Жанна Касьяненко, журналистка и поэтесса
Не сомневалась, что неофициальная культура и политика пересекаются, причем не где-то в бесконечности, как параллельные прямые, а в нашей сегодняшней вполне реальной жизни. И вот получила очередное тому подтверждение. В "Неизвестном Ростове" была публикация о Жанне Беришвили, журналистке, выпускнице филфака РГУ, авторе самиздатовского студенческого журнала "Одуванчик", в котором печатались и ее стихи. Жанна была известным и очень хорошим журналистом, в последние годы жизни - заместителем редактора "Советской России". в 2004 году ее не стало. Муж Жанны Александр Трубицын посвятил ей трогательную книгу "Умереть любимой", фрагмент из которой был включен в биографический обзор об авторах "Одуванчика".
Так вот. Собирая все написанное Жанной,А.Трубицын (известный политический обозреватель и публицист, его статьи можно почитать на сайте КПРФ),набрел на наше сообщество "Неизвестный Ростов". На днях я получила от него письмо, в котором он попросил внести в биографию Жанны некоторые коррективы. У нас завязалась переписка, в результате которой я имею возможность познакомить членов сообщества со статьями Жанны Касьяненко (ее фамилия по первому мужу), рассказывающими о политических событиях 80-х-90-х годов с точки зрения приверженца коммунистической идеологии, а также очень живые и интересные рассказы о ней, позволяющие оглянуться на жизнь в те годы.
В сообществе http://community.livejournal.com/politics_80_90/ вывешены репортаж из Чечни 1993 года (тогда Ж.Касьяненко работала собственным корреспондентом газеты по Ростовской области и Северному Кавказу) и две ее статьи о том, как коммуниста Леонида Иванченко не допустили до выборов губернатора Ростовской области.
А здесь, под катом - глава из книги А.Трубицына, "Две женские судьбы". В нее вошли стихи и стихи Жанны.
ДВЕ ЖЕНСКИЕ СУДЬБЫ
Четвертый год, четвертый раз одно и то же - беспокойный, воспаленный, с бессонными ночами июль, жаркий сухой август… Непрекращающаяся боль, не дающая заснуть Любимой, мое отчаяние, беспомощность врачей, пустые ампулы на блюдце, белые пятнышки высохших капель лекарства на полу, пузырьки и пачки с таблетками… Третий раз память, благословенная и беспощадная, ведет меня через те же, те же, те же дни - и будет теперь водить всегда, до моей смерти.
И надо держать все в себе и держаться, отвлекать себя какими-то делами и занятиями - и не лить свою черную тоску на тех, кто рядом, у людей полно своих бед и забот.
И вот в эти-то дни попадает в мои руки книга. Небольшая, «дамского» формата. Великолепно, со вкусом и выдумкой, оформленный переплет. Отличная компоновка материала - авторский текст, фотографии, воспоминания и рецензии. Профессиональная верстка, хорошая бумага.
Книга принадлежит женщине, красивой и немного сентиментальной - это видно и по надписи бисерным почерком на форзаце: «Моя любимая книга», и по многочисленным закладкам.
Книга - сборник стихов Вероники Тушновой «Не отрекаются, любя…»
Вот же интересно - часто ли мы представляем тех, чьи песни поем, чьи стихи повторяем? Знаем ли, почему были написаны строки, запавшие нам в душу? Понятно - Пушкин, любая его строка вызывает в памяти живой взгляд и бакенбарды, повторенные в сотнях портретов и скульптур. Или Лермонтов - грустные глаза, лихие усики и крылья эполет вспоминаются при каждом стихотворении. А вот по традиции каждый Новый год мы слышим строки «С любимыми не расставайтесь» - но видим ли автора, Кочеткова Александра Сергеевича, поэта и переводчика, его летящую поэтическую шевелюру, задумчивое лицо? Помним ли, что просто чудом (сдал уже купленный билет) не попал он в тот прокуренный вагон, в тот состав, который на станции Москва-товарная вдруг изогнулся страшным креном, не попал в ту кровавую давильню, в которой погибли его знакомые, возвращающиеся из Сочи?
Вероника Тушнова… Конечно, я знал, слышал это имя. Но не знал, что одна из любимых наших песен
Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста,
В самолет меня возьми,
На усталость мне пожалуйся,
На плече моем усни.
Руку дай, сходя по лесенке
На другом краю земли
Где встают, как счастья вестники
Горы синие вдали… - написана Тушновой.
