликнуть: Стыдно!
Все это дело 3-5 июля, заполняющее значительную часть большой комнаты, будет достойным памятником режима Керенского. А (нрзб.) производства этого шедевра старой следственной власти, которая не скупилась на бумагу, и свои успехи оценивал не по существу выводов, а по количеству следственных томов. Вы там находите целые тома протоколов «осмотра» «Правды» или «Солдатской Правды», составляющей перепечатку статей этих газет. Вы там читаете вырезки из газет со статьями свидетелей в роде Алексинского, Дейча, Гуревича и т.д., а затем допрос этих свидетелей об этих их статьях с повторением содержания этих статей, и, наконец, опять вырезки статей этих лиц о своих показаниях. Целый том составляет копию с дела о разследовании деятельности провокатора Малиновского. Вы спрашиваете: «Какое отношение оно имеет к делу 3-5 июля?». И сам судебный следователь отвечал, что оно «прямого отношения к делу не имеет». (Эту оговорку мы вообще находим часто), но все-таки приобщается к следственному материалу.
И ныне это дело, по которому одних свидетелей допрошено 362, уходит в архив, не дав какому-нибудь Балалайкину с недреманным оком случая лишний раз прославиться перед присяжными заседателями с Невского проспекта, на которых весь этот материал разсчитан.
Но все это сравнительно невинная часть дела. Конечно, агенты, следившие за нами, и ныне где-нибудь да служат, или в частном сыске, о котором мы читаем объявления на заборах, или в подпольно продолжающих свое существование учреждениях штаба Керенского. Может быть, они даже получают оклады свои из какого-нибудь союза саботажников. Это их частное дело. В деле 3-5 июля мы находим и материалы часто уголовного характера, которыми, вероятно, придется заниматься и нашей новой юстиции.
В следующих заметках постараюсь дать кое-какие данные для освещения и этой стороны дела.
Стучка П.И. Страничка из дела о «возстании» 3-5 июля. II. «Коронный свидетель» из дела Бейлиса. // Правда. Пг., 1918. №40 (266), 3 марта (18 февраля), с. 1-2.
Среди свидетелей я встречаю фамилию Кушнира из Киева. Где же встречал я эту фамилию раньше? Я беру стенографический отчет по делу Бейлиса, этому памятнику «правосудия» царского режима, и читаю в обвинительном акте о «Семене Никитиче Кушнире», как об известном «члене киевской воровской шайки».
А перелистывая далее само производство 3-5 июля, я нахожу сообщение прокурора киевского окружного суда г. судебному следователю по особо важным делам Александрову следующего содержания: «Уведомляю вас, что дело по обвинению Семена Кушнира и Владимира Любина в преступлении, предусмотренном 13, 1666, 1671 и 296 ст. улож. о наказ. (на этот раз, значит, за мошенничество и какие-то подделки), по каковому делу было произведено предварительное следствие судебным следователем 5-го участка г. Киева, находится в киевском окружном суде и что в настоящее время обвиняемый Кушнир заявил ходатайство суду об отправке его на фронт, каковое ходатайство судом удовлетворено. Кроме того, о Кушнире имеется дело у судебного следователя 6-го уч. гор. Киева по обвинению Кушнира в подобных же, указанных выше, преступлениях».
Однако, судебная палата 28 сентября в определении, в коем она отказывает одному из привлеченных в замене ареста залогом, пишет: «Свидетель же Кушнир показал, что германские власти, в том числе министр внутренних дел Циммерман, главнокомандующий Гинденбург и заведующий организациею шпионажа Фредерикс в Берлине старались его привлечь на свою сторону и побудить заняться шпионскою деятельностью в России в пользу Германии, причем Фредерикс ему сообщил, что Германия уже командировала 84 человека в Россию для агитации, во главе с Лениным, Козловским, Зиновьевым и Троцким, и что для Ленина касса в Германии всегда открыта и он всегда может получить, сколько хочет».
А появилось это показание Кушнира так сказать, первою ласточкою в этом деле, ибо чрез несколько дней после «дела» 3-5 июля - уже 8-го июля он был допрошен, и опять в том же Киеве, в контр-разведке, а передопрошен под присягою он был уже, находясь вновь в киевской тюрьме. Вот его красноречивое показание:
«В 1915 г., во время эвакуации Польши, я в виду того, что чувствовал себя нездоровым, остался в Лодзи. По вступлении германских войск в г. Лодзь - началась перепись всех жителей, оставшихся на местах, причем лиц мужского пола и призывного возраста арестовывали и направляли в Австрию и Германию, как военнопленных. В числе других лиц этой категории был арестован и я. В г. Лодзи я просидел под арестом около месяца, причем меня неоднократно опрашивали о том, для какой цели я остался в г. Лодзи, какого возраста, чем занимаюсь, отношение к воинской повинности и пр. Я отвечал, что нездоров, выехать из Лодзи не мог и, кроме того, хотел уклониться от призыва в войска. Из г. Лодзи меня вместе с другими арестованными жителями призывного возраста перевели в город Перемышль, куда мы приехали поездом дней через пять. В г. Перемышле нас разместили в большом доме, по ту сторону Сана; нас было около 300 чел. Здесь жизнь была несколько свободнее, т.е. разрешали нам отлучаться из помещения, однако, в город ездить не позволяли. В Перемышле я также прожил около месяца. В Перемышле также спрашивали о том, почему я остался в г. Лодзи, а также не соглашусь ли я оказывать некоторые услуги австрийскому государству. Я отказывал. Из Перемышля меня вместе с другими арестованными отправили в г. Краков. В г. Кракове были те же условия жизни военнопленных и те же порядки содержания их. Пища была очень плохая и в ограниченном количестве. Насс кормили рисовым супом, картофелем, черным кофе и 1/2 фунта хлеба в день на человека, мяса не видели. Работа, на которую нас посылали, была очень тяжелая. В г. Кракове нас опять опрашивали почти по тем же вопросам, какие нам предлагали и прежде. Лично мне предложили заняться шпионажем в пользу Австрии, за что обещали большие льготы, а также полное обезпечение на всю жизнь. На эти предложения я не согласился. Из г. Кракова меня перевели вместе с другими военнопленными в гор. Копенгаген, куда я приехал в январе месяце 1916 г. В лагерях для военнопленных нас было около ста тысяч человек разных национальностей и государств. Все мы были размещены в деревянных бараках, частью в каменных постройках. Во время проживания в Копенгагене (?), к нам часто приходил сотрудник местной газеты, название коей не помню, некий Дофалиес, который разспрашивал военнопленных о настроении в России, о продовольственном вопросе, о снабжениях армий и пр. Он говорил, что Германия сильное и устроенное государство и что ей необходима территория от г. Петрограда до г. Киева. Он также уверял меня, что Германия своего добьется, тем, или иным путем. Я не возражал ему и, в большинстве случаев, соглашался с ним, в силу того и вошел к нему в доверие. Дофалиес устроил меня, как бы наблюдающим за лагерем военнопленных. В обязанность входило: следить за настроением военнопленных, за получением корреспонденции, газет, журналов и др.; переводы и просмотр писем, адресуемых военнопленным и т.п. Дофалиес предлагал мне поехать в Северный порт Швеция-Германия, где находится шпионская организация, ведающая передачей шпионских сведений, направляемых из России. Кто состоял в этой организации, мне неизвестно.
