О траги-комической судьбе бедного ростовского скульптора. Часть 1
Друзья! Это абсолютно хитовый рассказ. Очень рекомендую!
Инна Пешкова. Жизнь и творчество Николая Горског
Что мне было тогда известно о скульпторе Горском? Немногое, да и то в общих чертах. Несколько лет работа и творчество связывали Николая Николаевича Горского с Уралом, а незадолго до Великой Отечественной войны он был ведущим скульптором знаменитого своим художественным литьем Каслинского завода.
Только в очень недавнем прошлом архивы и работники Уралмашзавода (к нему Горский тоже имел отношение) помогли искусствоведу О.П. Губкину восстановить его трудовую деятельность . (Журнал “Антиквариат и предметы коллекционирования”, № 9, 2005 г.) Внесла свой вклад в изучение каслинского периода жизни скульптора и сотрудница местного музея Анна Романовна Гильмиянова, подготовив каталог его выставки.
Но даже теперь, когда, кажется, восстановлены все необходимые точки, названы события и даты - многого в этих сведениях не хватает. Мешает их краткость, официальность, а то и просто неточность. Разве одного перечисления фактов достаточно, чтобы составить свое представление о художнике и человеке?
НЕОБХОДИМЫЕ ПРИЗНАНИЯ
Из автобиографии Н.Н. Горского
“Родился 9 мая 1900 года. Родных не знаю. Подкидыш”.
Из письма Н.Н. Горского журналисту Ю.Н. Елфимову (черновик)
“В городе Новочеркасске, на Платовском бульваре, под скамейкой, на которой спал старик-нищий, я был оставлен матерью. На груди лежала маленькая записка: “Дитя! Прости несчастную маму! Ребенок крещен. Имя Николай. Прости!” По определению врача в сиротском воспитательном доме мне было 4 дня от рождения. Очередной номер в книге регистрации подкидышей для меня был 38 389.
Двухнедельным меня взяли в деревню Миллеровку Ровенецкого уезда Таганрогского округа области Войска Донского крестьяне Евдоким Максимович Титаренко и его жена Василиса Емельяновна.
В школе не обучался, буквы и слоги узнавал у сверстников и малограмотных взрослых. Шести лет я уже заглядывал в большие книги, a семи читал в церкви на славянском часослов. Рисовать начал в том же возрасте”.
Из очерка журналиста П. И. Ратушного, встретившего Горского в Каслях в 1937 году (черновик)
“С глубоким волнением рассказывал Горский, как позже, когда подрос, старался представить себе, кто была его несчастная родная мама. Иногда казалось, что находил ее след, но то было лишь воображение. Любовь и жалость к матери жили в нем всегда”.
Продолжение письма Ю.Н. Елфимову
“В 1912 г. меня взял в ученики на 5 лет хозяин прачечной Терентий Иванович Булавко. Он же меня устроил учеником в художественное вечернее училище общества ростовских и нахичеванских художников. Оно было трехгодичным, но я учился всего 7 месяцев.
Я с детских лет был ошеломляюще любопытным. Все, какие были до революции, ремесла я любил выполнять - и женские, и мужские, без различия. Женские: нянчить детей, стирать их неказистую одежду, шить (как все девочки), вышивать, готовить любую пищу, заквашивать тесто для хлеба, готовить любых видов пряники, бублики, крендели, варить вареники, печь пышки и жарить со всякой начинкой пирожки. Одним словом, - все, на что способна всякая домохозяйка: прясть, ткать и т.д.
Мужская работа - рубить, пилить, строгать, создавая от простой скамейки до самых сложных столярных изделий с резьбой различных узоров - все это было мне под силу.
Работы с металлом всех видов - тоже мое занятия. Ведра, корыта, чайники - чего только не приходилось чинить!
С трехлетнего возраста я уже батрачил. Сначала нянчил чужих детей, поил и кормил их. Стал старше - пас телят, коз, потом свиней, коров лошадей...”
Как рассказала потом дочь скульптора Лилия Николаевна, свою фамилию и отчество он выбирал сам, когда получал паспорт.
Из трудового списка Н.Н. Горского
1920-1923 гг. В рядах Красной Армии, 1-я запасная стрелковая бригада и ростовские командные курсы в качестве художника, но числился простым пехотинцем.
1923-1926 гг. Учеба в харьковской профессионально-промышленной художественной школе.
1927-1931 гг. Работал в 4-м конвойном полку в г. Киеве как художник.
В детской колонии.
В Макеевке (Донбасс) в шахткоме № 1 в качестве художника
Во Дворце культуры имени “118”.
1931 г. В Раковской ФЗУ (Донбасс) в качестве преподавателя рисования.
1931 г. Работал главным художником Дворца культуры им. “118” на Советском руднике Макеевского района.