Считал ее студенческой, бардовской, народной. А ведь у Вероники написано не «сходя», а «сводя», не «синие», а «дымные» - куда тоньше и поэтичнее…
Слышал и песни на ее слова - «Не отрекаются, любя» и «А знаешь, все еще будет». Но вот как-то не касались они души, не задевали. Может быть, потому, что слышал их в исполнении Пугачевой, которая мне просто не нравится. Раздражает ее манера исполнения, стиль, поведение. Потому и не вслушивался.
А вот когда начал читать книгу стихов, чистый авторский текст, не искаженный никакой передачей и интерпретацией - был просто поражен. И поражен прежде всего тем, насколько близки они - Вероника Тушнова и моя Жанночка, сестры по любви и по судьбе. И когда читал о Веронике, сравнивал с тем, что написал уже о Жанне за эти почти три года - многое совпадало.
Близки по внешности. Не то, что похожи - здесь несколько иное. Хотя на детских фотографиях сходство есть, безусловно. Детскую фотографию Жанны можно было бы показывать, как фотографию Вероники - и наоборот. Хотя и на некоторых взрослых фотографиях сходство очень заметно. Похожи были фигуры. Обе любили носить брюки. Обе были немного восточного типа.
«Красивая, черноволосая женщина с печальными глазами (за характерную и непривычную среднерусскому глазу красоту ее называли смеясь «восточной красавицей»)» - это писали о Веронике.
«… у Джанички чуть азиатский разрез глаз, проступающие восточные скулы…» - это писал я Жанне.
Но главное - и общее - было другое. Я смотрел фотографии Вероники - и в молодости, и в зрелом возрасте - да, приятная симпатичная женщина. Как и многие.
Но вот отзывы людей, которые видели ее живой, не на фото.
«У Вероники красота жгуче-южная, азиатская (скорее персидского, чем татарского типа)» (Л. Аннинский)
«Ошеломляюще красива» (М. Соболь)
«Вероника была потрясающе красива! Все мгновенно влюблялись в неё. … О Веронике нужно писать с позиции её сияющего света любви ко всему. Она из всего делала счастье» (Н.И. Катаева-Лыткина)
Как и у Жанночки - слова лучше, чем фотографии. И дело здесь не в фотогеничности - секрет красоты раскрывает женщина: «О Веронике нужно писать с позиции её сияющего света любви ко всему». «Любовь ко всему живому переполняла ее» - это я писал о Жанночке. А это открывается только при живом общении.
«От нее заманчиво пахло хорошими духами, и как ожившая Галатея, она опускала скульптурные веки» - писала о Веронике О.В. Ивинская.
«Она стояла на этом пьедестале - радостная и прекрасная, гордая своей красотой и счастливая, как ожившая Галатея» - писал я о Жанночке, и ведь писал, еще не прочитав строки о Веронике…
Близки были и по судьбе - по крайней мере, какие-то параллели есть. Обе вышли благополучно замуж. У обеих не заладилась семейная жизнь, обе пережили развод. У обеих было по единственной дочке, которых они очень любили, у Вероники - Наташа, у Жанночки - Дина.
Обе жили в самый страшный для страны период: Вероника - в Великую Отечественную войну, когда Гитлер хотел расчленить нашу державу силой, Жанна - в «перестройку» и «великую криминальную революцию», когда демики реализовали планы Гитлера ложью и подлостью. Вероника отдавала все силы борьбе с врагом, работая на износ в госпиталях, Жанна боролась с врагом, работая в оппозиционной газете «Советская Россия». И тоже - на износ, с бессонными ночами, не жалея себя. Но вот Вероника хотя бы увидела Победу и возрождение державы…
Для обеих Советский Союз, Советская власть были единственно правильным и справедливым устройством государства и общества.
…Вдыхая воздух Теберды
Здесь малыши больные спали.
Он узнавал - ему сказали,
Что это дети горняков,
Учителей, ткачей, матросов…
Он вспомнил чопорность Давоса,
Среди швейцарских ледников,
Баронов и биржевиков,
Глядящих друг на друга косо…
Закон советский не таков, -
Благословен закон страны,
Где все свободны и равны!
- писала Вероника Тушнова о советском санатории для детей, больных туберкулезом, в Теберде. И какую бы статью Жанны мы не взяли - та же мысль, та же идея в каждой из них. И Давос - как символ, как противопоставление советскому строю - и у Вероники, и у Жанны. Ни на секунду не сомневаюсь, что живи Вероника в наше время, она бы безусловно была в оппозиции к режиму капиталистов, именующих себя «демократами».
