Герман Дижечко. Расстрел
Я не просил меня расстреливать на рассвете! Что я, совсем ненормальный, вставать в полшестого, да еще и по такому неприятному поводу? Вставать в такую рань можно только для того, чтобы, переползая через тёпленькое, сладкое тельце, задержаться ненадолго, а потом спать дальше. Пару-тройку часиков.
Да ещё и это дурацкое последнее желание. Ну что может желать человек за пять минут до самого важного события в жизни? Глупость какую-нибудь. Ну, разве, что косяк и в партию.
А они, главное, еще спрашивают:
- А тебе что, коммунисты нравятся?
- И коммунисты, и фашисты, и педерасты, и не нравятся! Мне сейчас вообще всё побарабанно! Впервые в жизни расстреливают, понимаешь?
- Ну, косяк - это понятно. А в партию-то тебе на хрена?
- Люблю старинные советские фильмы про войну.
- А при чём тут кино?
- Люблю смотреть, как коммунистов расстреливают. Прямо за живое берёт.
- Может сто грамм, брат?
- Не. Спасибо. Бросил.
- Так тебе ж вроде как уже по барабану всё! Тебе что, еще и здоровья жалко?
- Нет. Тут вопрос принципиальный!
- Я вижу - ты, вроде, неплохой парень. Не возражаешь, если мы, всё- таки по сотке дёрнем, а то рука чё-та не поднимается.
- Да и я могу с вами чёкнуться за компанию, но пить не стану. Мать земля за меня выпьет.
- Согласен, брат.
Из-за холмов на востоке показался ярко-красный край огромного
огненного шара. Того самого, что появляется в Ново-Косино и исчезает в Кунцево. Занималась заря нового, наверняка, счастливого дня, которого я так и не увижу.
Командир расстрельного взвода, на вид деревенский парень из не очень ближнего Подмосковья, утирая рукавом шинели пухлые губы и прикуривая сигарету, спросил:
- А тебя за что, ну эт самое, товойт?
- Да вот, судьба так распорядилась. Повязали, как и многих других, в районе последнего теракта. А я только с радиорынка приехал. Из метро
Выхожу и тут ка-ак ёбнет! Они это называют: «и тут раздался хлопок».
Ни хрена себе хлопок! Я чуть не оглох. Меня взрывной волной на землю бросило. Любимые очки - вдребезги! Из окон стёкла градом посыпались. Ну, все врассыпную, и я за компанию. Стадное чувство коллективного страха, понимаешь? А вокруг оцепление, как будто в курсе были, что бумкнет. Шмонали на месте. Ну, конечно, у меня в портфеле, как назло, куча батареек для пультов и телефонов, провода для телефона и компьютера - кошка перегрызла. Они почему-то любят полихлорвенил. На радиорынок специально за всей этой байдой ездил. Сэкономил, б..ть! А у меня еще на указательном пальце шрам, достаточно свежий, в уголке между первой и второй фалангами. Сигаретой прижёг. Волдырь только сошел. Вот, видишь?
- Ну так понятно же, что ожег. Они там чё совсем охренели?
- Ага! Говорят - это у меня от частого использования «калаша». А я первый и последний раз из автомата еще в школе на НВП стрелял. А от меня, главное, ещё и дымом от тротила сильно несёт. Спецовчарка, что стояла неподалеку, чуть не повесилась на поводке - так на меня кидалась! Двое ВВшников еле удержали. Но главное - это то, что какая-то слепая старушка лет ста, сказала им, что за полминуты до взрыва, видела, как я бросил какой-то сверток в ту самую урну, которая рванула. И ещё одна толстая тётка с пирожком во рту это подтвердила. У страха, как говорится, глаза велики. А я просто достал из пачки последнюю сигарету, а пустую пачку,как культурный человек, бросил в урну. Такие дела. Даже прикурить не успел.
Парень протянул мне сигарету /спасибо/ и сказал:
- В общем так. Сейчас мы все организованно роем тебе могилу, бросаем
туда какой-нибудь мусор, закапываем, стреляем в воздух, и ты бежишь.