Я согласился, но эта командировка не состоялась, вероятно потому, что не последовало на это согласия от германского правительства. Дофалиес меня снабжал деньгами, продовольствием и проч. и я был на другом положении и счету, нежели все остальные военнопленные. Дофалиес повидимому списывался с германским главнм штабом, так как оттуда последовало распоряжение перевести меня в Германию. Я на переезд в Германию согласился и в декабре 1916 г. был вместе с Дофалиесом в Берлине. По приезде в Берлин, меня опрашивал министр Циммерман (!) о моем происхождении, подданстве, возрасте, роде службы и проч., а также спросил, могу ли я поехать в порт Гефле, где работать для германского правительства за известное вознаграждение. На эти предложения и согласился. Приблизительно месяц спустя, я был вызван опять в главный штаб, где имел беседу (!) с фельдмаршалом Гинденбургом (!!) о том, хочу ли я работать для Германии и куда мне лучше ехать, в Россию ли, или в Швецию. Я согласился ехать в Россию. Фельдмаршал Гинденбург сказал мне, чтобы я подождал соответствующих распоряжений, причем добавил, что необходимо от меня отобрать подписку о работе в пользу Германии. Ехать надлежало мне на Рижский фронт. Проживал я в Берлине на средства Дофалиеса, по улице Канель или Капель и, в гостинице «Frankgarten». В главный штаб я ходил с Дофалиесом, который меня познакомил там с неким Фредериксом, повидимому, агентом. Во время государственного переворота в России, я жил в Берлине и продолжал видеться с Фредериксом. Последний знал мои убеждения и желание работать в пользу Германии, и что я согласился ехать в Россию. Фредерикс предложил мне ехать непосредственно в Петроград, и заняться агитациею за немедленное прекращение войны и склонение России к сепаратному миру. Фредерикс указал, что я должен дать подписку в том, что я обязуюсь работать в этом направлении, причем оплата труда моего будет зависеть от успешности работы, но во всяком случае, если потребуются деньги, то кредит мне будет открыт на какую угодно сумму. Фредерикс обещал дать мне целый список лиц, агитирующих в России в этом направлении, куда и надлежало бы мне обращаться за указаниями и деньгами. Тот же Фредерикс добавил, что Германия уже командировала 84 человека в Россию для агитации, и что во главе этой организации состоит Ленин, Козловский и др.
Кроме этих лиц в России уже работает Вольтман в Бердичеве, Андреевский в Нижнем Новгороде и др., которых я не помню. Козловский получил 4 миллиона и 500 тысяч марок, через Стокгольм, где находится германский агент, некий Малиона. Кроме того, мне известно, что через Китай, Тан-Шинский банк переведено какой-то баронессе, стоящей во главе общества помощи военнопленным и военнообязанным турецким, австрийским и германским подданным, в размере одного миллиона семисот тысяч марок; деньги эти отправлены из Берлина 24 мая этого года и вероятно, в настоящее время находятся еще в дороге. Кроме того, в г. Киеве проживает некий Богданов Василий или Иосиф, который также имеет большое соприкосновение с организацией Ленина; Богданов кажется спекулянт. К настоящему моему протоколу я больше ничего не могу добавить. Протокол писан с моих слов, мне прочитан. Добавляю, в г. Петрограде также работают в Ленинской организации нек. Соколовский и Герасимов. В бытность мою в Берлине, я познакомился с одним поляком, германским подданным, который знал о тех предложениях, которые мне сделали в Главном Штабе, и он рекомендовал мне бросить все эти дела и бежать заграницу. Этот поляк достал мне на имя Иосифа Бараковского паспорт, снабдил меня деньгами, проводил до самой границы Швейцарии (!?), откуда я и пробрался в Россию. В Россию приехал я в начале июля этого года. Если бы мне предложило Русское правительство поехать заграницу с разведывательными целями,- я согласился бы, но с условием, чтобы выдали мне документ на другое лицо. В настоящее время меня призвали для отбывания воинской повинности и 10 июля последует назначение в одну из воинских частей. Подписал Семен Кушнир. Штабс-капитан Иванов. С копией верно (подпись)».
