Москва в Отечественной войне 1812 года. Конец
Выпал снег и покрыл раны и рубища изможденной Москвы белой, пухлой пеленой. Партизаны, окружившие город непрерывной цепью, обрушивались на выступавшие из него неприятельские команды, и вследствие этого редкая фуражировка проходила успешно: в огромном большинстве случаев фуражиры возвращались в город ни с чем или не возвращались вовсе.
Иногда переодетые в сермягу казаки проникали даже в самый город, и после этого по утру неприятель недосчитывался нескольких человек и коней, оружия и обмундировки.
Вдоль всей Стромынской дороги, по обеим сторонам опушки далеко раскинувшегося леса, на вершинах высоких деревьев, в шалашах из сучьев крестьяне подстерегали неприятелей, чтобы тотчас дать знать о появлении их ближайшим пикетам или, незаметно спускаясь с воздушных караулен. Сами шли на них с вилами, дрекольем и рогатиной.
Петля стягивалась все крепче. Каждый день промедления в Москве уменьшал вероятность благополучного исхода. Долго колебавшийся Наполеон стал, наконец, приготовляться к отступлению. По его приказу больные и раненые были эвакуированы в Смоленск, и началось сосредоточение отдельных частей армии к Москве. Из Богородска, где он находился в сравнительно лучших условиях, подошел корпус маршала Нея,
Мишель Ней
и 18 (6) октября Наполеон произвел ему в Кремле парад. «Этотъ смотръ», - замечает участвовавший в нем офицер, - «былъ такъ хорошъ, какъ позволяли только обстоятельства. Полковники соревновали въ усердiи одинъ передъ другимъ, чтобы показать полки въ возможно-лучшемъ состоянiи. Никто, смотря на нихъ, не подумалъ бы, сколько перестрадали и какъ страдали эти солдаты». Утренник был морозный. Деревья заиндевели. Солдаты стояли в строю, сгорбившись от холода. Некоторые держали ружья под мышками, обогревая пальцы во рту. Офицеры суетливо прохаживались перед фронтоном, засунув руки в карманы. Наполеон сошел с лошади, которую ординарец стал кормить сахаром, подал знак. Начался развод. Когда войска с распущенными знаменами проходили мимо него под музыку церемониальным маршем, послышался отдаленный гул.
Жерар Кристоф Мишель Дюрок
Генерал Дюрок доложил Наполеону, что, по слухам, у Тарутина идет жестокий бой.
Петер фон Гесс - Бой при Тарутине
Наполеон на мгновение переменился в лице, но затем быстро овладел собой и продолжал парад. По окончании его прискакал адъютант Беранже с донесением о поражении атакованного Беннигсеном Мюрата:
Леонтий Леонтьевич Беннигсен
убито 2 генерала, Дери и Фишер, и 4000 нижних чинов, потеряны 12 орудий и весь обоз, авангард фактически перестал существовать, так как оставшиеся крайне истощены…
Весь вечер главная квартира писала и рассылала соответствующие приказы. В театре еще шел спектакль, и были объявлены назначенные на другой день пьесы. «Возвращаясь изъ театра», - рассказывает актриса Фюзи, - «я приготовляла себѣ платье для роли Петрониллы, когда ко мнѣ вошел офицеръ и спросилъ: «Что вы дѣлаете?» «Вы видите, приготовляю платье къ завтрашнему вечеру», - ответила я. - «Позаботьтесь лучше приготовить свои чемоданы къ завтрашнему утру, потому что мы въ 2 часа утра выступаемъ».
Действительно, в ночь на 19 (7) октября началось выступление. Вся колонна - 140.000 пехоты, 50.000 конницы и 600 пушек - растянулись, благодаря колоссальному обозу, на 15 верст. До 90.000 строевых солдат, шедших в полном снаряжении впереди, еще напоминали собой стройное войско.
Остальные подвигались беспорядочной и необычно пестрой ордой. В крестьянских зипунах, священнических стихарях и женских юбках, окутанные меховыми боа, башлыками и шалями они, согнувшись, тащили на себе мешки с награбленным добром. Кавалерия едва волочила ноги, тем более, что всадники в свою очередь беспощадно нагрузили и так изнуренных коней всевозможной кладью. Большинство ее было спешено. Артиллерийские лошади, истощенные голодухой, с трудом везли орудия и беспрестанно падали от изнеможения. Позади в несколько рядов тянулось несметное количество экипажей, колясок, карет, дрожек и бричек с нестроевыми чиновниками, вывезшими из города все свои пожитки, иностранными семьями, маркитантками, прислугой и артистками, которым Боссе предоставил ландо, а сам уселся верхом на пушку.
Н. Самокиш - Армия Наполеона оставляет Москву
Отчаянно ругавшаяся на всех языках огромная разношерстная толпа, среди которой были и мужики, с гиком и свистом подгоняла одров, веревками запряженных в доверху набитые всяким хламом фургоны, телеги, повозки и даже фуры для перевозки раненых и больных. Было и так, что пеших офицеров обгоняли ехавшие в роскошных фаэтонах рядовые с девицами на коленках. «можно было подумать, что подвигалась не Великая армiя, а караванъ кочевниковъ или полчище древнихъ временъ, возвращавшееся послѣ набѣга съ рабами и добычей». У каждого моста, в каждом узком месте происходили заторы, и создавалась невероятная сумятица. Все останавливалось перепутывалось и сбивалось в сплошной ком.
Х.В. Фабер дю Фор - У Калужской заставы, Москва, 19 октября 1812 г
Наполеон, выехавший из города рано утром, попал уже в хвост колонны и, несмотря на окрики пролагавшего ему дорогу конвоя, едва прибивался сквозь эту толчею. Он отлично сознавал, что вся эта поклажа висит на шее у войска мертвым камнем, и что все равно солдатам скоро придется ее лишиться, но упрекнуть их за захват добытого ценою таких лишений и страданий или отнять у них приобретенное, - на это у него не было ни права, ни силы.
В Москве остался маршал Мортье с арьергардом.
Маршал Адольф Эдуард Казимир Жозеф Мортье
Наполеон послал ему из Троицкого весьма точно и строго формулированный приказ: взорвать весь Кремль и пороховые погреба, сжечь казармы, водочные склады, всѣ общественныя зданiя за исключенiемъ Воспитательнаго дома, а также всѣ уцѣлѣвшiя частныя постройки, въ томъ числѣ обязательно домъ графа Ростопчина, и только тогда оставить городъ.