1926-1934 гг. Учеба в Киевском художественном институте.
1938-1935 гг. Работал художником завкома УЗТМ. Премирован 130 рублями, костюмом и ботинками.
1935 г. Работал в чугунолитейном цехе УЗТМ художником-скульптором в отделе художественного литья”.
В автобиографии обращает на себя внимание такая строчка: “С последнего курса института я был направлен на практику во Дворец культуры рудника “Туроз” Макеевского района и, не защитив диплома, стал работать”. Строчка интересна тем, что, возвращаясь впоследствии к этому времени, Горский вспоминал: “У меня с детства была тяга к монументальным произведениям. Там, в парке при Дворце культуры, я сделал из смеси угольных отходов и клея фигуру шахтера в натуральную величину, которую накануне открытия разрушили хулиганы”. Но своему увлечению монументальным искусством Горский был верен всегда.
Сделаем остановку на двух последних свидетельствах трудового списка, ибо, судя по хранившимся в архиве материалам, они имели для Горского особое значение.
К этому времени в личной жизни Горского произошли большие перемены. Он женился на Зое Петровне Нотченко, с которой познакомился в Новочеркасске, где Зоя играла в народном театре. В семье появилась приемная дочь Лиля. Об этой истории много лет спустя мне написала сама Лилия Николаевна: “Меня удочерили в 1932 году в Харькове после смерти моей мамы, младшей сестры Зои Петровны Марии. У Горских детей не было, а моя родная мать воспитывалась с двенадцати лет в семье Зои Петровны”.
Оба эти человека - жена и дочь - стали для Горского самыми близкими и дорогими людьми. “Зока”, “Зокина” - таким было обращение к жене в его письмах. Лиля ласково называлась “Лиленыш”, “Лилюша”.
Но обратимся к Уралмашу - грандиозной, масштабной новостройке, будущему “заводу заводов”. Размах планов, грядущие возможности рисовали перед Горским радужные перспективы. Его надежды разделяла жена, хотя и пробыла в Свердловске недолго.
А Горский рвался к работе. В областной газете “Уральский рабочий”, заводской “За тяжелое машиностроение” печатались призывные объявления: “В заводском клубе им. Сталина планомерная работа кружка изобразительных искусств начинается с 28 марта. Кружком руководит художник Н. Горский. Живопись, графика, скульптура. Лепка и резьба...”
Однако забота о самодеятельных художниках только отчасти приносит удовлетворение художнику. Огорчает отношение к монументальной скульптуре, да и общий язык с администрацией становится находить все труднее.
Сохранилось письмо Горского в редакцию заводской газеты “Зуб”, где художник прямо говорит о своих проблемах:
“Я здесь уже полтора года, но, кроме объявлений, лозунгов и вывесок, ничего не делаю. Разве только во время массовых политических кампаний пытаясь хотя бы приблизиться к изобразительному искусству, ибо из-за азиатского отношения руководящих лиц к этой области для работы остается 2-3 дня. Что может такая изопродукция дать, кроме грязного пятна на здании?
Я собрал большой исторический материал по заводу, подготовил много эскизов, но осуществить их не в силах, потому что приходится где-то на стороне брать побочную работу, дабы только приблизительно существовать. Это отнимает время и расхолаживает к творчеству”.
К тому же разлука с домом явно шла Горскому не на пользу. В письмах этого периода интересно не только его личное настроение, но колоритные краски времени, в котором он жил и работал.
Из письма от 10 июня 1934 года. Свердловск
“Чертово дело с деньгами. В завкоме до сих пор счет арестован. На сотню есть халтура - это значки “Зот”. Но денег не дают. Тоже из-за счета. Для клуба сделал эскиз, а зав. уехал в отпуск. Так что сейчас у меня ни копейки, живу одним хлебом”.
Из письма от 10 августа 1934 года
“Зока!
С тех пор как ты уехала, пошли дожди и до сих пор идут. В комнате у меня 9 ваз цветов - четыре калачика и один фикус. А вчера последовал приказ Уралмашу о том, что всем культработникам давать отпуск только с 1 сентября, т.к. сентябрь - межсезонный период. Мой отпуск аннулировали. Сейчас готовлю тебе посылку, в которой мука, крупа и т.д. Пошлю 100 рублей.
Водопровод уже работает, но уборных еще нет. Ходят слухи, что будут давать бирки на дрова - тоже приобрету.
А теперь об интимном.
Зокина! Соседи говорят, что из твоих портретов у меня скоро будет картинная галерея. Я уже 4 раза рисовал тебя с той фотографии - помнишь в Ялте? - и все никак не удавалось. И вот - получилось! Повесил над кроватью. Иногда в сумерках глянешь - и кажется, что живая. Когда закончил его - такая тоска взяла”!