Таково показание одного из «коронных свидетелей» революционного прокурора режима Керенского. Не знаю, на свободе-ли сейчас Кушнир или вновь привлечен по очередному уголовному обвинению. Но, как Керенский сам, создавший дело 3-5 июля, так и его «правая рука» Переверзев - с сотрудниками Каринским, Александровым и штабс-капитаном Ивановым - все еще на свободе! Прочтите внимательно это показание и вам в глаза бросятся все несуразности его. Но Судебная Палата делает вид, что она ему верит. И судебный следователь в Киеве при передопросе и буквальной переписке этого показания не стесняется продиктовать лжесвидетелю Кушниру в качестве введения кощунственную фразу: «памятуя святость принятой мною присяги, показываю и т.д.»!
Стучка П.И. Страничка из дела о «возстании» 3-5 июля. III. Русские и англо-французские «источники» контр-разведки. // Правда. Пг., 1918. №45, 9 марта (24 февраля), с. 2.
В бумагах прокурора Петроградской судебной палаты я нахожу заметки для составления обвинительного акта, цитирующие сведения революционной контр-разведки, в особенности же присяжного «осведомителя по политическим делам» - Бурцева. Я не могу воздержаться от оглашения этих заметок: оне характеризуют все «дело 3-5 июля» лучше, чем 20-томное производство судебного следователя по важнейшим делам.
Читайте сами:
Николай Троцкий (Бронштейн).
21 июня (день поступления сведений) - в 1905 г. был членом Сов. Р. и С. Деп.
22 июня - сын колониста Херсонской губернии, Ел. у., колонии Громоклея, Лейба (Лев) Давыдов Бронштейн, он же Яновский или Троцкий, лет около 38.
23 июня. До войны и несколько дней после ея объявления жил в Вене. Потом поселился в Париже, при чем издавал там небольшую газету для русских пораженческого направления. Одновременно сотрудничал в газете «Киевская Мысль» под псевдонимом «Антидот» (противоядие), помещая статьи патриотического содержания за войну. Из Парижа по распоряжению французского правительства был выселен по подозрению в шпионстве, причем французские власти заявили, что Троцкий получчает деньги на издание газеты от германцев. (О Троцком см. Алексинского № 16 1915 г. «Совр. Мир»). О нем же сведения у Бурцева. Вообще по мнению видных эс-деков история с Троцким очень подозрительна. Троцкий издавал в Париже газету «Голос» при участии Л. Мартова, Ю. Ларина и А. Коллонтай.
21 июня; значит материал о деле 3-5 июля создавался уже раньше 3-5 июля.
Ларин (Лурье) является апологетом германской с.-демократии.
Троцкий в газете «Наше Слово», которую он стал издавать после «Голоса», говорил о провокационной роли Парвуса. Заметка о гибели «Лузитании» в германском духе. Алексинский сомневается в искренности Троцкого...
24 июня. Тройкий и Парвус до войны Вене издавали газету «Правду», которая доказывала, что Россия главный враг Балканского полуострова... В «Голосе» и «Нашем Слове» в Париже в редакции участвовали Дм. Зах. Мануильский (теперь в Петрограде), Бер (в России), Владимиров (он же Шенфинкель) и Лазовский (он же Дризо). Французы обвинили Троцкого в том, что он работал на деньги немцев и выслали его из пределов Франции, о чем Троцкий не вспоминает никогда, говоря лишь об отношении к нему Англии.
По имеющимся у Бурцева сведениям, возникали подозрения, что Троцкий провокатор, тогда как фамилия его была найдена в списках Нижегородского Губернского Жандармского Управления.
Эта последняя гнусная клевета Бурцева, как известно, была еще до конца июня 1917 г. официально опровергнута.
Коллонтай.
23 июня. Зовут К-ай Александра Михайловна. Она безвредная и взбалмошная, любит одеваться по моде. Во время войны в Америке по приглашению американских немцев читала лекции против войны, обрушиваясь в них на Плеханова и Шейдемана.
24 июня. Алексинский. Коллонтай ездила недавно в Финляндию и открыто выступала там против России.
25 июня. Справка по делу Коллонтай. Кол. А.М., жена военного инженера, в чине полковника, 45 л., православная (идет описание местожительства). Квартиру Кол. чрез черный ход много посещает лиц Ленинской шайки, которым она на пропаганду выдает деньги. Самому (!) же Ленину она является любовницей (!!). Два дня тому назад она выезжала неизвестно куда и не заявив об отъезде, но на-днях должна возвратиться. Д. Ломовцев.
28 июня. В.Л. Бурцев. Коллонтай находится в непосредственных сношениях с немецкими агентами, о чем у Бурцева чрез несколько дней будут документы. Шадурского Бурцев не знает. Коллонтай и Козловский занимаются одним и тем же (!?).
30 июня. (Телеграмма). «Петроград. Воскресенская набережная, 28, капитану Никитину из Торнео: (нрзб.) Петров не приезжал, убежден, доехал (нрзб.) Белоострова лицом, данных им примет, затем вышел, отдано наблюдение, проехала и Коллонтай. Пробрался Хапаранду, установил, что встретилась приехавшим Хапаранды Бьернбергом, поехали вместе. Сейчас получена телеграмма Белоострова, что Петров выбыл Сердоболь. Завтра выезжаю. Щукин.
Расшифровал и подлинную сжег. Дежурный по отделению (подпись). 29 июня 1917 г., 10 ч. 40 м. вечера.
«Правда»...
23 июня. Суханов является фиктивным редактором «Правды», в действительности же она редактируется различными лицами, в том числе Зиновьевым, под личным наблюдением и непосредственным руководством Ульянова, в распоряжении которого и сосредоточены все материальные средства.