Вижу, что не виноват. А чё с лицом-то? Думаешь, шучу?
Похоже, что не шутит. Ухмылка вполне естественная для его положения. Во что, интересно, он играет?
- А ребята тебя не спалят?
- Я за них головой ручаюсь. С детства знаю их, как облупленных. Мы
друг за друга глаза выпьем! Я себе не верю, а им верю! Как и они мне.
И в школе, и в техникуме вместе учились. А вообще-то мы - футбольная команда. Я - вратарь. Из Малоярославца мы.
- Я примерно так и подумал. Я в детстве хоккеем увлекался. Тоже на воротах стоял.
- Старший лейтенант Гаврилов, - представился он и протянул мне руку.
- Зачем ты это делаешь?
- Что?
- Ну, меня выручаешь?
- С моим братишкой в прошлом году примерно такая же, как и с тобой, история приключилась. Как ты говорил, у страха глаза велики. А тогда много народу полегло. И, по-видимому, очень важных персон. Ну, это когда Хилтон подорвали. Самые лучшие адвокаты ничего не смогли сделать. Пятнадцать человек тогда расстреляли. Четверо, как потом выяснилось, были невиновны. И среди них братик мой. Никакая компенсация человека не вернет. Он через неделю жениться собирался. На первой городской красавице. Она с горя на себя руки наложила. Вот так-то брат. Личное это. Поэтому я в расстрельную роту и попросился. Душу на, действительно, нелюдях отвести. Честно говоря, не очень-то помогает. И ты - не первый, кого мы отпустили. Потому как по совести хочется, а способов нету. Ладно, пора копать. Солнце взошло уж. Надо поторапливаться.
Все, по очереди, видимо, для того, чтобы каждый осознавал, что творит и, также, для укрепления круговой поруки соучастием, быстро вырыли неглубокую яму. Потом накидали туда каких-то веток, засыпали землей, придав ей форму настоящей могилы. Даже крест воткнули, сплетённый из ивовых прутьев.
- Ну, вот и порядок, - произнес Гаврилов и коротко приложился к фляге со спиртом. А тебе есть куда бежать-то?
- Есть. Только позволь мне с твоего мобильника матери позвонить. Ну,
типа, попрощаться.
- Валяй. Только учти, что все разговоры записываются.
- Понимаю. Не подведу.
- Да, и вот еще что. Выпьешь с нами на посошок - отпустим, откажешься - расстреляем!
- А-а. Нет. Не могу. Стреляйте!
- Что, всё так серьезно?
- Я обещал!
- Кому обещал?
- Всем. Матери, например. Понимаешь такие вещи?
- Такое понимаю, брат.
Я позвонил маме, сказал, что очень долго не увидимся и всё такое. Потом солдаты по команде старшего лейтенанта Гаврилова дали залп в воздух. Очень стройно, без единого форшлага. Мы все пожали друг другу руки. Гаврилов попросил меня быть предельно осторожным, чтоб не подвести его и его товарищей под монастырь. Причем он перекрестил меня на прощанье. Мне было немного неловко. Да всем было, как-то, не по себе. Чуть не убили. А тут такой поворот.
- Свободен. Беги уже!
Я, смущенно улыбаясь, помахал моим не состоявшимся палачам рукой, и скрылся в ближайшей лесополосе.
Мой звонок маме означал, что меня свинтили, но я выкрутился. В центр
она передала, чтобы меня ждали наши на определенной конспиративной квартире в этом квадрате и поменяли дислокацию агентов, местоположение оружейных складов, провели серьезную рекогносцировку, и вообще залегли на дно, пока стихнет паника в городе.
Жить хорошо, подумал я, даже если плохо жить. Хотя потом вообще смерть! Вот это - 100%. Ну хоть что-то определенное!
Светило утреннее солнце, дул лёгкий тёплый ветерок, кругом жужжали пчёлы, пьяно пахло дикими цветами.
И всё было хорошо.
И вокруг, и на душе.