16 августа 1934 года
“3окина! Несмотря на мою перегруженность работой, меня тянет домой, где я изливаю свои чувства в рисовании. Мария (соседка) однажды, зайдя в комнату, заметила: куда ни глянешь - везде Зоя, Зоя и Зоя.
Такое со мной впервые”.
Без даты
“Привет! Оказывается, не так-то легко быть одному. Иногда услышу во дворе крик или смех какой-то девчонки - так и кажется, что это Лиля. Сейчас немного свыкся и то только благодаря тому, что занят экстренной работой - макет делаю по оформлению физкультурной площадки. А первые дни просто не работалось. Ну, целую мамулю и доцюлю. Ваш батько Мыкола”.
Сохранился черновик письма-обращения к прессе, который по справедливости можно назвать криком души. В нем разочарование и отчаяние говорят о себе в полный голос. А еще - это как бы нетрадиционный отчет о том, как складывалась его жизнь на Уралмаше. Цитирую письмо:
“Прав ли я буду, уйдя с завода в другое учреждение? Не знаю. Но дальше терпеть такое издевательство я не могу и не в силах.
С целью получить хорошую закалку и опыт я в 1933 году приехал на УЗТМ. Я не считался даже с такой ставкой (300 руб. в месяц), которую в клубах и на заводах получают мальчишки.
- Хорошо, - сказал предзавкома Власов, - покажи себя, оклад увеличим.
И я с первых дней начал показывать - оформил первомайскую колонну с портретами вождей и лучших ударников, оформил панно и образное решение самих зданий. Меня тогда премировали костюмом. Дали помещение для занятий изокружка и мастерскую.
Но так продолжалось недолго.
Месяца два я позанимался с кружком, a потом нас выбросили из помещения. Работать приходилось на улице под забором и у здания. Кружок разбежался. Потом выделили комнату. Вновь слетелись орлы-изовцы, но... В связи с переходом завкома в новое помещение, меня снова выбросили на улицу. Хотели построить в саду отдельную площадку для изо-занятий, но опять дело не пошло: расходы.
А теперь лично о себе. Используюсь ли я на заводе как квалифицированная сила в наглядной агитации? Нет. Я пишу объявления, лозунги и все, что может выполнить любой парнишка. Но выполнять сложные задачи, создавать картины из жизни завода, создать галерею отличников труда в живописи и скульптуре, готовить в кружке изо будущие кадры искусства мне не дают и даже не желают разговаривать на эту тему.
Я устал, ослаб физически, ибо нет материальных средств для поддержания своего здоровья. У меня на всю семью из трех человек всего 100-120 рублей, а иногда даже 80...”
Судя по всему, это обращение так и не было опубликовано, но к помощи прессы Горский пытался обращаться не раз.
Новый поворот в творчестве обещала его работа в чугунолитейном цехе, где Уралмаш начал отливать скульптуры по опыту и технологии знаменитых Каслей. Энтузиаст и поклонник художественного литья Каслей начальник чугунолитейного цеха Василий Митрофанович Уханев решил полностью повторить условия, которые существовали в Каслях, у себя в цехе. Для этого оттуда были привезены формовочное пески, зачислены на работу каслинские мастера.
Уханеву удалось осуществить свои планы, а Горский... Горский стал первым скульптором-профессионалом, который принимал в этой работе участие.
Случилось это не сразу.
Чтобы испытать свои силы и подтвердить возможности, Горский согласился быть в цехе чернорабочим. Писатель П.И. Ратушный в своем подготовленном для печати очерке подтверждает это признанием самого Горского: “За 75 рублей в месяц я днем таскал песок и глину, а по ночам в том же цехе бесплатно лепил фигуры”. Позднее именно здесь, в чугунолитейном цехе, Горский стал автором скульптур, которые отливались в чугуне.
“До сих пор на заводе впускались преимущественно мелкие вещицы - копии старых каслинских образцов, - писала газета “Уральский рабочий” 23 апреля 1935 г. - Сейчас художник Горский выполняет скульптуры лучших ударников и ударниц чугунолитейного цеха, формовщиков и формовщиц. Художник работает над вазой с изображением лучших рабочих цеха. Эта ваза будет закончена в глине и гипсе к первому мая”.
Это - лишь часть того, что удалось задумать и осуществить скульптору. Позднее он вспоминал: “В свободное время в цехе серого чугуна я сделал красноармейца высотой в 25 см и отлил его в чугуне. Там же в полурост сделал формовщицу, но отлить не пришлось. Из глыбы мела высек глухонемого обрубщика, его взяли в Москву, в музей глухонемых”.
Но снова что-то не складывается, мешает, обстоятельства оборачиваются против художника. Об этом - записка Горского начальнику цеха Уханеву:
“Василий Митрофанович! Информирую вас письменно, потому что не встречается возможность переговорить лично.