24 июня. Поступил список постоянных сотрудников газеты.
26 июня. Секретарем редакции является Суханов.
28 июня в типографию Сельского Вестника для денежных расчетов приходил Каменев.
Для разнообразия, после столь осведомленных русских источников, мы можем из тех же томов извлечь кое-какие образцы французских и английских «агентурных сведений».
Мы читаем в томе 10 л. 18 - сообщение начальника Центрального Ком. Разв. Отделения при Главном Управлении Ген. Штаба: «Сообщаю следующие непроверенные агентурные сведения: Во главе движения пацифистов в Швейцарии стоит некто Гильбо, по сведениям французов, человек без всяких принципов, готовый за деньги на все, очевидно работающий на германские средства, хотя определенных доказательств этого не имеется... Гильбо поддерживает сношения с русскими пацифистами: А. Балабановым (Балабановой?), Безработным, Александрой Коллонтай... Карлом Радек... Луначарским, Сокольниковым и Зиновьевым... Дикер, директор юридического русского бюро в Женеве, он централизует фонды, предназначенные для расходов на проезд в Россию ленистов, поляков и румын» (?) и т.д.
А в том же томе л. 71-76, мы читаем отношение того же начальника: «При сем препровождаю сведения о партии Ленина и другие, полученные из английских источников агентурным путем». «Сведения» эти озаглавлены: «Партия Ленина» и начинаются дословно: «Князь Михаил Церетелли, русский подданный (грузин), был в Берлине причастен к отделу германской пропаганды с начала войны» и т.д.
«Все русские интернационалисты-социалисты-революционеры против войны, и амнистия политических эмигрантов вызвала их решение «массою» вернуться в Россию и присоединиться к социалистам. Среди русских эмигрантов и германских агентов в Швейцарии, которые выразили желание вернуться в Россию, были упомянуты следующие имена: 4. Луначарский Павел, 5. Зиновьев Георгий, 6. Ленин Николай и т.д.».
12 апреля около 40 русских эмигрантов, фанатических последователей Ленина, включая и его самого, выехали в Россию через Германию. Граф Таттенбах, начальник отдела по делам русских революционеров (?), проводил их из Шафгаузена. Их сопровождал швейцарский социалист Платтен.
Ленин лично должен был гарантировать, что каждый из его 40 последователей является сторонником немедленного мира, иначе им не выдали бы паспорта. Эти лица вербовались шпионами Радеком и Бронским для деятельности в пользу Германии. (!) И т.д., в том же духе.
Здесь же мы читаем про тов. Троцкого: «Троцкий, наконец, покинул Нью-Йорк. Достоверно известно, что у него было с собою 10000 долларов, собранных по подписке социалистам и германцам, чтобы вызвать революцию (!) в России, и его провожали многие германцы. Троцкий, во время своего ареста, сделался почти самым популярным лицом среди интернированных германских военнопленных».
Из всего сказанного, мы видим:
1) Что прокурор палаты собирал материалы для обвинительного акта о «возстании 3-5 июля» задолго до этого (первая его заметка помечена 26-VI).
2) Что и русские и англо-французские контр-разведчики по политическим (а только ли по политическим?) делам одинаково лгут и клевещут.
Я заболел за неделю до событий 3-5 июля, и 31 июня меня увезли на дачу. По дороге я прочел в газетах от этого числа «положение» Керенского о контр-разведывательном отделении, предоставляющее этому отделению все права быв. охранного отделения, от которого оно еще до того получило в наследство значительную часть личного состава. А, приехав на дачу, я прочел гадкое письмо с угрозами какой-то несуществующей организации к моей жене, имеющей дерзость быть женою «продавшегося немцам шпиона» и т.д. На угрозы я не обратил бы внимания и меня не волновала подложная подпись несуществующей организации. Но письмо было написано по дачному адресу, который никому, кроме моих близких знакомых, не был известен, ибо я там был всего 2 раза, значит, как в былые времена царского режима, за мною следили? Я хотел тогда открыто выразить свое возмущение по поводу официального возстановления ненавистной охранки. И одновременно я хотел высказать свою мысль, что, очевидно, за нами, большевиками, еще до этой новой охранки установлена «слежка». Я остановился перед исполнением этого замысла отчасти вследствие своей болезни, отчасти и потому, что мое предположение о слежке могло показаться инсинуацией против моих политических противников.
Оказывается, что это не инсинуация, а горькая истина. Перелистывая ныне, «по долгу службы», в качестве Комиссара, делопроизводство «о возстании 3-5 июля», я даже в этом деле, в котором я не мог фигурировать в качестве участника, ибо по болезни 3-5 июля отсутствовал из Петербурга, нашел целых 6 страниц доклада «наружного наблюдения» за Стучкой, под кличкою «Сухой» (каковая кличка, как тут же объясняется, присвоена мне наблюдающим агентом еще 3 июня 1917 г.). И там я со всеми подробностями читаю, как я «8 июня вышел из дому в 12 ч. дня, пошел на Саперный пер., вошел в д. № 2 - в почтовое отделение, получил два перевода из Америки, чрез 15 мин. вышел» и т.д. Тут дальше описывается каждый мой шаг, как я 40 минут в ресторане обедал, и 30 минут был в Государственной Думе, а затем «трамваем поехал на Николаевский вокзал и с поездом, отходившим в 6 час. 10 мин. вечера, в вагоне лит. (нрзб.) 2762 уехал без наблюдения».
На следующий день, 9 июня, у «шпиков» большое (нрзб.): караулили целый день на Николаевском вокзале, но «приезда С. в Петроград засечено не было». Рядом с графою «сведения», под заглавием «установки», мы, однако, читаем успокоительный факт: «Установлено, что 8 сего июня С. уехал на дачу к жене на ст. Саблино, Никол. жел. дор., откуда вернется в 12 дня 10-го сего июня».