Было шумно. Стало тихо. Редко проходил патруль, или мелькал неприятельский солдат, предварительно осмотревшись по сторонам, не угрожает ли ему откуда-нибудь опасность. Кое-где из калитки робко высовывались головы жителей и сейчас же прятались. Приготовления к взрывам и поджогам не могли совершаться в полной тайне, и весть об этом быстро облетела Москву. Ждали разрушения города до основания и с ужасом думали о предстоящей смерти. Маршал Мортье заперся в Кремле и окружил его сильным сторожевым охранением. Повсюду были наклеены объявления, чтобы никто не смел приближаться к Кремлю. Ослушников ждал расстрел. Плакаты были написаны только на французском языке. Его не понимали, и поэтому некоторые поплатились жизнью. Вокруг Кремля рыли канавы, устраивали мины и наполняли их порохом.
Подкоп был проведен и под Новодевичий монастырь.
А.К. Саврасов - Новодевичий монастырь
В Рождественском - все было подготовлено к поджогу.
Иные офицеры и даже солдаты лично не сочувствовали этому акту дикой мести. Так, начальник части, занимавшей почтамт, отказался поджечь его. Менее смелые боялись уклониться от исполнения приказа. Тогда бывшие там русские чиновники пожертвовали своими последними деньгами и уговорили их пощадить почтамт. Выходя, неприятели для вида собрали и зажгли перед почтамтом большой костер.
А.Ш. Мюллер - Императорский почтамт
Были и случаи дружеского предостережения. Знакомый товарищь городского головы, солдат старой гвардии, покидая Москву, пришел к нему проститься и пожелать всякого благополучия, просил проводить его и, оставшись с ним наедине, взял его за руку: «Спасайтесь, если можете, Кремль будетъ взорванъ, также Пушечный дворъ. Все приготовлено. Даже даны приказанiя убивать всѣх, кто носит оружiе». Военный врач советовал эмигранту, постоянному жителю города, не оставаться в нем после ухода войск: «Вы сами были военнымъ, а потому поймете, что я не могу объяснять вамъ подробнѣе, и сами догадываетесь, о чемъ я желалъ бы вамъ сообщить».
Вспыхнувшие одновременно с выступлением Наполеона пожары и взрывы пороховых погребов на Пушечном дворе убеждали несчастных обывателей в справедливости предупреждений и повергли их в полное отчаяние.
Коссак Ежи - Пожар Москвы
Весь день 22 (10) октября прошел в лихорадочных сборах последнего неприятельского отряда к выступлению. В это время у Тверской заставы уже появились казаки с толпами вооруженных крестьян, которые на всем пространстве от Камер-Коллежского вала до Петровского дворца засели в ямах, откуда раньше брали глину.
Тверская застава
Поздно вечером маршал Мортье со своим арьергардом ушел. Над Москвой висела непроглядная ночь. Вдруг за Калужской заставой один за другим грянули 3 пушечных выстрела. Сигнализировал маршал Мортье. Этого не знали. Все изумились и подумали, что неприятели снова вступают в город. Настало глубокое затишье. Чрез некоторое время раздался оглушительный удар, и послышался страшный грохот. Во многих домах треснули стены, обрушились потолки и вылетели оконные рамы. Внутри - сдвинулась с места и упала мебель. Людей сбросило с постелей. Охваченные паническим страхом, все ринулись на улицы и площади раздетыми и израненными железом, камнями и обломками стекол. Холодный дождь лил ручьями. Звали на помощь, помощи не было. Призыв тонул среди визга и стонов. В Кремле взрывы с перекатами повторялись с ослабевающей силой неоднократно, и буйно вздымались огненные языки…
…В Грузинах у церкви Георгия Победоносца толпа народа оставалась всю ночь:
«Чрезъ темь и дымъ мы напрягали зрѣнiе къ Кремлю. Отъ насъ, съ луга, былъ виденъ Иванъ Великiй, но ничего нельзя было разсмотрѣть. Стало свѣтать, а Кремль еще не показывался. Мы не шли въ домъ, боясь новыхъ взрывовъ, и рѣшились ожидать совершеннаго утра подъ открытымъ небомъ. Наконецъ, взошло солнышко, и вскорѣ показалась золотая глава Ивана Великаго. Онъ стоялъ по-прежнему богатыремъ».
На противоположном берегу Москвы-реки дома были облеплены мусором и вонзившимися в них осколками камней. Поверхность ее засеребрилась от оглушенной и всплывшей рыбы. У Троицких ворот водопадом спадала масса выбитых из архива бумаг. Однако вследствие спешности, с которой закладывались подкопы, и совершалось выступление маршала Мортье, а также благодаря своевременно принятым мерам и ливню, план всеобщего разрушения далеко не удался. В Новодевичьем монастыре казначея Сарра с несколькими инокинями успела погасить фитили. В Рождественском - сваленная в кельи солома с воткнутыми в нее зажженными свечами оказалась отсыревшей и не занялась. Уцелел даже дом графа Ростопчина. В самом Кремле были разрушены: дворец, Грановитая палата, арсенал, комендантский дом, пристройка к колокольне Ивана Великого и - до основания - Алексеевская башня.
Повреждены: Сенат, проломлены в 5 местах стены, набережная и Никольская башня. Находившийся на ней образ святого Николая остался невредим. По повелению Государя здесь была прибита доска, на которой с трудом, но еще теперь можно прочесть надпись:
«Въ 1812 году, во время непрiятелькаго нашествiя, твердыня сiя почти вся была разрушена подрывомъ непрiятеля, но чудесною силою Божiею, св. образъ угодника Божiя, Святителя Николая, здѣ начертанный на самомъ камени, и не только сей образъ, но стекло, прикрывающее оный, и фонарь со свѣщею остались невредимы. Кто Богъ велiй, яко Богъ наш! Ты еси Богъ, творяй чудеса! Дивенъ Богъ во святыхъ своихъ».