Дело в том, что я сейчас работу над вазой приостановил. Нет ни воска, ни глины на нее. На время, пока прибудет на склад необходимый мне материал, я хочу взять за свой счет отпуск. Обратился к тов. Смирнову, а он предлагает подать заявление об уходе из цеха. Есть ли в этом смысл сейчас, когда работа выполнена на 60-70%?
Сделаны три основные фигуры, сделаны два диска для основания вазы, сделан остов вазы и четыре мелкие фигуры, предназначенные для украшения кромки нижнего диска.
К первому мая я мог бы закончить. Вопрос лишь в материале, a сделав все, можно ее скопировать в глине. Передайте через своего секретаря ваш взгляд на это дело или дайте возможность с вами поговорить.
Н. Горский”.
Ответа на это обращение не последовало. Возможно, Василий Митрофанович считал, что все образуется в рабочем порядке. Hо главное - самого Горского волновали уже другие проблемы.
С осени 1934 года внимание Горского переключается на его работу в качестве инструктора изосектора областного дома искусств. Выявление народных талантов в глубинке оказалось делом хлопотным и нелегким.
В ноябре 1934 года “Уральский рабочий” рассказывает об областной выставке художников-самоучек Перми, Челябинска, Свердловска, на которой была показана и картина Горского “Партизанка”, замечая, что “если она кажется на первый взгляд мрачноватой, то это художник задумал свою героиню суровой, беспощадной к врагу”.
Участие в выставке, новые знакомства повлияли на желание Горского помогать талантам на местах, активно участвовать в новой работе.
Из письма от 15 июля 1935 года
“Зокина и Лилюк!
Пишу с фронта борьбы за художественную самодеятельность Ирбитского района. Дела не особенно важные. Самоучки хотя и находятся, но работ у них никаких нет. Кружков здесь никогда не существовало. Люди так живут скудно и так перегружены работой, что не до искусства.
По всем селам - половина домов с позаколочеными окнами, позарастали и тропинки. Как-то жутко делается, когда заходишь в село и нигде не видишь живой души. Большинство ушли в города и повыселены. Это кулачество.
Правда, есть и хорошее. Почти у каждого колхозника имеются птицы, овцы, козы, коровы и лошади. Жалуются только на утомление. Они работают с 5 утра до 10-11 вечера без выходных.
Завербовал в районе 18 человек, но работ нет, нахожу только слабые, ибо ни бумаги, ни альбомов, ни кистей или цветных карандашей ни в районах, ни в сельских советах нет.
Если будут материалы - организую районную выставку колхозников. 21 июля выеду в Туринск...”
Письмо от 25 июля 1935 года
“Опять беда в том, что областная пресса молчит о самодеятельности. Пислал я в “Уральский рабочий” и “На смену!” интересные сведения - молчат.
В ирбитских селах ни черта нет. Из Туринска привез несколько слабых работ.
Нет организаторов самодеятельности. Мешают беспрерывные дожди. В полевых станах плохо с доставкой литературы и газет.
Кое-где возникают хоровые кружки. Поют кто во что горазд или танцуют под патефон. Муз. инструментов нет никаких, хотя все это могло быть, если бы этим занимались.
В Ирбите курсы избачей приостановлены из-за уборки урожая, - перенесены на зиму. Зимой перенесут на весну, с весны на лето - так и будут петь, что у попа была собака...
В самом Ирбите, пожалуй, лучше. Приписываю это прессе. После двух моих заметок дела двинулись быстрей. По радио выступаю тоже.
Самоучка-художник старик имеет около 3000 работ. Но его обманывали представители Москвы и Свердловска. Забрали лучшие работы, о нем - ни слова, а работы пропали. Теперь он не доверяет и мне. Думаю его все-таки уломать.
Сделаю выставку трех районов Режа, Ирбита, Туринска в Ирбите. Люди есть, но трудов у них никаких из-за недостатка красок.
Ну, а клопы мне не дают жизни. Я ночью не сплю, а сплю, так сказать, на ногах - днем и где попало. Питаюсь молоком - мое удовольствие”.
Горский оказался энтузиастом нового для него дела. Составил подробный отчет о поездке по деревням и селам, показав, что “в смысле самодеятельности здесь не поднятая целина”. Выступал в газетах, подготовил обещанную выставку самодеятельных художников в Ирбите, ради которой колесил по районам.
“Уральский рабочий” 10 августа 1935 года откликнулся похвалой в адрес художника: “Выставка организована хорошо инструктором изодиска Горским”. Но этот успех уже ничего не решал в судьбе художника. Прочитав в июле 1935 года объявление о том, что Каслинскому чугунолитейному и механическому заводу требуется скульптор по художественному литью, Горский принимает решение ехать в Касли.