О, Господи! Стыдно-то как!
05.05.07. Ростов-на-Дону
Огромное спасибо Сергею Медведеву arturowich, сохранившему и передавшему нам этот текст
Да ещё и это дурацкое последнее желание. Ну что может желать человек за пять минут до самого важного события в жизни? Глупость какую-нибудь. Ну, разве, что косяк и в партию.
А они, главное, еще спрашивают:
- А тебе что, коммунисты нравятся?
- И коммунисты, и фашисты, и педерасты, и не нравятся! Мне сейчас вообще всё побарабанно! Впервые в жизни расстреливают, понимаешь?
- Ну, косяк - это понятно. А в партию-то тебе на хрена?
- Люблю старинные советские фильмы про войну.
- А при чём тут кино?
- Люблю смотреть, как коммунистов расстреливают. Прямо за живое берёт.
- Может сто грамм, брат?
- Не. Спасибо. Бросил.
- Так тебе ж вроде как уже по барабану всё! Тебе что, еще и здоровья жалко?
- Нет. Тут вопрос принципиальный!
- Я вижу - ты, вроде, неплохой парень. Не возражаешь, если мы, всё- таки по сотке дёрнем, а то рука чё-та не поднимается.
- Да и я могу с вами чёкнуться за компанию, но пить не стану. Мать земля за меня выпьет.
- Согласен, брат.
Из-за холмов на востоке показался ярко-красный край огромного
огненного шара. Того самого, что появляется в Ново-Косино и исчезает в Кунцево. Занималась заря нового, наверняка, счастливого дня, которого я так и не увижу.
Командир расстрельного взвода, на вид деревенский парень из не очень ближнего Подмосковья, утирая рукавом шинели пухлые губы и прикуривая сигарету, спросил:
- А тебя за что, ну эт самое, товойт?
- Да вот, судьба так распорядилась. Повязали, как и многих других, в районе последнего теракта. А я только с радиорынка приехал. Из метро
Выхожу и тут ка-ак ёбнет! Они это называют: «и тут раздался хлопок».
Ни хрена себе хлопок! Я чуть не оглох. Меня взрывной волной на землю бросило. Любимые очки - вдребезги! Из окон стёкла градом посыпались. Ну, все врассыпную, и я за компанию. Стадное чувство коллективного страха, понимаешь? А вокруг оцепление, как будто в курсе были, что бумкнет. Шмонали на месте. Ну, конечно, у меня в портфеле, как назло, куча батареек для пультов и телефонов, провода для телефона и компьютера - кошка перегрызла. Они почему-то любят полихлорвенил. На радиорынок специально за всей этой байдой ездил. Сэкономил, б..ть! А у меня еще на указательном пальце шрам, достаточно свежий, в уголке между первой и второй фалангами. Сигаретой прижёг. Волдырь только сошел. Вот, видишь?
- Ну так понятно же, что ожег. Они там чё совсем охренели?
- Ага! Говорят - это у меня от частого использования «калаша». А я первый и последний раз из автомата еще в школе на НВП стрелял. А от меня, главное, ещё и дымом от тротила сильно несёт. Спецовчарка, что стояла неподалеку, чуть не повесилась на поводке - так на меня кидалась! Двое ВВшников еле удержали. Но главное - это то, что какая-то слепая старушка лет ста, сказала им, что за полминуты до взрыва, видела, как я бросил какой-то сверток в ту самую урну, которая рванула. И ещё одна толстая тётка с пирожком во рту это подтвердила. У страха, как говорится, глаза велики. А я просто достал из пачки последнюю сигарету, а пустую пачку,как культурный человек, бросил в урну. Такие дела. Даже прикурить не успел.
Парень протянул мне сигарету /спасибо/ и сказал:
- В общем так. Сейчас мы все организованно роем тебе могилу, бросаем
туда какой-нибудь мусор, закапываем, стреляем в воздух, и ты бежишь.
Вижу, что не виноват. А чё с лицом-то? Думаешь, шучу?