А.Н. Бакарев - Кремль в 1812 году
После ухода французов Москва была свободна. В ней не оставалось ни одного вооруженного неприятеля. Ее нельзя было узнать. Все носило на себе клеймо пожара и представляло груду развалин. Здесь высились стены без кровель и обезглавленные церкви. Там мрачно чернели закоптелые остовы зданий или целые пепелища, которые еще дымились, наполняя улицы удушливым смрадом. Ветер выл и свистел, пролетая сквозь выломанные двери и окна сколько-нибудь сохранившихся построек и с лязгом трепал свесившиеся с крыш железные листы. Опасно было ходить: всюду виднелись провалы в колодцы, погреба и помойные ямы, и почти на каждом шагу попадались гниющие трупы людей и животных. Замоскворечье и Немецкая слобода выгорели почти целиком. Земляной вал, кроме Шереметьевской больницы, главного корпуса Спасских казарм и Сухаревой башни, Воздвиженка, Знаменка, Пречистенка и Тверская от Воскресенских ворот до дома Главнокомандующего - также. По Никитской уцелело 2 дома. На Никольской - 3. В Старой Басманной - 4. По Тверскому бульвару - 8. Малая Дмитровка, Лубянка, часть Мясницкой от Красных ворот, Покровки и Сретенки, а Также Кузнецкий мост за исключением флигеля, в котором помещалась славившаяся тогда кондитеская Гуа, выстояли. В общем, из 9158 каменных и деревянных домов осталось 2626, а из 8520 таких же магазинов - 1368. Из 290 храмов сгорело - 12, обгорело - 115, оставшиеся были разграблены. На улицах и площадях валялось 11959 человеческих и 12576 лошадиных трупов.
Москва после ухода французов (современное аллегорическое изображение)
Раньше всех вошли в Москву казаки Винцингероде с окрестными поселянами.
Фердинанд Фёдорович Винцингероде
Находился в плену у маршала Мортье с 22 (10) октября, оставив вместо себя И.Д. Иловайского
Иванов И.А. - Изгнание из Кремля 22 октября 1812 года казаками Иловайского остатков отряда маршала Мортье
Грабеж неприятелей сменился грабежом своих. Казаки увозили все, что попадалось путного, в свои стоянки. Поселяне - по деревням. Оспаривая друг у друга награбленное, они доходили до ожесточенных драк.
Клейн И.А. - Казаки-мародеры
Общей анархией воспользовались и хозяева уцелевших домов, которые стали на время безначалия господами и чужого имущества. Так продолжалось 3 дня до 26 (14) октября, когда прибыл генерал Иловайский. Он водворил некоторый порядок и выпустил объявление:
Иван Дмитриевич Иловайский Василий Дмитриевич Иловайский
(какой из Иловайских прибыл в Москву 26 октября нам точно неизвестно, но точно знаем что Василий Дмитриевич сражался с французами у Петровского дворца с 17 октября)
«Слава Богу! Первопрестольный градъ очищенъ отъ враговъ. Окрестные жители могутъ теперь быть спокойны и привозить безопасно въ древнюю столицу всѣ произведенiя земли и издѣлiя свои. Обитатели Москвы нуждаются въ жизненныхъ припасахъ. Я увѣренъ, что всякiй русскiй будет продавать привезенное имъ за умѣренную цѣну. Торговые дня назначаются тѣ же, какiе и были прежде. Прiѣздъ въ Москву обезпеченъ воинскими отрядами. Господь милосердъ! Государь нашъ благотворителенъ! Народъ русскiй единодушенъ, и скоро древняя столица возвратитъ прежнюю славу и благоденсвiе».
В Страстном монастыре торжественно заблаговестили к обедне и благодарственному молебствию. Благовест подхвачен колоколами с других уцелевших церквей, и впервые после 5-недельного плена над городом поплыли густые волны красного звона. С этого момента Москва считалась окончательно свободной от врагов.
Ф.Я. Алексеев - Страстная площадь
Доктор Воробьевский официально доносил, что массовое гниение трупов угрожает эпидемией, и настаивал на немедленной уборке их. Для этого были назначены команда фурманщиков. Раздев павших, они пользовались их одеждой, особенно мундирами, которые после продавались ими на рынках, сваливали обнаженные трупы в повозки и свозили к Крымскому броду, в Марьину рощу и другие отдаленные места, где по ночам все складывалось в огромные костры и сжигалось.
Посреди руин, как приведения, бродили жители Москвы, отыскивая свои жилища. Некоторые еще пугливо оглядывались. Начали съезжаться и те, кто покинул город до неприятельского нашествия. На улицах происходили трогательные встречи. «Вы живы? И вы? Ну, слава Богу!»
Знакомые со слезами на глазах обнимались и делились друг с другом своими впечатлениями. Многие пока не вернулись, так как им негде было жить. Квартиры в уцелевших домах отдавались за крайне дорогую цену, и поэтому часто в одной комнате ютилось несколько семейств. Неимущие погорельцы устроились на бивуаках, в Лефортовском дворце, в Спасских казармах и в погоревших строениях, завесив окна и двери рогожами. Все постепенно оживало. Народ, самый разнообразный, влекомый кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом - домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики - с разных сторон, по образному выражению художника, как кровь к сердцу, приливали к Москве. Из ближайших городов и деревень через заставы неистощимо тянулись обозы с жизненными припасами. Возы ехали по неогороженным садам с обожженными деревьями. На площадях появились предлагавшие свои услуги кому угодно каменщики и плотники.
Х.В. Фабер дю Фор - Москва 12 октября 1812 г.
Из наскоро сколоченных лубков выросли мясные лавки. Изголодавшиеся обыватели бросились к ним так рьяно, что у входов пришлось поставить казаков с нагайками, но торговцы все же едва ли остались с барышом, потому что толпа своим напором сдвинула лабазы с места, и уже было совсем не до счетов. Продавцы хлеба, - те наживались, взимая за фунт ржаного хлеба по 25, а за крошечный калач - по 30 копеек. Мелочный торг открылся во множестве пунктов. Там, на опрокинутых вверх дном кадках или на специально оборудованных мостках были разложены чай, дегодь, сахар, соль, пенька, книги, стеклянная посуда, шелковые материи, старое железо и галантерейные вещи. Кроме того, взад и вперед сновали ходебщики с съестными и другими товарами. Один, с деревянными ложками за веревочным поясом, носил в глиняной корчаге масляничную пшеничную кашу. Другой громко выхваливал на лотке свой покрытый войлоком или грязной тряпкой гороховый кисель. В густом басе тут же торговавшего старьевщика узнавали певчего Синодального хора. Немец, бывший содержатель пансиона, в алой уланской конфедератке с полуоторванным козырьком, подпоясанный черной кожаной портупеей с изображением на ее белой бляхе буквы «N», носил оклеенный пестрыми обоями и уставленный вокруг цветными бумажками трубочками ящик с нюхательным табаком и кричал: на копейка на 2 трубка! Из толпы глазели на него и дивились: ишь мусье-то, на все изловчится» деревенская баба в неприятельской шинели с гербовыми пуговицами таскала для продажи на глиняном противне запыленный говяжий студень. Мужик в зипуне и высокой гусарской медвежьей шапке продавал квас. Мальчик в лохмотьях продавал «бли-ны го-ря-чiе!», которые для свежести были прикрыты кавалерийским черпаком с вышитыми по концам его иностранными гербами. Дряхлая старуха едва удерживала охапку неприятельских палашей и, кланяясь проходящим, упрашивала их: родные, голубчики иом, избавьте от тяжелой ноши, купите, дешево отдам, годятся хоть на косари щепать лучину! Неподалеку от нее предлагались заграничные монеты, которыми охотники уже играли в орлянку.