Впереди ждала новая, неизведанная дорога.
Инна Пешкова. Жизнь и творчество Николая Горског
Что мне было тогда известно о скульпторе Горском? Немногое, да и то в общих чертах. Несколько лет работа и творчество связывали Николая Николаевича Горского с Уралом, а незадолго до Великой Отечественной войны он был ведущим скульптором знаменитого своим художественным литьем Каслинского завода.
Только в очень недавнем прошлом архивы и работники Уралмашзавода (к нему Горский тоже имел отношение) помогли искусствоведу О.П. Губкину восстановить его трудовую деятельность . (Журнал “Антиквариат и предметы коллекционирования”, № 9, 2005 г.) Внесла свой вклад в изучение каслинского периода жизни скульптора и сотрудница местного музея Анна Романовна Гильмиянова, подготовив каталог его выставки.
Но даже теперь, когда, кажется, восстановлены все необходимые точки, названы события и даты - многого в этих сведениях не хватает. Мешает их краткость, официальность, а то и просто неточность. Разве одного перечисления фактов достаточно, чтобы составить свое представление о художнике и человеке?
НЕОБХОДИМЫЕ ПРИЗНАНИЯ
Из автобиографии Н.Н. Горского
“Родился 9 мая 1900 года. Родных не знаю. Подкидыш”.
Из письма Н.Н. Горского журналисту Ю.Н. Елфимову (черновик)
“В городе Новочеркасске, на Платовском бульваре, под скамейкой, на которой спал старик-нищий, я был оставлен матерью. На груди лежала маленькая записка: “Дитя! Прости несчастную маму! Ребенок крещен. Имя Николай. Прости!” По определению врача в сиротском воспитательном доме мне было 4 дня от рождения. Очередной номер в книге регистрации подкидышей для меня был 38 389.
Двухнедельным меня взяли в деревню Миллеровку Ровенецкого уезда Таганрогского округа области Войска Донского крестьяне Евдоким Максимович Титаренко и его жена Василиса Емельяновна.
В школе не обучался, буквы и слоги узнавал у сверстников и малограмотных взрослых. Шести лет я уже заглядывал в большие книги, a семи читал в церкви на славянском часослов. Рисовать начал в том же возрасте”.
Из очерка журналиста П. И. Ратушного, встретившего Горского в Каслях в 1937 году (черновик)
“С глубоким волнением рассказывал Горский, как позже, когда подрос, старался представить себе, кто была его несчастная родная мама. Иногда казалось, что находил ее след, но то было лишь воображение. Любовь и жалость к матери жили в нем всегда”.
Продолжение письма Ю.Н. Елфимову
“В 1912 г. меня взял в ученики на 5 лет хозяин прачечной Терентий Иванович Булавко. Он же меня устроил учеником в художественное вечернее училище общества ростовских и нахичеванских художников. Оно было трехгодичным, но я учился всего 7 месяцев.
Я с детских лет был ошеломляюще любопытным. Все, какие были до революции, ремесла я любил выполнять - и женские, и мужские, без различия. Женские: нянчить детей, стирать их неказистую одежду, шить (как все девочки), вышивать, готовить любую пищу, заквашивать тесто для хлеба, готовить любых видов пряники, бублики, крендели, варить вареники, печь пышки и жарить со всякой начинкой пирожки. Одним словом, - все, на что способна всякая домохозяйка: прясть, ткать и т.д.
Мужская работа - рубить, пилить, строгать, создавая от простой скамейки до самых сложных столярных изделий с резьбой различных узоров - все это было мне под силу.
Работы с металлом всех видов - тоже мое занятия. Ведра, корыта, чайники - чего только не приходилось чинить!
С трехлетнего возраста я уже батрачил. Сначала нянчил чужих детей, поил и кормил их. Стал старше - пас телят, коз, потом свиней, коров лошадей...”
Как рассказала потом дочь скульптора Лилия Николаевна, свою фамилию и отчество он выбирал сам, когда получал паспорт.
Из трудового списка Н.Н. Горского
1920-1923 гг. В рядах Красной Армии, 1-я запасная стрелковая бригада и ростовские командные курсы в качестве художника, но числился простым пехотинцем.
1923-1926 гг. Учеба в харьковской профессионально-промышленной художественной школе.
1927-1931 гг. Работал в 4-м конвойном полку в г. Киеве как художник.
В детской колонии.
В Макеевке (Донбасс) в шахткоме № 1 в качестве художника
Во Дворце культуры имени “118”.
1931 г. В Раковской ФЗУ (Донбасс) в качестве преподавателя рисования.
1931 г. Работал главным художником Дворца культуры им. “118” на Советском руднике Макеевского района.
1926-1934 гг. Учеба в Киевском художественном институте.