12 ч. 30 м. 10 июня, так и начинается новое наблюдение, продолжается и 11-го, какого дня, однако, целых 5 часов «С. был без наблюдения», ибо в 12 ч. 5 дня «зашел на Съезд Сов. С. и Р. Депутатов, откуда наблюдаемый до 5 ч. дня взят не был; в 9 ч. веч. вернулся домой и больше не выходил».
12 июня взялись более основательно за дело. Следили не только по городу, но и поехали вслед на дачу: «в 6 ч. вечера С. поехал поездом на ст. Саблино, на извозчике поехал в имение Александровка, дача Маркова, в 8 ч. 40 мин. вечера, где и был оставлен в 9 ч. вечера».
На следующий день «приезда С. по Никол. жел. дор. замечено не было, также не было замечено и выхода из дома его». Но за то 14 июня слежка продолжается с 11 ч. 40 мин. до 9 вечера, после чего больше выхода из дома замечено не было. Но в этот день произошел инцидент: «С. зашел по 2-й Рождеств. в парадную дома № 9 и пробыл 1 ч. 10 м.». Пришлось пустить в ход аппарат, установкой и установили: «в подъезде № 9 Продовольственный Отдел Петроградской земской управы. Во время посещения С. управы там происходило заседание, повестка предметов занятий какового приложена к делу». (Услужливый чиновник управы, давший эту повестку, мог же сообщить шпику, что я в этом собрании не был, а беседовал с тов. председателя управы).
Не буду больше задерживать читателя (нрзб.). Мне кажется, достаточно. Но для чего это потребовалось Керенскому, в свое время бывшему у меня на дому и знающему, насколько верна или ложна была установка наружного наблюдения, что «Стучка (фамилия которого для жильца даже не (нрзб.)) происходит из (нрзб.) немцев и является ярым немцефилом». Но эта установка по смелости своей уступает, например, другой «справке», относящейся к другим лицам (все по кличкам «шпиков») - «Дипломату» и «Белой»: «установить цели встречи «Белой» с «Дипломатом» не представлялось возможным, но по всему было видно, что встреча носила любовный характер: по улице ходили подруку, причем «Дипломат» всячески старался услужить «Белой».
Кто удивился бы, читая такие вещи при прошлом режиме? Но, когда подобное творится после великой революции, при режиме правительства наполовину «социалистического», и под наблюдением (нрзб.) кадетской (и даже левее кадетской) интеллигенции в лице прокуроров из прис. пов., то действительно можно только воскликнуть: Стыдно!
Все это дело 3-5 июля, заполняющее значительную часть большой комнаты, будет достойным памятником режима Керенского. А (нрзб.) производства этого шедевра старой следственной власти, которая не скупилась на бумагу, и свои успехи оценивал не по существу выводов, а по количеству следственных томов. Вы там находите целые тома протоколов «осмотра» «Правды» или «Солдатской Правды», составляющей перепечатку статей этих газет. Вы там читаете вырезки из газет со статьями свидетелей в роде Алексинского, Дейча, Гуревича и т.д., а затем допрос этих свидетелей об этих их статьях с повторением содержания этих статей, и, наконец, опять вырезки статей этих лиц о своих показаниях. Целый том составляет копию с дела о разследовании деятельности провокатора Малиновского. Вы спрашиваете: «Какое отношение оно имеет к делу 3-5 июля?». И сам судебный следователь отвечал, что оно «прямого отношения к делу не имеет». (Эту оговорку мы вообще находим часто), но все-таки приобщается к следственному материалу.
И ныне это дело, по которому одних свидетелей допрошено 362, уходит в архив, не дав какому-нибудь Балалайкину с недреманным оком случая лишний раз прославиться перед присяжными заседателями с Невского проспекта, на которых весь этот материал разсчитан.
Но все это сравнительно невинная часть дела. Конечно, агенты, следившие за нами, и ныне где-нибудь да служат, или в частном сыске, о котором мы читаем объявления на заборах, или в подпольно продолжающих свое существование учреждениях штаба Керенского. Может быть, они даже получают оклады свои из какого-нибудь союза саботажников. Это их частное дело. В деле 3-5 июля мы находим и материалы часто уголовного характера, которыми, вероятно, придется заниматься и нашей новой юстиции.
В следующих заметках постараюсь дать кое-какие данные для освещения и этой стороны дела.
Стучка П.И. Страничка из дела о «возстании» 3-5 июля. II. «Коронный свидетель» из дела Бейлиса. // Правда. Пг., 1918. №40 (266), 3 марта (18 февраля), с. 1-2.
Среди свидетелей я встречаю фамилию Кушнира из Киева. Где же встречал я эту фамилию раньше? Я беру стенографический отчет по делу Бейлиса, этому памятнику «правосудия» царского режима, и читаю в обвинительном акте о «Семене Никитиче Кушнире», как об известном «члене киевской воровской шайки».
А перелистывая далее само производство 3-5 июля, я нахожу сообщение прокурора киевского окружного суда г. судебному следователю по особо важным делам Александрову следующего содержания: «Уведомляю вас, что дело по обвинению Семена Кушнира и Владимира Любина в преступлении, предусмотренном 13, 1666, 1671 и 296 ст. улож. о наказ. (на этот раз, значит, за мошенничество и какие-то подделки), по каковому делу было произведено предварительное следствие судебным следователем 5-го участка г. Киева, находится в киевском окружном суде и что в настоящее время обвиняемый Кушнир заявил ходатайство суду об отправке его на фронт, каковое ходатайство судом удовлетворено. Кроме того, о Кушнире имеется дело у судебного следователя 6-го уч. гор. Киева по обвинению Кушнира в подобных же, указанных выше, преступлениях».