…
Из ополчения прежде других пришло в Москву - Владимирское с генералом Спиридоновым. За ним прибыли комендант Гессе и обер-полициймейстер Ивашкин с полицией и пожарным обозом. Граф Ростопчин застал уже угасающее пожарище, по которому, однако, еще слонялись бродяги, расхищавшие кладовые, подвалы и другие потайные места с запрятанным в них обывательским достоянием. Для прекращения беспорядка им была издана «Крестьянамъ Московской губернiи» последняя афиша:
«По возвращенiи моемъ въ Москву узналъ я, что вы, недовольны бывъ тѣмъ, что таскали, что попадалось вамъ на пепелищѣ, еще вздумали грабить дома господъ своихъ по деревнямъ и выходить изъ послушанiя. Ужъ многихъ зачинщиковъ привезли сюда. Неужели вамъ хочется попасть въ бѣду? Славное вы дѣло сдѣлали, что не поддались Бонапарту, и отъ этого онъ околѣвалъ въ голоду въ Москвѣ, а теперь бѣжитъ, не оглядываяь, и армIи его живой не приходитъ; покойниковъ французскихъ никто не привезетъ до ихъ дому. Ну, такъ Бонапарта не слушались, а теперь слушаетесь какого-нибудь домашняго вора. Вѣдь опять и капитанъ-исправник, и засѣдатели есть на мѣстѣ. Гей, ребята, живите смирно, да честно; а то дураки, забiячныя головы, кричатъ: батюшка, не будемъ!»
По приглашению графа Ростопчина приехал из Мурома преосвященный Августин, вступивший через Боровицкие ворота в Кремль.
Успенский собор был заперт и опечатан до его прибытия. В стенах снаружи еще торчали вбитые в них брусья для коновязей. Владыка приказал отпереть северные двери. За ним вошли все сопровождающие его, держа перед собою зажженные свечи. Мерцающие огни осветили картину необычайного запустения. В перебитые от взрывов окна нанесло много снега. Пол был покрыт навозом, углем, стружками и лоскутьями одежд. Посреди стояли вытащенные из Оружейной палаты статуи. С иконостаса содрано серебро. Ризница разбросана. Над гробницами митрополитов были устроены стойла для лошадей. На алтаре валялись игральные карты, и были видны не совсем просохшие потоки вина. Архангельский - был завален бочками и рухлядью. Благовещенский и другие оказались совершенно опустошенными. В Вознесенском монастыре было найдено 7 хлебных печей. У подошвы Ивана Великого лежало 2 огромных сорвавшихся во время погрома колокола.
Х.В. Фабер дю Фор - В Кремле, Москва 12 октября 1812 г.
Тем временем из Казани возвратился в Москву Сенат, из Владимира - Канцелярия гражданского губернатора, из Нижнего - Губернское правление и Архив иностранных дел.
Официальный отчет определил сумму всех убытков в 320.000.000 рублей.
Распорядительный комитет возвращал найденной тем, кто основательно претендовал на это, но некоторые члены этого учреждения были уличены в присвоении чужого добра. Среди них оказалась жена обер-полицеймейстера Ивашкина, которая, по свидетельству графа Ростопчина, отличалась большой алчностью.
«Когда по уходѣ непрiятелей изъ Москвы составлялся инвентарь похищеннаго, розысканнаго и доставленнаго имущества, на которое не поступало претензiй, она неизмѣнно присутствовала при этомъ и, отбирая то, что приходилось ей по вкусу, обращалась къ своему супругу: «Можно, голубчикъ»? Тотъ отвѣчалъ: «Можно, голубушка, можно»!
Впрочем, и сам обличитель был в этом отношении не совсем безупречен:
«Такъ какъ мы лишились всего», - извещал секретарь графа Ростопчина свою жену, - «то онъ объявил намъ, что мы вправѣ взять изъ магазина Шальме все, что только намъ заблагоразсудится. Предлагаетъ тебѣ и seconde maman лучшiе 2 чайные сервиза, для seconde maman - запасъ французскаго табаку, для тебя духовъ помады и все, что мнѣ вздумается. Для самого себя возьметъ столовый червизъ, такъ какъ его собственный похищенъ. Приложены печати, приставленъ караулъ, опись составлена, такъ что Ивашкина ошибется въ своихъ расчетахъ: развѣ ея мужъ захватитъ какую-нибудь другую лавку»…
Магазин мадам Обер-Шальме в Глинищевском переулке
Несмотря на усиленный приток населения, внешнее возрождение Москвы подвигалось туго. В 1813 году Государю был представлен план графа Ростопчина «для урегулированiя нѣкоторыхъ частей столичнаго города». Проект был утвержден только в 1816 году при генерал-губернаторе Тормасове. На производство работ было отпущено 9 миллионов рублей, наряжено 4 полка и 2 пионерские роты и приказано сформировать 2 рабочих батальона.
А.П. Тормасов - участник войны 1812 года, генерал-губернатор Москвы с 1816 года
«Эта красавица», - писали о Москве в 1817 году, - «послѣ тяжкой болѣзни, съ блѣдными ланитами, съ небрежными волосами, съ едва выступающимъ румянцемъ; она еще немоществуетъ, но врачи обѣщают ей скорое и лучшее прежняго здравiе».
Закладка Храма Христа Спасителя на Воробьевых Горах 24 октября 1817 года
В 1819 году обгорелых и совершенно неотремонтированных домов было более 300.
Огюст-Антуан Кадоль - Панорама Москвы 20-х годов XIX века
Даже в 1826 году по случаю коронации Николая I велась административная переписка о проведении многих из них в благообразный вид.
Николай I
Такие дома существовали вплоть до начала 70-х годов. Долее всех были видны руины на Тверской в домах Гурьева (теперь - Сазикова и Спиридонова), на Воздвиженке, где зиял занятый сейчас палаццо Морозовой огромный пустырь князей Долгоруких и на Пречистенке - в доме Всеволожского, ныне - Военного ведомства…
Дом Арсения Морозова на Воздвиженке
Вот и подошло к концу наше неторопливое, достаточно долгое повествование. Мы надеемся, что Вам было интересно и не скучно читать эту серию постов, посвященную жизни в Москве в тяжелый 1812 год.