1938-1935 гг. Работал художником завкома УЗТМ. Премирован 130 рублями, костюмом и ботинками.
1935 г. Работал в чугунолитейном цехе УЗТМ художником-скульптором в отделе художественного литья”.
В автобиографии обращает на себя внимание такая строчка: “С последнего курса института я был направлен на практику во Дворец культуры рудника “Туроз” Макеевского района и, не защитив диплома, стал работать”. Строчка интересна тем, что, возвращаясь впоследствии к этому времени, Горский вспоминал: “У меня с детства была тяга к монументальным произведениям. Там, в парке при Дворце культуры, я сделал из смеси угольных отходов и клея фигуру шахтера в натуральную величину, которую накануне открытия разрушили хулиганы”. Но своему увлечению монументальным искусством Горский был верен всегда.
Сделаем остановку на двух последних свидетельствах трудового списка, ибо, судя по хранившимся в архиве материалам, они имели для Горского особое значение.
К этому времени в личной жизни Горского произошли большие перемены. Он женился на Зое Петровне Нотченко, с которой познакомился в Новочеркасске, где Зоя играла в народном театре. В семье появилась приемная дочь Лиля. Об этой истории много лет спустя мне написала сама Лилия Николаевна: “Меня удочерили в 1932 году в Харькове после смерти моей мамы, младшей сестры Зои Петровны Марии. У Горских детей не было, а моя родная мать воспитывалась с двенадцати лет в семье Зои Петровны”.
Оба эти человека - жена и дочь - стали для Горского самыми близкими и дорогими людьми. “Зока”, “Зокина” - таким было обращение к жене в его письмах. Лиля ласково называлась “Лиленыш”, “Лилюша”.
Но обратимся к Уралмашу - грандиозной, масштабной новостройке, будущему “заводу заводов”. Размах планов, грядущие возможности рисовали перед Горским радужные перспективы. Его надежды разделяла жена, хотя и пробыла в Свердловске недолго.
А Горский рвался к работе. В областной газете “Уральский рабочий”, заводской “За тяжелое машиностроение” печатались призывные объявления: “В заводском клубе им. Сталина планомерная работа кружка изобразительных искусств начинается с 28 марта. Кружком руководит художник Н. Горский. Живопись, графика, скульптура. Лепка и резьба...”
Однако забота о самодеятельных художниках только отчасти приносит удовлетворение художнику. Огорчает отношение к монументальной скульптуре, да и общий язык с администрацией становится находить все труднее.
Сохранилось письмо Горского в редакцию заводской газеты “Зуб”, где художник прямо говорит о своих проблемах:
“Я здесь уже полтора года, но, кроме объявлений, лозунгов и вывесок, ничего не делаю. Разве только во время массовых политических кампаний пытаясь хотя бы приблизиться к изобразительному искусству, ибо из-за азиатского отношения руководящих лиц к этой области для работы остается 2-3 дня. Что может такая изопродукция дать, кроме грязного пятна на здании?
Я собрал большой исторический материал по заводу, подготовил много эскизов, но осуществить их не в силах, потому что приходится где-то на стороне брать побочную работу, дабы только приблизительно существовать. Это отнимает время и расхолаживает к творчеству”.
К тому же разлука с домом явно шла Горскому не на пользу. В письмах этого периода интересно не только его личное настроение, но колоритные краски времени, в котором он жил и работал.
Из письма от 10 июня 1934 года. Свердловск
“Чертово дело с деньгами. В завкоме до сих пор счет арестован. На сотню есть халтура - это значки “Зот”. Но денег не дают. Тоже из-за счета. Для клуба сделал эскиз, а зав. уехал в отпуск. Так что сейчас у меня ни копейки, живу одним хлебом”.
Из письма от 10 августа 1934 года
“Зока!
С тех пор как ты уехала, пошли дожди и до сих пор идут. В комнате у меня 9 ваз цветов - четыре калачика и один фикус. А вчера последовал приказ Уралмашу о том, что всем культработникам давать отпуск только с 1 сентября, т.к. сентябрь - межсезонный период. Мой отпуск аннулировали. Сейчас готовлю тебе посылку, в которой мука, крупа и т.д. Пошлю 100 рублей.
Водопровод уже работает, но уборных еще нет. Ходят слухи, что будут давать бирки на дрова - тоже приобрету.
А теперь об интимном.
Зокина! Соседи говорят, что из твоих портретов у меня скоро будет картинная галерея. Я уже 4 раза рисовал тебя с той фотографии - помнишь в Ялте? - и все никак не удавалось. И вот - получилось! Повесил над кроватью. Иногда в сумерках глянешь - и кажется, что живая. Когда закончил его - такая тоска взяла”!