Похоже, что не шутит. Ухмылка вполне естественная для его положения. Во что, интересно, он играет?
- А ребята тебя не спалят?
- Я за них головой ручаюсь. С детства знаю их, как облупленных. Мы
друг за друга глаза выпьем! Я себе не верю, а им верю! Как и они мне.
И в школе, и в техникуме вместе учились. А вообще-то мы - футбольная команда. Я - вратарь. Из Малоярославца мы.
- Я примерно так и подумал. Я в детстве хоккеем увлекался. Тоже на воротах стоял.
- Старший лейтенант Гаврилов, - представился он и протянул мне руку.
- Зачем ты это делаешь?
- Что?
- Ну, меня выручаешь?
- С моим братишкой в прошлом году примерно такая же, как и с тобой, история приключилась. Как ты говорил, у страха глаза велики. А тогда много народу полегло. И, по-видимому, очень важных персон. Ну, это когда Хилтон подорвали. Самые лучшие адвокаты ничего не смогли сделать. Пятнадцать человек тогда расстреляли. Четверо, как потом выяснилось, были невиновны. И среди них братик мой. Никакая компенсация человека не вернет. Он через неделю жениться собирался. На первой городской красавице. Она с горя на себя руки наложила. Вот так-то брат. Личное это. Поэтому я в расстрельную роту и попросился. Душу на, действительно, нелюдях отвести. Честно говоря, не очень-то помогает. И ты - не первый, кого мы отпустили. Потому как по совести хочется, а способов нету. Ладно, пора копать. Солнце взошло уж. Надо поторапливаться.
Все, по очереди, видимо, для того, чтобы каждый осознавал, что творит и, также, для укрепления круговой поруки соучастием, быстро вырыли неглубокую яму. Потом накидали туда каких-то веток, засыпали землей, придав ей форму настоящей могилы. Даже крест воткнули, сплетённый из ивовых прутьев.
- Ну, вот и порядок, - произнес Гаврилов и коротко приложился к фляге со спиртом. А тебе есть куда бежать-то?
- Есть. Только позволь мне с твоего мобильника матери позвонить. Ну,
типа, попрощаться.
- Валяй. Только учти, что все разговоры записываются.
- Понимаю. Не подведу.
- Да, и вот еще что. Выпьешь с нами на посошок - отпустим, откажешься - расстреляем!
- А-а. Нет. Не могу. Стреляйте!
- Что, всё так серьезно?
- Я обещал!
- Кому обещал?
- Всем. Матери, например. Понимаешь такие вещи?
- Такое понимаю, брат.
Я позвонил маме, сказал, что очень долго не увидимся и всё такое. Потом солдаты по команде старшего лейтенанта Гаврилова дали залп в воздух. Очень стройно, без единого форшлага. Мы все пожали друг другу руки. Гаврилов попросил меня быть предельно осторожным, чтоб не подвести его и его товарищей под монастырь. Причем он перекрестил меня на прощанье. Мне было немного неловко. Да всем было, как-то, не по себе. Чуть не убили. А тут такой поворот.
- Свободен. Беги уже!
Я, смущенно улыбаясь, помахал моим не состоявшимся палачам рукой, и скрылся в ближайшей лесополосе.
Мой звонок маме означал, что меня свинтили, но я выкрутился. В центр
она передала, чтобы меня ждали наши на определенной конспиративной квартире в этом квадрате и поменяли дислокацию агентов, местоположение оружейных складов, провели серьезную рекогносцировку, и вообще залегли на дно, пока стихнет паника в городе.
Жить хорошо, подумал я, даже если плохо жить. Хотя потом вообще смерть! Вот это - 100%. Ну хоть что-то определенное!
Светило утреннее солнце, дул лёгкий тёплый ветерок, кругом жужжали пчёлы, пьяно пахло дикими цветами.
И всё было хорошо.
И вокруг, и на душе.
О, Господи! Стыдно-то как!
05.05.07. Ростов-на-Дону
Огромное спасибо Сергею Медведеву arturowich, сохранившему и передавшему нам этот текст