Иногда переодетые в сермягу казаки проникали даже в самый город, и после этого по утру неприятель недосчитывался нескольких человек и коней, оружия и обмундировки.
Вдоль всей Стромынской дороги, по обеим сторонам опушки далеко раскинувшегося леса, на вершинах высоких деревьев, в шалашах из сучьев крестьяне подстерегали неприятелей, чтобы тотчас дать знать о появлении их ближайшим пикетам или, незаметно спускаясь с воздушных караулен. Сами шли на них с вилами, дрекольем и рогатиной.
Петля стягивалась все крепче. Каждый день промедления в Москве уменьшал вероятность благополучного исхода. Долго колебавшийся Наполеон стал, наконец, приготовляться к отступлению. По его приказу больные и раненые были эвакуированы в Смоленск, и началось сосредоточение отдельных частей армии к Москве. Из Богородска, где он находился в сравнительно лучших условиях, подошел корпус маршала Нея,
Мишель Ней
и 18 (6) октября Наполеон произвел ему в Кремле парад. «Этотъ смотръ», - замечает участвовавший в нем офицер, - «былъ такъ хорошъ, какъ позволяли только обстоятельства. Полковники соревновали въ усердiи одинъ передъ другимъ, чтобы показать полки въ возможно-лучшемъ состоянiи. Никто, смотря на нихъ, не подумалъ бы, сколько перестрадали и какъ страдали эти солдаты». Утренник был морозный. Деревья заиндевели. Солдаты стояли в строю, сгорбившись от холода. Некоторые держали ружья под мышками, обогревая пальцы во рту. Офицеры суетливо прохаживались перед фронтоном, засунув руки в карманы. Наполеон сошел с лошади, которую ординарец стал кормить сахаром, подал знак. Начался развод. Когда войска с распущенными знаменами проходили мимо него под музыку церемониальным маршем, послышался отдаленный гул.
Жерар Кристоф Мишель Дюрок
Генерал Дюрок доложил Наполеону, что, по слухам, у Тарутина идет жестокий бой.
Петер фон Гесс - Бой при Тарутине
Наполеон на мгновение переменился в лице, но затем быстро овладел собой и продолжал парад. По окончании его прискакал адъютант Беранже с донесением о поражении атакованного Беннигсеном Мюрата:
Леонтий Леонтьевич Беннигсен
убито 2 генерала, Дери и Фишер, и 4000 нижних чинов, потеряны 12 орудий и весь обоз, авангард фактически перестал существовать, так как оставшиеся крайне истощены…
Весь вечер главная квартира писала и рассылала соответствующие приказы. В театре еще шел спектакль, и были объявлены назначенные на другой день пьесы. «Возвращаясь изъ театра», - рассказывает актриса Фюзи, - «я приготовляла себѣ платье для роли Петрониллы, когда ко мнѣ вошел офицеръ и спросилъ: «Что вы дѣлаете?» «Вы видите, приготовляю платье къ завтрашнему вечеру», - ответила я. - «Позаботьтесь лучше приготовить свои чемоданы къ завтрашнему утру, потому что мы въ 2 часа утра выступаемъ».
Действительно, в ночь на 19 (7) октября началось выступление. Вся колонна - 140.000 пехоты, 50.000 конницы и 600 пушек - растянулись, благодаря колоссальному обозу, на 15 верст. До 90.000 строевых солдат, шедших в полном снаряжении впереди, еще напоминали собой стройное войско.
Остальные подвигались беспорядочной и необычно пестрой ордой. В крестьянских зипунах, священнических стихарях и женских юбках, окутанные меховыми боа, башлыками и шалями они, согнувшись, тащили на себе мешки с награбленным добром. Кавалерия едва волочила ноги, тем более, что всадники в свою очередь беспощадно нагрузили и так изнуренных коней всевозможной кладью. Большинство ее было спешено. Артиллерийские лошади, истощенные голодухой, с трудом везли орудия и беспрестанно падали от изнеможения. Позади в несколько рядов тянулось несметное количество экипажей, колясок, карет, дрожек и бричек с нестроевыми чиновниками, вывезшими из города все свои пожитки, иностранными семьями, маркитантками, прислугой и артистками, которым Боссе предоставил ландо, а сам уселся верхом на пушку.
Н. Самокиш - Армия Наполеона оставляет Москву
Отчаянно ругавшаяся на всех языках огромная разношерстная толпа, среди которой были и мужики, с гиком и свистом подгоняла одров, веревками запряженных в доверху набитые всяким хламом фургоны, телеги, повозки и даже фуры для перевозки раненых и больных. Было и так, что пеших офицеров обгоняли ехавшие в роскошных фаэтонах рядовые с девицами на коленках. «можно было подумать, что подвигалась не Великая армiя, а караванъ кочевниковъ или полчище древнихъ временъ, возвращавшееся послѣ набѣга съ рабами и добычей». У каждого моста, в каждом узком месте происходили заторы, и создавалась невероятная сумятица. Все останавливалось перепутывалось и сбивалось в сплошной ком.
Х.В. Фабер дю Фор - У Калужской заставы, Москва, 19 октября 1812 г
Наполеон, выехавший из города рано утром, попал уже в хвост колонны и, несмотря на окрики пролагавшего ему дорогу конвоя, едва прибивался сквозь эту толчею. Он отлично сознавал, что вся эта поклажа висит на шее у войска мертвым камнем, и что все равно солдатам скоро придется ее лишиться, но упрекнуть их за захват добытого ценою таких лишений и страданий или отнять у них приобретенное, - на это у него не было ни права, ни силы.
В Москве остался маршал Мортье с арьергардом.
Маршал Адольф Эдуард Казимир Жозеф Мортье
Наполеон послал ему из Троицкого весьма точно и строго формулированный приказ: взорвать весь Кремль и пороховые погреба, сжечь казармы, водочные склады, всѣ общественныя зданiя за исключенiемъ Воспитательнаго дома, а также всѣ уцѣлѣвшiя частныя постройки, въ томъ числѣ обязательно домъ графа Ростопчина, и только тогда оставить городъ.