16 августа 1934 года
“3окина! Несмотря на мою перегруженность работой, меня тянет домой, где я изливаю свои чувства в рисовании. Мария (соседка) однажды, зайдя в комнату, заметила: куда ни глянешь - везде Зоя, Зоя и Зоя.
Такое со мной впервые”.
Без даты
“Привет! Оказывается, не так-то легко быть одному. Иногда услышу во дворе крик или смех какой-то девчонки - так и кажется, что это Лиля. Сейчас немного свыкся и то только благодаря тому, что занят экстренной работой - макет делаю по оформлению физкультурной площадки. А первые дни просто не работалось. Ну, целую мамулю и доцюлю. Ваш батько Мыкола”.
Сохранился черновик письма-обращения к прессе, который по справедливости можно назвать криком души. В нем разочарование и отчаяние говорят о себе в полный голос. А еще - это как бы нетрадиционный отчет о том, как складывалась его жизнь на Уралмаше. Цитирую письмо:
“Прав ли я буду, уйдя с завода в другое учреждение? Не знаю. Но дальше терпеть такое издевательство я не могу и не в силах.
С целью получить хорошую закалку и опыт я в 1933 году приехал на УЗТМ. Я не считался даже с такой ставкой (300 руб. в месяц), которую в клубах и на заводах получают мальчишки.
- Хорошо, - сказал предзавкома Власов, - покажи себя, оклад увеличим.
И я с первых дней начал показывать - оформил первомайскую колонну с портретами вождей и лучших ударников, оформил панно и образное решение самих зданий. Меня тогда премировали костюмом. Дали помещение для занятий изокружка и мастерскую.
Но так продолжалось недолго.
Месяца два я позанимался с кружком, a потом нас выбросили из помещения. Работать приходилось на улице под забором и у здания. Кружок разбежался. Потом выделили комнату. Вновь слетелись орлы-изовцы, но... В связи с переходом завкома в новое помещение, меня снова выбросили на улицу. Хотели построить в саду отдельную площадку для изо-занятий, но опять дело не пошло: расходы.
А теперь лично о себе. Используюсь ли я на заводе как квалифицированная сила в наглядной агитации? Нет. Я пишу объявления, лозунги и все, что может выполнить любой парнишка. Но выполнять сложные задачи, создавать картины из жизни завода, создать галерею отличников труда в живописи и скульптуре, готовить в кружке изо будущие кадры искусства мне не дают и даже не желают разговаривать на эту тему.
Я устал, ослаб физически, ибо нет материальных средств для поддержания своего здоровья. У меня на всю семью из трех человек всего 100-120 рублей, а иногда даже 80...”
Судя по всему, это обращение так и не было опубликовано, но к помощи прессы Горский пытался обращаться не раз.
Новый поворот в творчестве обещала его работа в чугунолитейном цехе, где Уралмаш начал отливать скульптуры по опыту и технологии знаменитых Каслей. Энтузиаст и поклонник художественного литья Каслей начальник чугунолитейного цеха Василий Митрофанович Уханев решил полностью повторить условия, которые существовали в Каслях, у себя в цехе. Для этого оттуда были привезены формовочное пески, зачислены на работу каслинские мастера.
Уханеву удалось осуществить свои планы, а Горский... Горский стал первым скульптором-профессионалом, который принимал в этой работе участие.
Случилось это не сразу.
Чтобы испытать свои силы и подтвердить возможности, Горский согласился быть в цехе чернорабочим. Писатель П.И. Ратушный в своем подготовленном для печати очерке подтверждает это признанием самого Горского: “За 75 рублей в месяц я днем таскал песок и глину, а по ночам в том же цехе бесплатно лепил фигуры”. Позднее именно здесь, в чугунолитейном цехе, Горский стал автором скульптур, которые отливались в чугуне.
“До сих пор на заводе впускались преимущественно мелкие вещицы - копии старых каслинских образцов, - писала газета “Уральский рабочий” 23 апреля 1935 г. - Сейчас художник Горский выполняет скульптуры лучших ударников и ударниц чугунолитейного цеха, формовщиков и формовщиц. Художник работает над вазой с изображением лучших рабочих цеха. Эта ваза будет закончена в глине и гипсе к первому мая”.
Это - лишь часть того, что удалось задумать и осуществить скульптору. Позднее он вспоминал: “В свободное время в цехе серого чугуна я сделал красноармейца высотой в 25 см и отлил его в чугуне. Там же в полурост сделал формовщицу, но отлить не пришлось. Из глыбы мела высек глухонемого обрубщика, его взяли в Москву, в музей глухонемых”.
Но снова что-то не складывается, мешает, обстоятельства оборачиваются против художника. Об этом - записка Горского начальнику цеха Уханеву:
“Василий Митрофанович! Информирую вас письменно, потому что не встречается возможность переговорить лично.
