Хаотический момент и радикальное одухотворение
соединяются в своем отказе от гладкости ловко пригнанных,
…отшлифованных представлений о бытии…
Т. Адорно. Эстетическая теория
Стремительное появление Сергея Сапожникова в контексте московской художественной жизни словно питает тот же «электрический» импульс, что читается в его работах. Кажется, энергия, с которой этот молодой человек, окончивший провинциальный университет, прорвался в самые престижные учебные заведения Москвы, стал принимать участие в выставках в России и за рубежом, курировать художественные фестивали в родном Ростове, имеет то же происхождение, что и безумный вихрь, который задает движение в его фотографиях. И еще кажется, что такая энергия не может родиться на уровне обыденной жизни, у нее есть какой-то иной, внеположный повседневной реальности источник питания.
Последние проекты Сергея Сапожникова - серия интерьерных фотографий «Без названия», представленная на выставке «Рабочие и Философы», и серия фотографий, созданных в пейзаже, на персональной выставке «Отход» в Paperworks Gallery. В обеих сериях человеческое тело показано в таких стремительных ракурсах, что впору вспомнить о «перспективе Родченко». Но если у классика русского авангарда решительность поворота фигур связывалась в единое целое с социокультурным контекстом, то здесь тело кажется оппозиционным окружению. Особенно дихотомия фигура - пространство отчетливо читается в пейзажной серии, где тело воспринимается стержнем всей композиции.
Контекст путешествий героя в работах Сапожникова можно в русской литературно-критической традиции называть «котлованом» (А. Платонов), «недотыкомкой» (Ф. Сологуб), «стройкой-помойкой» (И. Кабаков) - то есть разными именами, обозначающими энтропию и хаос, разрушающие и стачивающие в песок все человеческие достижения и свершения. Но для этого экзистенциального переживания здесь, пожалуй, слишком мало эмоций, и совсем нет пушкинского тоскливого ужаса («…надрывая сердце мне»). Значит, все же это не оппозиция и не разрушение.
Работы Сергея показывают молодого человека в летучем, подвешенным, балансирующем состоянии. Так плещутся в волнах дельфины. Очевидно, герой не чувствует враждебности среды. Напротив, среда нейтральна, даже дружественна. Она питает героя, сообщая ему чувство невесомости. Через радость и «полет» мы получаем иную концепцию тотальной свалки - это райские кущи, дарящие вечное блаженство его обитателям.
На одной из фотографий молодой человек обнимает ствол дерева, вытягиваясь к солнцу, и это объятие стоит всех эротических слияний тел вместе взятых. Похожее состояние появлялось в финале «Соляриса» Тарковского, но там необъяснимое счастье дачного быта все же персонифицировалось фигурой отца. У Сапожникова райское пространство не затекстовано, оно дано через разрыв, прореху социальной упорядоченной жизни. Здесь свобода означает победу над «вещностью», давящей добропорядочностью, цементированной правилами структуризации и логистикой жизни как процесса товарооборота.
ноябрь, 2010