Было шумно. Стало тихо. Редко проходил патруль, или мелькал неприятельский солдат, предварительно осмотревшись по сторонам, не угрожает ли ему откуда-нибудь опасность. Кое-где из калитки робко высовывались головы жителей и сейчас же прятались. Приготовления к взрывам и поджогам не могли совершаться в полной тайне, и весть об этом быстро облетела Москву. Ждали разрушения города до основания и с ужасом думали о предстоящей смерти. Маршал Мортье заперся в Кремле и окружил его сильным сторожевым охранением. Повсюду были наклеены объявления, чтобы никто не смел приближаться к Кремлю. Ослушников ждал расстрел. Плакаты были написаны только на французском языке. Его не понимали, и поэтому некоторые поплатились жизнью. Вокруг Кремля рыли канавы, устраивали мины и наполняли их порохом.
Подкоп был проведен и под Новодевичий монастырь.
А.К. Саврасов - Новодевичий монастырь
В Рождественском - все было подготовлено к поджогу.
Иные офицеры и даже солдаты лично не сочувствовали этому акту дикой мести. Так, начальник части, занимавшей почтамт, отказался поджечь его. Менее смелые боялись уклониться от исполнения приказа. Тогда бывшие там русские чиновники пожертвовали своими последними деньгами и уговорили их пощадить почтамт. Выходя, неприятели для вида собрали и зажгли перед почтамтом большой костер.
А.Ш. Мюллер - Императорский почтамт
Были и случаи дружеского предостережения. Знакомый товарищь городского головы, солдат старой гвардии, покидая Москву, пришел к нему проститься и пожелать всякого благополучия, просил проводить его и, оставшись с ним наедине, взял его за руку: «Спасайтесь, если можете, Кремль будетъ взорванъ, также Пушечный дворъ. Все приготовлено. Даже даны приказанiя убивать всѣх, кто носит оружiе». Военный врач советовал эмигранту, постоянному жителю города, не оставаться в нем после ухода войск: «Вы сами были военнымъ, а потому поймете, что я не могу объяснять вамъ подробнѣе, и сами догадываетесь, о чемъ я желалъ бы вамъ сообщить».
Вспыхнувшие одновременно с выступлением Наполеона пожары и взрывы пороховых погребов на Пушечном дворе убеждали несчастных обывателей в справедливости предупреждений и повергли их в полное отчаяние.
Коссак Ежи - Пожар Москвы
Весь день 22 (10) октября прошел в лихорадочных сборах последнего неприятельского отряда к выступлению. В это время у Тверской заставы уже появились казаки с толпами вооруженных крестьян, которые на всем пространстве от Камер-Коллежского вала до Петровского дворца засели в ямах, откуда раньше брали глину.
Тверская застава
Поздно вечером маршал Мортье со своим арьергардом ушел. Над Москвой висела непроглядная ночь. Вдруг за Калужской заставой один за другим грянули 3 пушечных выстрела. Сигнализировал маршал Мортье. Этого не знали. Все изумились и подумали, что неприятели снова вступают в город. Настало глубокое затишье. Чрез некоторое время раздался оглушительный удар, и послышался страшный грохот. Во многих домах треснули стены, обрушились потолки и вылетели оконные рамы. Внутри - сдвинулась с места и упала мебель. Людей сбросило с постелей. Охваченные паническим страхом, все ринулись на улицы и площади раздетыми и израненными железом, камнями и обломками стекол. Холодный дождь лил ручьями. Звали на помощь, помощи не было. Призыв тонул среди визга и стонов. В Кремле взрывы с перекатами повторялись с ослабевающей силой неоднократно, и буйно вздымались огненные языки…
…В Грузинах у церкви Георгия Победоносца толпа народа оставалась всю ночь:
«Чрезъ темь и дымъ мы напрягали зрѣнiе къ Кремлю. Отъ насъ, съ луга, былъ виденъ Иванъ Великiй, но ничего нельзя было разсмотрѣть. Стало свѣтать, а Кремль еще не показывался. Мы не шли въ домъ, боясь новыхъ взрывовъ, и рѣшились ожидать совершеннаго утра подъ открытымъ небомъ. Наконецъ, взошло солнышко, и вскорѣ показалась золотая глава Ивана Великаго. Онъ стоялъ по-прежнему богатыремъ».
На противоположном берегу Москвы-реки дома были облеплены мусором и вонзившимися в них осколками камней. Поверхность ее засеребрилась от оглушенной и всплывшей рыбы. У Троицких ворот водопадом спадала масса выбитых из архива бумаг. Однако вследствие спешности, с которой закладывались подкопы, и совершалось выступление маршала Мортье, а также благодаря своевременно принятым мерам и ливню, план всеобщего разрушения далеко не удался. В Новодевичьем монастыре казначея Сарра с несколькими инокинями успела погасить фитили. В Рождественском - сваленная в кельи солома с воткнутыми в нее зажженными свечами оказалась отсыревшей и не занялась. Уцелел даже дом графа Ростопчина. В самом Кремле были разрушены: дворец, Грановитая палата, арсенал, комендантский дом, пристройка к колокольне Ивана Великого и - до основания - Алексеевская башня.
Повреждены: Сенат, проломлены в 5 местах стены, набережная и Никольская башня. Находившийся на ней образ святого Николая остался невредим. По повелению Государя здесь была прибита доска, на которой с трудом, но еще теперь можно прочесть надпись:
«Въ 1812 году, во время непрiятелькаго нашествiя, твердыня сiя почти вся была разрушена подрывомъ непрiятеля, но чудесною силою Божiею, св. образъ угодника Божiя, Святителя Николая, здѣ начертанный на самомъ камени, и не только сей образъ, но стекло, прикрывающее оный, и фонарь со свѣщею остались невредимы. Кто Богъ велiй, яко Богъ наш! Ты еси Богъ, творяй чудеса! Дивенъ Богъ во святыхъ своихъ».
А.Н. Бакарев - Кремль в 1812 году
После ухода французов Москва была свободна. В ней не оставалось ни одного вооруженного неприятеля. Ее нельзя было узнать. Все носило на себе клеймо пожара и представляло груду развалин. Здесь высились стены без кровель и обезглавленные церкви. Там мрачно чернели закоптелые остовы зданий или целые пепелища, которые еще дымились, наполняя улицы удушливым смрадом. Ветер выл и свистел, пролетая сквозь выломанные двери и окна сколько-нибудь сохранившихся построек и с лязгом трепал свесившиеся с крыш железные листы. Опасно было ходить: всюду виднелись провалы в колодцы, погреба и помойные ямы, и почти на каждом шагу попадались гниющие трупы людей и животных. Замоскворечье и Немецкая слобода выгорели почти целиком. Земляной вал, кроме Шереметьевской больницы, главного корпуса Спасских казарм и Сухаревой башни, Воздвиженка, Знаменка, Пречистенка и Тверская от Воскресенских ворот до дома Главнокомандующего - также. По Никитской уцелело 2 дома. На Никольской - 3. В Старой Басманной - 4. По Тверскому бульвару - 8. Малая Дмитровка, Лубянка, часть Мясницкой от Красных ворот, Покровки и Сретенки, а Также Кузнецкий мост за исключением флигеля, в котором помещалась славившаяся тогда кондитеская Гуа, выстояли. В общем, из 9158 каменных и деревянных домов осталось 2626, а из 8520 таких же магазинов - 1368. Из 290 храмов сгорело - 12, обгорело - 115, оставшиеся были разграблены. На улицах и площадях валялось 11959 человеческих и 12576 лошадиных трупов.