Дело в том, что я сейчас работу над вазой приостановил. Нет ни воска, ни глины на нее. На время, пока прибудет на склад необходимый мне материал, я хочу взять за свой счет отпуск. Обратился к тов. Смирнову, а он предлагает подать заявление об уходе из цеха. Есть ли в этом смысл сейчас, когда работа выполнена на 60-70%?
Сделаны три основные фигуры, сделаны два диска для основания вазы, сделан остов вазы и четыре мелкие фигуры, предназначенные для украшения кромки нижнего диска.
К первому мая я мог бы закончить. Вопрос лишь в материале, a сделав все, можно ее скопировать в глине. Передайте через своего секретаря ваш взгляд на это дело или дайте возможность с вами поговорить.
Н. Горский”.
Ответа на это обращение не последовало. Возможно, Василий Митрофанович считал, что все образуется в рабочем порядке. Hо главное - самого Горского волновали уже другие проблемы.
С осени 1934 года внимание Горского переключается на его работу в качестве инструктора изосектора областного дома искусств. Выявление народных талантов в глубинке оказалось делом хлопотным и нелегким.
В ноябре 1934 года “Уральский рабочий” рассказывает об областной выставке художников-самоучек Перми, Челябинска, Свердловска, на которой была показана и картина Горского “Партизанка”, замечая, что “если она кажется на первый взгляд мрачноватой, то это художник задумал свою героиню суровой, беспощадной к врагу”.
Участие в выставке, новые знакомства повлияли на желание Горского помогать талантам на местах, активно участвовать в новой работе.
Из письма от 15 июля 1935 года
“Зокина и Лилюк!
Пишу с фронта борьбы за художественную самодеятельность Ирбитского района. Дела не особенно важные. Самоучки хотя и находятся, но работ у них никаких нет. Кружков здесь никогда не существовало. Люди так живут скудно и так перегружены работой, что не до искусства.
По всем селам - половина домов с позаколочеными окнами, позарастали и тропинки. Как-то жутко делается, когда заходишь в село и нигде не видишь живой души. Большинство ушли в города и повыселены. Это кулачество.
Правда, есть и хорошее. Почти у каждого колхозника имеются птицы, овцы, козы, коровы и лошади. Жалуются только на утомление. Они работают с 5 утра до 10-11 вечера без выходных.
Завербовал в районе 18 человек, но работ нет, нахожу только слабые, ибо ни бумаги, ни альбомов, ни кистей или цветных карандашей ни в районах, ни в сельских советах нет.
Если будут материалы - организую районную выставку колхозников. 21 июля выеду в Туринск...”
Письмо от 25 июля 1935 года
“Опять беда в том, что областная пресса молчит о самодеятельности. Пислал я в “Уральский рабочий” и “На смену!” интересные сведения - молчат.
В ирбитских селах ни черта нет. Из Туринска привез несколько слабых работ.
Нет организаторов самодеятельности. Мешают беспрерывные дожди. В полевых станах плохо с доставкой литературы и газет.
Кое-где возникают хоровые кружки. Поют кто во что горазд или танцуют под патефон. Муз. инструментов нет никаких, хотя все это могло быть, если бы этим занимались.
В Ирбите курсы избачей приостановлены из-за уборки урожая, - перенесены на зиму. Зимой перенесут на весну, с весны на лето - так и будут петь, что у попа была собака...
В самом Ирбите, пожалуй, лучше. Приписываю это прессе. После двух моих заметок дела двинулись быстрей. По радио выступаю тоже.
Самоучка-художник старик имеет около 3000 работ. Но его обманывали представители Москвы и Свердловска. Забрали лучшие работы, о нем - ни слова, а работы пропали. Теперь он не доверяет и мне. Думаю его все-таки уломать.
Сделаю выставку трех районов Режа, Ирбита, Туринска в Ирбите. Люди есть, но трудов у них никаких из-за недостатка красок.
Ну, а клопы мне не дают жизни. Я ночью не сплю, а сплю, так сказать, на ногах - днем и где попало. Питаюсь молоком - мое удовольствие”.
Горский оказался энтузиастом нового для него дела. Составил подробный отчет о поездке по деревням и селам, показав, что “в смысле самодеятельности здесь не поднятая целина”. Выступал в газетах, подготовил обещанную выставку самодеятельных художников в Ирбите, ради которой колесил по районам.
“Уральский рабочий” 10 августа 1935 года откликнулся похвалой в адрес художника: “Выставка организована хорошо инструктором изодиска Горским”. Но этот успех уже ничего не решал в судьбе художника. Прочитав в июле 1935 года объявление о том, что Каслинскому чугунолитейному и механическому заводу требуется скульптор по художественному литью, Горский принимает решение ехать в Касли.
Впереди ждала новая, неизведанная дорога.