Однако, судебная палата 28 сентября в определении, в коем она отказывает одному из привлеченных в замене ареста залогом, пишет: «Свидетель же Кушнир показал, что германские власти, в том числе министр внутренних дел Циммерман, главнокомандующий Гинденбург и заведующий организациею шпионажа Фредерикс в Берлине старались его привлечь на свою сторону и побудить заняться шпионскою деятельностью в России в пользу Германии, причем Фредерикс ему сообщил, что Германия уже командировала 84 человека в Россию для агитации, во главе с Лениным, Козловским, Зиновьевым и Троцким, и что для Ленина касса в Германии всегда открыта и он всегда может получить, сколько хочет».
А появилось это показание Кушнира так сказать, первою ласточкою в этом деле, ибо чрез несколько дней после «дела» 3-5 июля - уже 8-го июля он был допрошен, и опять в том же Киеве, в контр-разведке, а передопрошен под присягою он был уже, находясь вновь в киевской тюрьме. Вот его красноречивое показание:
«В 1915 г., во время эвакуации Польши, я в виду того, что чувствовал себя нездоровым, остался в Лодзи. По вступлении германских войск в г. Лодзь - началась перепись всех жителей, оставшихся на местах, причем лиц мужского пола и призывного возраста арестовывали и направляли в Австрию и Германию, как военнопленных. В числе других лиц этой категории был арестован и я. В г. Лодзи я просидел под арестом около месяца, причем меня неоднократно опрашивали о том, для какой цели я остался в г. Лодзи, какого возраста, чем занимаюсь, отношение к воинской повинности и пр. Я отвечал, что нездоров, выехать из Лодзи не мог и, кроме того, хотел уклониться от призыва в войска. Из г. Лодзи меня вместе с другими арестованными жителями призывного возраста перевели в город Перемышль, куда мы приехали поездом дней через пять. В г. Перемышле нас разместили в большом доме, по ту сторону Сана; нас было около 300 чел. Здесь жизнь была несколько свободнее, т.е. разрешали нам отлучаться из помещения, однако, в город ездить не позволяли. В Перемышле я также прожил около месяца. В Перемышле также спрашивали о том, почему я остался в г. Лодзи, а также не соглашусь ли я оказывать некоторые услуги австрийскому государству. Я отказывал. Из Перемышля меня вместе с другими арестованными отправили в г. Краков. В г. Кракове были те же условия жизни военнопленных и те же порядки содержания их. Пища была очень плохая и в ограниченном количестве. Насс кормили рисовым супом, картофелем, черным кофе и 1/2 фунта хлеба в день на человека, мяса не видели. Работа, на которую нас посылали, была очень тяжелая. В г. Кракове нас опять опрашивали почти по тем же вопросам, какие нам предлагали и прежде. Лично мне предложили заняться шпионажем в пользу Австрии, за что обещали большие льготы, а также полное обезпечение на всю жизнь. На эти предложения я не согласился. Из г. Кракова меня перевели вместе с другими военнопленными в гор. Копенгаген, куда я приехал в январе месяце 1916 г. В лагерях для военнопленных нас было около ста тысяч человек разных национальностей и государств. Все мы были размещены в деревянных бараках, частью в каменных постройках. Во время проживания в Копенгагене (?), к нам часто приходил сотрудник местной газеты, название коей не помню, некий Дофалиес, который разспрашивал военнопленных о настроении в России, о продовольственном вопросе, о снабжениях армий и пр. Он говорил, что Германия сильное и устроенное государство и что ей необходима территория от г. Петрограда до г. Киева. Он также уверял меня, что Германия своего добьется, тем, или иным путем. Я не возражал ему и, в большинстве случаев, соглашался с ним, в силу того и вошел к нему в доверие. Дофалиес устроил меня, как бы наблюдающим за лагерем военнопленных. В обязанность входило: следить за настроением военнопленных, за получением корреспонденции, газет, журналов и др.; переводы и просмотр писем, адресуемых военнопленным и т.п. Дофалиес предлагал мне поехать в Северный порт Швеция-Германия, где находится шпионская организация, ведающая передачей шпионских сведений, направляемых из России. Кто состоял в этой организации, мне неизвестно.
Я согласился, но эта командировка не состоялась, вероятно потому, что не последовало на это согласия от германского правительства. Дофалиес меня снабжал деньгами, продовольствием и проч. и я был на другом положении и счету, нежели все остальные военнопленные. Дофалиес повидимому списывался с германским главнм штабом, так как оттуда последовало распоряжение перевести меня в Германию. Я на переезд в Германию согласился и в декабре 1916 г. был вместе с Дофалиесом в Берлине. По приезде в Берлин, меня опрашивал министр Циммерман (!) о моем происхождении, подданстве, возрасте, роде службы и проч., а также спросил, могу ли я поехать в порт Гефле, где работать для германского правительства за известное вознаграждение. На эти предложения и согласился. Приблизительно месяц спустя, я был вызван опять в главный штаб, где имел беседу (!) с фельдмаршалом Гинденбургом (!!) о том, хочу ли я работать для Германии и куда мне лучше ехать, в Россию ли, или в Швецию. Я согласился ехать в Россию. Фельдмаршал Гинденбург сказал мне, чтобы я подождал соответствующих распоряжений, причем добавил, что необходимо от меня отобрать подписку о работе в пользу Германии. Ехать надлежало мне на Рижский фронт. Проживал я в Берлине на средства Дофалиеса, по улице Канель или Капель и, в гостинице «Frankgarten». В главный штаб я ходил с Дофалиесом, который меня познакомил там с неким Фредериксом, повидимому, агентом. Во время государственного переворота в России, я жил в Берлине и продолжал видеться с Фредериксом. Последний знал мои убеждения и желание работать в пользу Германии, и что я согласился ехать в Россию. Фредерикс предложил мне ехать непосредственно в Петроград, и заняться агитациею за немедленное прекращение войны и склонение России к сепаратному миру. Фредерикс указал, что я должен дать подписку в том, что я обязуюсь работать в этом направлении, причем оплата труда моего будет зависеть от успешности работы, но во всяком случае, если потребуются деньги, то кредит мне будет открыт на какую угодно сумму. Фредерикс обещал дать мне целый список лиц, агитирующих в России в этом направлении, куда и надлежало бы мне обращаться за указаниями и деньгами. Тот же Фредерикс добавил, что Германия уже командировала 84 человека в Россию для агитации, и что во главе этой организации состоит Ленин, Козловский и др.