Москва после ухода французов (современное аллегорическое изображение)
Раньше всех вошли в Москву казаки Винцингероде с окрестными поселянами.
Фердинанд Фёдорович Винцингероде
Находился в плену у маршала Мортье с 22 (10) октября, оставив вместо себя И.Д. Иловайского
Иванов И.А. - Изгнание из Кремля 22 октября 1812 года казаками Иловайского остатков отряда маршала Мортье
Грабеж неприятелей сменился грабежом своих. Казаки увозили все, что попадалось путного, в свои стоянки. Поселяне - по деревням. Оспаривая друг у друга награбленное, они доходили до ожесточенных драк.
Клейн И.А. - Казаки-мародеры
Общей анархией воспользовались и хозяева уцелевших домов, которые стали на время безначалия господами и чужого имущества. Так продолжалось 3 дня до 26 (14) октября, когда прибыл генерал Иловайский. Он водворил некоторый порядок и выпустил объявление:
Иван Дмитриевич Иловайский Василий Дмитриевич Иловайский
(какой из Иловайских прибыл в Москву 26 октября нам точно неизвестно, но точно знаем что Василий Дмитриевич сражался с французами у Петровского дворца с 17 октября)
«Слава Богу! Первопрестольный градъ очищенъ отъ враговъ. Окрестные жители могутъ теперь быть спокойны и привозить безопасно въ древнюю столицу всѣ произведенiя земли и издѣлiя свои. Обитатели Москвы нуждаются въ жизненныхъ припасахъ. Я увѣренъ, что всякiй русскiй будет продавать привезенное имъ за умѣренную цѣну. Торговые дня назначаются тѣ же, какiе и были прежде. Прiѣздъ въ Москву обезпеченъ воинскими отрядами. Господь милосердъ! Государь нашъ благотворителенъ! Народъ русскiй единодушенъ, и скоро древняя столица возвратитъ прежнюю славу и благоденсвiе».
В Страстном монастыре торжественно заблаговестили к обедне и благодарственному молебствию. Благовест подхвачен колоколами с других уцелевших церквей, и впервые после 5-недельного плена над городом поплыли густые волны красного звона. С этого момента Москва считалась окончательно свободной от врагов.
Ф.Я. Алексеев - Страстная площадь
Доктор Воробьевский официально доносил, что массовое гниение трупов угрожает эпидемией, и настаивал на немедленной уборке их. Для этого были назначены команда фурманщиков. Раздев павших, они пользовались их одеждой, особенно мундирами, которые после продавались ими на рынках, сваливали обнаженные трупы в повозки и свозили к Крымскому броду, в Марьину рощу и другие отдаленные места, где по ночам все складывалось в огромные костры и сжигалось.
Посреди руин, как приведения, бродили жители Москвы, отыскивая свои жилища. Некоторые еще пугливо оглядывались. Начали съезжаться и те, кто покинул город до неприятельского нашествия. На улицах происходили трогательные встречи. «Вы живы? И вы? Ну, слава Богу!»
Знакомые со слезами на глазах обнимались и делились друг с другом своими впечатлениями. Многие пока не вернулись, так как им негде было жить. Квартиры в уцелевших домах отдавались за крайне дорогую цену, и поэтому часто в одной комнате ютилось несколько семейств. Неимущие погорельцы устроились на бивуаках, в Лефортовском дворце, в Спасских казармах и в погоревших строениях, завесив окна и двери рогожами. Все постепенно оживало. Народ, самый разнообразный, влекомый кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом - домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики - с разных сторон, по образному выражению художника, как кровь к сердцу, приливали к Москве. Из ближайших городов и деревень через заставы неистощимо тянулись обозы с жизненными припасами. Возы ехали по неогороженным садам с обожженными деревьями. На площадях появились предлагавшие свои услуги кому угодно каменщики и плотники.
Х.В. Фабер дю Фор - Москва 12 октября 1812 г.
Из наскоро сколоченных лубков выросли мясные лавки. Изголодавшиеся обыватели бросились к ним так рьяно, что у входов пришлось поставить казаков с нагайками, но торговцы все же едва ли остались с барышом, потому что толпа своим напором сдвинула лабазы с места, и уже было совсем не до счетов. Продавцы хлеба, - те наживались, взимая за фунт ржаного хлеба по 25, а за крошечный калач - по 30 копеек. Мелочный торг открылся во множестве пунктов. Там, на опрокинутых вверх дном кадках или на специально оборудованных мостках были разложены чай, дегодь, сахар, соль, пенька, книги, стеклянная посуда, шелковые материи, старое железо и галантерейные вещи. Кроме того, взад и вперед сновали ходебщики с съестными и другими товарами. Один, с деревянными ложками за веревочным поясом, носил в глиняной корчаге масляничную пшеничную кашу. Другой громко выхваливал на лотке свой покрытый войлоком или грязной тряпкой гороховый кисель. В густом басе тут же торговавшего старьевщика узнавали певчего Синодального хора. Немец, бывший содержатель пансиона, в алой уланской конфедератке с полуоторванным козырьком, подпоясанный черной кожаной портупеей с изображением на ее белой бляхе буквы «N», носил оклеенный пестрыми обоями и уставленный вокруг цветными бумажками трубочками ящик с нюхательным табаком и кричал: на копейка на 2 трубка! Из толпы глазели на него и дивились: ишь мусье-то, на все изловчится» деревенская баба в неприятельской шинели с гербовыми пуговицами таскала для продажи на глиняном противне запыленный говяжий студень. Мужик в зипуне и высокой гусарской медвежьей шапке продавал квас. Мальчик в лохмотьях продавал «бли-ны го-ря-чiе!», которые для свежести были прикрыты кавалерийским черпаком с вышитыми по концам его иностранными гербами. Дряхлая старуха едва удерживала охапку неприятельских палашей и, кланяясь проходящим, упрашивала их: родные, голубчики иом, избавьте от тяжелой ноши, купите, дешево отдам, годятся хоть на косари щепать лучину! Неподалеку от нее предлагались заграничные монеты, которыми охотники уже играли в орлянку.
