Сэм Вакнин - Зачем нарцисс пишет стихи?
Люди говорят с понимающей улыбкой: "Если он действительно нарцисс - почему он пишет такие красивые стихи?"
«Слова - это звуки эмоций», - добавляют они, - «а он утверждает, будто у него их нет». Они самодовольны и им удобно в своем хорошо классифицированном мире, этим сомневающимся.
Но я использую слова так же, как иные используют алгебраические символы: с тщательностью, с осторожностью, с точностью ремесленника. Я леплю в словах. Я останавливаюсь. Я наклоняю голову. Я слушаю эхо. Таблицы эмоционального резонанса. Тонко настроенные реверберации боли, любви и страха. Воздушным волнам и фотонным рикошетам вторят химические вещества, выделяемые моими слушателями и читателями.
Я познал красоту. Я всегда знал её в библейском смысле - это была моя страстная госпожа. Мы занимались любовью. Мы породили холодных детей - мои тексты. Я восхищенно ценил ее эстетику. Но это грамматическая математика. Это была просто волнообразная геометрия синтаксиса.
Лишенный всех эмоций, я наблюдаю за вашими реакциями, как пресыщенный развлечениями римский патриций.
Я писал:
"Мой мир окрашен в оттенки страха и печали. Возможно, они связаны друг с другом - я боюсь печали. Чтобы избежать перегрузки, меланхолической сепии, скрывающейся в темных уголках моего существа, я отрицаю свои собственные эмоции. Я делаю это тщательно, с целеустремленностью выживающего. Я упорствую в своем расчеловечивании. Я автоматизирую свои процессы. Постепенно части моей плоти превращаются в металл, и вот я стою, направляемый ветрами, грандиозными, как мое расстройство.
Я пишу стихи не потому, что нуждаюсь в этом. Я пишу стихи, чтобы привлечь внимание, чтобы обеспечить себе поклонение, чтобы закрепить отражение в чужих глазах, которое сойдет за мое Эго. Мои слова - фейерверки, формулы резонанса, периодическая таблица исцеления и абъюза.
Это мрачные стихи. Истощенный пейзаж окостенелой боли, покрытых шрамами остатков эмоций. В самом абъюзе нет ужаса. Ужас заключается в терпении, в подобной сну отрешенности от собственного существования, которое следует за ним. Люди вокруг меня чувствуют мою сюрреалистичность. Они отступают, отчужденные, смущенные прозрачной плацентой моей виртуальной реальности.
Теперь, когда я остался один, я пишу прикольные стихи, как сказали бы другие.
До и после тюрьмы я писал справочники и эссе. Моя первая книга была признана критиками и коммерчески успешна.
Я пробовал себя в поэзии раньше, на иврите, но потерпел неудачу. Это странно. Говорят, что поэзия - дочь эмоций. Не в моем случае.
Я никогда не чувствовал себя иначе, чем в тюрьме - и все же там я писал в прозе. Стихи, написанные мной, словно математика. Меня привлекла силлабическая музыка, возможность складывать слова. Я не стремился выразить какую-либо глубокую правду или передать что-то о себе. Я хотел воссоздать магию сломанной размерности. Я читаю вслух стихотворение до тех пор, пока оно не станет звучать правильно. Я пишу прямо - наследие тюрьмы. Я стою и печатаю на ноутбуке, расположенном на картонной коробке. Это аскетично, как и поэзия для меня. Чистота. Абстракция. Строка символов, открытая для экзегетики. Это самое возвышенное интеллектуальное занятие в мире, который сузился и стал только моим интеллектом."
http://samvak.tripod.com/narcissistpoetry.html
«Слова - это звуки эмоций», - добавляют они, - «а он утверждает, будто у него их нет». Они самодовольны и им удобно в своем хорошо классифицированном мире, этим сомневающимся.
Но я использую слова так же, как иные используют алгебраические символы: с тщательностью, с осторожностью, с точностью ремесленника. Я леплю в словах. Я останавливаюсь. Я наклоняю голову. Я слушаю эхо. Таблицы эмоционального резонанса. Тонко настроенные реверберации боли, любви и страха. Воздушным волнам и фотонным рикошетам вторят химические вещества, выделяемые моими слушателями и читателями.
Я познал красоту. Я всегда знал её в библейском смысле - это была моя страстная госпожа. Мы занимались любовью. Мы породили холодных детей - мои тексты. Я восхищенно ценил ее эстетику. Но это грамматическая математика. Это была просто волнообразная геометрия синтаксиса.
Лишенный всех эмоций, я наблюдаю за вашими реакциями, как пресыщенный развлечениями римский патриций.
Я писал:
"Мой мир окрашен в оттенки страха и печали. Возможно, они связаны друг с другом - я боюсь печали. Чтобы избежать перегрузки, меланхолической сепии, скрывающейся в темных уголках моего существа, я отрицаю свои собственные эмоции. Я делаю это тщательно, с целеустремленностью выживающего. Я упорствую в своем расчеловечивании. Я автоматизирую свои процессы. Постепенно части моей плоти превращаются в металл, и вот я стою, направляемый ветрами, грандиозными, как мое расстройство.
Я пишу стихи не потому, что нуждаюсь в этом. Я пишу стихи, чтобы привлечь внимание, чтобы обеспечить себе поклонение, чтобы закрепить отражение в чужих глазах, которое сойдет за мое Эго. Мои слова - фейерверки, формулы резонанса, периодическая таблица исцеления и абъюза.
Это мрачные стихи. Истощенный пейзаж окостенелой боли, покрытых шрамами остатков эмоций. В самом абъюзе нет ужаса. Ужас заключается в терпении, в подобной сну отрешенности от собственного существования, которое следует за ним. Люди вокруг меня чувствуют мою сюрреалистичность. Они отступают, отчужденные, смущенные прозрачной плацентой моей виртуальной реальности.
Теперь, когда я остался один, я пишу прикольные стихи, как сказали бы другие.
До и после тюрьмы я писал справочники и эссе. Моя первая книга была признана критиками и коммерчески успешна.
Я пробовал себя в поэзии раньше, на иврите, но потерпел неудачу. Это странно. Говорят, что поэзия - дочь эмоций. Не в моем случае.
Я никогда не чувствовал себя иначе, чем в тюрьме - и все же там я писал в прозе. Стихи, написанные мной, словно математика. Меня привлекла силлабическая музыка, возможность складывать слова. Я не стремился выразить какую-либо глубокую правду или передать что-то о себе. Я хотел воссоздать магию сломанной размерности. Я читаю вслух стихотворение до тех пор, пока оно не станет звучать правильно. Я пишу прямо - наследие тюрьмы. Я стою и печатаю на ноутбуке, расположенном на картонной коробке. Это аскетично, как и поэзия для меня. Чистота. Абстракция. Строка символов, открытая для экзегетики. Это самое возвышенное интеллектуальное занятие в мире, который сузился и стал только моим интеллектом."
http://samvak.tripod.com/narcissistpoetry.html