Кроме этих лиц в России уже работает Вольтман в Бердичеве, Андреевский в Нижнем Новгороде и др., которых я не помню. Козловский получил 4 миллиона и 500 тысяч марок, через Стокгольм, где находится германский агент, некий Малиона. Кроме того, мне известно, что через Китай, Тан-Шинский банк переведено какой-то баронессе, стоящей во главе общества помощи военнопленным и военнообязанным турецким, австрийским и германским подданным, в размере одного миллиона семисот тысяч марок; деньги эти отправлены из Берлина 24 мая этого года и вероятно, в настоящее время находятся еще в дороге. Кроме того, в г. Киеве проживает некий Богданов Василий или Иосиф, который также имеет большое соприкосновение с организацией Ленина; Богданов кажется спекулянт. К настоящему моему протоколу я больше ничего не могу добавить. Протокол писан с моих слов, мне прочитан. Добавляю, в г. Петрограде также работают в Ленинской организации нек. Соколовский и Герасимов. В бытность мою в Берлине, я познакомился с одним поляком, германским подданным, который знал о тех предложениях, которые мне сделали в Главном Штабе, и он рекомендовал мне бросить все эти дела и бежать заграницу. Этот поляк достал мне на имя Иосифа Бараковского паспорт, снабдил меня деньгами, проводил до самой границы Швейцарии (!?), откуда я и пробрался в Россию. В Россию приехал я в начале июля этого года. Если бы мне предложило Русское правительство поехать заграницу с разведывательными целями,- я согласился бы, но с условием, чтобы выдали мне документ на другое лицо. В настоящее время меня призвали для отбывания воинской повинности и 10 июля последует назначение в одну из воинских частей. Подписал Семен Кушнир. Штабс-капитан Иванов. С копией верно (подпись)».
Таково показание одного из «коронных свидетелей» революционного прокурора режима Керенского. Не знаю, на свободе-ли сейчас Кушнир или вновь привлечен по очередному уголовному обвинению. Но, как Керенский сам, создавший дело 3-5 июля, так и его «правая рука» Переверзев - с сотрудниками Каринским, Александровым и штабс-капитаном Ивановым - все еще на свободе! Прочтите внимательно это показание и вам в глаза бросятся все несуразности его. Но Судебная Палата делает вид, что она ему верит. И судебный следователь в Киеве при передопросе и буквальной переписке этого показания не стесняется продиктовать лжесвидетелю Кушниру в качестве введения кощунственную фразу: «памятуя святость принятой мною присяги, показываю и т.д.»!
Стучка П.И. Страничка из дела о «возстании» 3-5 июля. III. Русские и англо-французские «источники» контр-разведки. // Правда. Пг., 1918. №45, 9 марта (24 февраля), с. 2.
В бумагах прокурора Петроградской судебной палаты я нахожу заметки для составления обвинительного акта, цитирующие сведения революционной контр-разведки, в особенности же присяжного «осведомителя по политическим делам» - Бурцева. Я не могу воздержаться от оглашения этих заметок: оне характеризуют все «дело 3-5 июля» лучше, чем 20-томное производство судебного следователя по важнейшим делам.
Читайте сами:
Николай Троцкий (Бронштейн).
21 июня (день поступления сведений) - в 1905 г. был членом Сов. Р. и С. Деп.
22 июня - сын колониста Херсонской губернии, Ел. у., колонии Громоклея, Лейба (Лев) Давыдов Бронштейн, он же Яновский или Троцкий, лет около 38.
23 июня. До войны и несколько дней после ея объявления жил в Вене. Потом поселился в Париже, при чем издавал там небольшую газету для русских пораженческого направления. Одновременно сотрудничал в газете «Киевская Мысль» под псевдонимом «Антидот» (противоядие), помещая статьи патриотического содержания за войну. Из Парижа по распоряжению французского правительства был выселен по подозрению в шпионстве, причем французские власти заявили, что Троцкий получчает деньги на издание газеты от германцев. (О Троцком см. Алексинского № 16 1915 г. «Совр. Мир»). О нем же сведения у Бурцева. Вообще по мнению видных эс-деков история с Троцким очень подозрительна. Троцкий издавал в Париже газету «Голос» при участии Л. Мартова, Ю. Ларина и А. Коллонтай.
21 июня; значит материал о деле 3-5 июля создавался уже раньше 3-5 июля.
Ларин (Лурье) является апологетом германской с.-демократии.
Троцкий в газете «Наше Слово», которую он стал издавать после «Голоса», говорил о провокационной роли Парвуса. Заметка о гибели «Лузитании» в германском духе. Алексинский сомневается в искренности Троцкого...
24 июня. Тройкий и Парвус до войны Вене издавали газету «Правду», которая доказывала, что Россия главный враг Балканского полуострова... В «Голосе» и «Нашем Слове» в Париже в редакции участвовали Дм. Зах. Мануильский (теперь в Петрограде), Бер (в России), Владимиров (он же Шенфинкель) и Лазовский (он же Дризо). Французы обвинили Троцкого в том, что он работал на деньги немцев и выслали его из пределов Франции, о чем Троцкий не вспоминает никогда, говоря лишь об отношении к нему Англии.