…
Из ополчения прежде других пришло в Москву - Владимирское с генералом Спиридоновым. За ним прибыли комендант Гессе и обер-полициймейстер Ивашкин с полицией и пожарным обозом. Граф Ростопчин застал уже угасающее пожарище, по которому, однако, еще слонялись бродяги, расхищавшие кладовые, подвалы и другие потайные места с запрятанным в них обывательским достоянием. Для прекращения беспорядка им была издана «Крестьянамъ Московской губернiи» последняя афиша:
«По возвращенiи моемъ въ Москву узналъ я, что вы, недовольны бывъ тѣмъ, что таскали, что попадалось вамъ на пепелищѣ, еще вздумали грабить дома господъ своихъ по деревнямъ и выходить изъ послушанiя. Ужъ многихъ зачинщиковъ привезли сюда. Неужели вамъ хочется попасть въ бѣду? Славное вы дѣло сдѣлали, что не поддались Бонапарту, и отъ этого онъ околѣвалъ въ голоду въ Москвѣ, а теперь бѣжитъ, не оглядываяь, и армIи его живой не приходитъ; покойниковъ французскихъ никто не привезетъ до ихъ дому. Ну, такъ Бонапарта не слушались, а теперь слушаетесь какого-нибудь домашняго вора. Вѣдь опять и капитанъ-исправник, и засѣдатели есть на мѣстѣ. Гей, ребята, живите смирно, да честно; а то дураки, забiячныя головы, кричатъ: батюшка, не будемъ!»
По приглашению графа Ростопчина приехал из Мурома преосвященный Августин, вступивший через Боровицкие ворота в Кремль.
Успенский собор был заперт и опечатан до его прибытия. В стенах снаружи еще торчали вбитые в них брусья для коновязей. Владыка приказал отпереть северные двери. За ним вошли все сопровождающие его, держа перед собою зажженные свечи. Мерцающие огни осветили картину необычайного запустения. В перебитые от взрывов окна нанесло много снега. Пол был покрыт навозом, углем, стружками и лоскутьями одежд. Посреди стояли вытащенные из Оружейной палаты статуи. С иконостаса содрано серебро. Ризница разбросана. Над гробницами митрополитов были устроены стойла для лошадей. На алтаре валялись игральные карты, и были видны не совсем просохшие потоки вина. Архангельский - был завален бочками и рухлядью. Благовещенский и другие оказались совершенно опустошенными. В Вознесенском монастыре было найдено 7 хлебных печей. У подошвы Ивана Великого лежало 2 огромных сорвавшихся во время погрома колокола.
Х.В. Фабер дю Фор - В Кремле, Москва 12 октября 1812 г.
Тем временем из Казани возвратился в Москву Сенат, из Владимира - Канцелярия гражданского губернатора, из Нижнего - Губернское правление и Архив иностранных дел.
Официальный отчет определил сумму всех убытков в 320.000.000 рублей.
Распорядительный комитет возвращал найденной тем, кто основательно претендовал на это, но некоторые члены этого учреждения были уличены в присвоении чужого добра. Среди них оказалась жена обер-полицеймейстера Ивашкина, которая, по свидетельству графа Ростопчина, отличалась большой алчностью.
«Когда по уходѣ непрiятелей изъ Москвы составлялся инвентарь похищеннаго, розысканнаго и доставленнаго имущества, на которое не поступало претензiй, она неизмѣнно присутствовала при этомъ и, отбирая то, что приходилось ей по вкусу, обращалась къ своему супругу: «Можно, голубчикъ»? Тотъ отвѣчалъ: «Можно, голубушка, можно»!
Впрочем, и сам обличитель был в этом отношении не совсем безупречен:
«Такъ какъ мы лишились всего», - извещал секретарь графа Ростопчина свою жену, - «то онъ объявил намъ, что мы вправѣ взять изъ магазина Шальме все, что только намъ заблагоразсудится. Предлагаетъ тебѣ и seconde maman лучшiе 2 чайные сервиза, для seconde maman - запасъ французскаго табаку, для тебя духовъ помады и все, что мнѣ вздумается. Для самого себя возьметъ столовый червизъ, такъ какъ его собственный похищенъ. Приложены печати, приставленъ караулъ, опись составлена, такъ что Ивашкина ошибется въ своихъ расчетахъ: развѣ ея мужъ захватитъ какую-нибудь другую лавку»…
Магазин мадам Обер-Шальме в Глинищевском переулке
Несмотря на усиленный приток населения, внешнее возрождение Москвы подвигалось туго. В 1813 году Государю был представлен план графа Ростопчина «для урегулированiя нѣкоторыхъ частей столичнаго города». Проект был утвержден только в 1816 году при генерал-губернаторе Тормасове. На производство работ было отпущено 9 миллионов рублей, наряжено 4 полка и 2 пионерские роты и приказано сформировать 2 рабочих батальона.
А.П. Тормасов - участник войны 1812 года, генерал-губернатор Москвы с 1816 года
«Эта красавица», - писали о Москве в 1817 году, - «послѣ тяжкой болѣзни, съ блѣдными ланитами, съ небрежными волосами, съ едва выступающимъ румянцемъ; она еще немоществуетъ, но врачи обѣщают ей скорое и лучшее прежняго здравiе».
Закладка Храма Христа Спасителя на Воробьевых Горах 24 октября 1817 года
В 1819 году обгорелых и совершенно неотремонтированных домов было более 300.
Огюст-Антуан Кадоль - Панорама Москвы 20-х годов XIX века
Даже в 1826 году по случаю коронации Николая I велась административная переписка о проведении многих из них в благообразный вид.
Николай I
Такие дома существовали вплоть до начала 70-х годов. Долее всех были видны руины на Тверской в домах Гурьева (теперь - Сазикова и Спиридонова), на Воздвиженке, где зиял занятый сейчас палаццо Морозовой огромный пустырь князей Долгоруких и на Пречистенке - в доме Всеволожского, ныне - Военного ведомства…
Дом Арсения Морозова на Воздвиженке
Вот и подошло к концу наше неторопливое, достаточно долгое повествование. Мы надеемся, что Вам было интересно и не скучно читать эту серию постов, посвященную жизни в Москве в тяжелый 1812 год.