По имеющимся у Бурцева сведениям, возникали подозрения, что Троцкий провокатор, тогда как фамилия его была найдена в списках Нижегородского Губернского Жандармского Управления.
Эта последняя гнусная клевета Бурцева, как известно, была еще до конца июня 1917 г. официально опровергнута.
Коллонтай.
23 июня. Зовут К-ай Александра Михайловна. Она безвредная и взбалмошная, любит одеваться по моде. Во время войны в Америке по приглашению американских немцев читала лекции против войны, обрушиваясь в них на Плеханова и Шейдемана.
24 июня. Алексинский. Коллонтай ездила недавно в Финляндию и открыто выступала там против России.
25 июня. Справка по делу Коллонтай. Кол. А.М., жена военного инженера, в чине полковника, 45 л., православная (идет описание местожительства). Квартиру Кол. чрез черный ход много посещает лиц Ленинской шайки, которым она на пропаганду выдает деньги. Самому (!) же Ленину она является любовницей (!!). Два дня тому назад она выезжала неизвестно куда и не заявив об отъезде, но на-днях должна возвратиться. Д. Ломовцев.
28 июня. В.Л. Бурцев. Коллонтай находится в непосредственных сношениях с немецкими агентами, о чем у Бурцева чрез несколько дней будут документы. Шадурского Бурцев не знает. Коллонтай и Козловский занимаются одним и тем же (!?).
30 июня. (Телеграмма). «Петроград. Воскресенская набережная, 28, капитану Никитину из Торнео: (нрзб.) Петров не приезжал, убежден, доехал (нрзб.) Белоострова лицом, данных им примет, затем вышел, отдано наблюдение, проехала и Коллонтай. Пробрался Хапаранду, установил, что встретилась приехавшим Хапаранды Бьернбергом, поехали вместе. Сейчас получена телеграмма Белоострова, что Петров выбыл Сердоболь. Завтра выезжаю. Щукин.
Расшифровал и подлинную сжег. Дежурный по отделению (подпись). 29 июня 1917 г., 10 ч. 40 м. вечера.
«Правда»...
23 июня. Суханов является фиктивным редактором «Правды», в действительности же она редактируется различными лицами, в том числе Зиновьевым, под личным наблюдением и непосредственным руководством Ульянова, в распоряжении которого и сосредоточены все материальные средства.
24 июня. Поступил список постоянных сотрудников газеты.
26 июня. Секретарем редакции является Суханов.
28 июня в типографию Сельского Вестника для денежных расчетов приходил Каменев.
Для разнообразия, после столь осведомленных русских источников, мы можем из тех же томов извлечь кое-какие образцы французских и английских «агентурных сведений».
Мы читаем в томе 10 л. 18 - сообщение начальника Центрального Ком. Разв. Отделения при Главном Управлении Ген. Штаба: «Сообщаю следующие непроверенные агентурные сведения: Во главе движения пацифистов в Швейцарии стоит некто Гильбо, по сведениям французов, человек без всяких принципов, готовый за деньги на все, очевидно работающий на германские средства, хотя определенных доказательств этого не имеется... Гильбо поддерживает сношения с русскими пацифистами: А. Балабановым (Балабановой?), Безработным, Александрой Коллонтай... Карлом Радек... Луначарским, Сокольниковым и Зиновьевым... Дикер, директор юридического русского бюро в Женеве, он централизует фонды, предназначенные для расходов на проезд в Россию ленистов, поляков и румын» (?) и т.д.
А в том же томе л. 71-76, мы читаем отношение того же начальника: «При сем препровождаю сведения о партии Ленина и другие, полученные из английских источников агентурным путем». «Сведения» эти озаглавлены: «Партия Ленина» и начинаются дословно: «Князь Михаил Церетелли, русский подданный (грузин), был в Берлине причастен к отделу германской пропаганды с начала войны» и т.д.
«Все русские интернационалисты-социалисты-революционеры против войны, и амнистия политических эмигрантов вызвала их решение «массою» вернуться в Россию и присоединиться к социалистам. Среди русских эмигрантов и германских агентов в Швейцарии, которые выразили желание вернуться в Россию, были упомянуты следующие имена: 4. Луначарский Павел, 5. Зиновьев Георгий, 6. Ленин Николай и т.д.».
12 апреля около 40 русских эмигрантов, фанатических последователей Ленина, включая и его самого, выехали в Россию через Германию. Граф Таттенбах, начальник отдела по делам русских революционеров (?), проводил их из Шафгаузена. Их сопровождал швейцарский социалист Платтен.
Ленин лично должен был гарантировать, что каждый из его 40 последователей является сторонником немедленного мира, иначе им не выдали бы паспорта. Эти лица вербовались шпионами Радеком и Бронским для деятельности в пользу Германии. (!) И т.д., в том же духе.
Здесь же мы читаем про тов. Троцкого: «Троцкий, наконец, покинул Нью-Йорк. Достоверно известно, что у него было с собою 10000 долларов, собранных по подписке социалистам и германцам, чтобы вызвать революцию (!) в России, и его провожали многие германцы. Троцкий, во время своего ареста, сделался почти самым популярным лицом среди интернированных германских военнопленных».
Из всего сказанного, мы видим:
1) Что прокурор палаты собирал материалы для обвинительного акта о «возстании 3-5 июля» задолго до этого (первая его заметка помечена 26-VI).
2) Что и русские и англо-французские контр-разведчики по политическим (а только ли по политическим?) делам одинаково лгут и клевещут.