В книге - фотографии Тушновой с интересными людьми той эпохи - с космонавтом Гагариным, физиком Ландау, поэтами Ошаниным, Антокольским. И Жанна встречалась с интересными людьми своей эпохи - с Зюгановым и Рыжковым, с генералом Рохлиным и математиком Шафаревичем, с писателем Распутиным и физиком Алферовым, с художником Бочаровым и философом Зиновьевым, с учеными и артистами, политиками и космонавтами.
И обе любили Кавказ:
…Девчонка, худенький подросток,
По льдам ступая в первый раз,
Ты скажешь радостно и просто:
«Так, значит, вот какой Кавказ!»…
- писала Вероника. А Джаничка просто - привезла меня на Кавказ, показала, что видела сама, чем очарована была ее душа. И обе бывали в Абхазии, в Сухуме…
«У неё с детства сформировалось язычески восторженное отношение к природе.
Она любила бегать босой по росе, лежать в траве на косогоре, усыпанном ромашками, следить за спешащими куда-то облаками и ловить в ладони лучики солнца. Она не любит зиму, зима у неё ассоциируется со смертью» - это написано о Веронике.
Так и о Жанне можно сказать то же. Дома - множество цветов, за которыми она ласково и умело ухаживала. В городе - прикармливала воробьев и синичек, угощала лохматых независимых дворняг. А уж на отдыхе - просто сливалась с природой, любовалась каждой травинкой и цветком, облаками и солнышком. И мне показывала то, что умела видеть она одна. И косогор был с ромашками, только не лежала Жанночка в траве, а сидела на каменном кресле, специально составленном для нее из нагретых солнцем гранитных валунов. И зима у нас с ней была нелюбимым временем года…
Хотя… Ведь писала же Вероника:
…Но мне впервые не страшны приметы
Недальней неминуемой зимы.
Зимы, грозящей и садам, и людям…
Ну, что она отнимет у меня?
Ведь мы с тобою
Вместе греться будем
У зимнего веселого огня!
И мы с Джаничкой - грелись у зимнего веселого огня, с самый пик зимы, в самый короткий день и самую длинную ночь, 21 декабря, отмечая мои дни рождения в кругу самых-самых близких друзей, под Смоленском… И таким теплым был мохнатый снег, и таким веселым - огонь, и так славно было - вместе!
У Вероники есть стихотворение «Вальдшнеп» - поэтическое описание охоты. Сбитый горячими крупинками свинца вальдшнеп лежал на земле горсткой пестрого пера, из которой торчал клюв-шильце.
…и как бы я его жалела,
когда б не гордость
за стрелка! - написала она.
А стрелок - это тот, кого она любила, и охота была не охотой, а поводом для тайного свидания. И рвалось ее сердце между жалостью к птице и гордостью за стрелка. Но пожалела ее судьба - наверняка не знала она, что это за удивительная птица - вальдшнеп…
…Об этой птице можно поэмы писать. У вальдшнепа потрясающее бинокулярное зрение: в радиусе 180 градусов он видит все вокруг себя. В случае опасности вальдшнепы своих детенышей переносят в укрытие на лапах, а упав в траву могут с ней полностью сливаться. Они очень интересно добывают пищу: засовывают клюв в подушку из опавшей листвы, а лапой начинают стучать по ней. Насекомые вылезают, а вальдшнеп их собирает. У этих птиц много уникальных способностей, но самая интересная из них, наверное, то, что вальдшнеп - единственное живое существо, кроме человека, которое умеет накладывать гипс - и сам, и с помощью другой птицы. В этом «гипсе» - слоев штук 7; в ход идут и пушинки, и мелкие палочки, и глина, и слюна. Накладывают такой «гипс» не только на лапы, но и на крыло, и на грудь, на голову, даже на клюв. Есть куча фотографий, мой рассказ подтверждающих. Вообще у вальдшнепов со взаимовыручкой все хорошо: известны случаи, когда во время полета один вальдшнеп «ведет» другого, слепого (с пустыми глазницами)…
Журнал «Основной инстинкт», №4, 2007 г., стр. 53
…И птенцов вальдшнеп в случае опасности умеет переносить в лапах в безопасное место - орнитологи знают множество свидетельств, хотя до сих пор не удалось получить такое фото: вальдшнепы летают очень быстро, зигзагами между деревьев, снять такой момент - дело исключительного везения. А здесь - не фото, а рисунок по описаниям свидетелей.
Знала бы - и стихи написала бы о слепом вальдшнепе (невозможно поэту пройти мимо такого сильного образа), и бедное сердце ее рвалось бы и мучилось еще сильнее…
Но самое главное, в чем они похожи - в любви и в смерти.
Любовь, настоящая и единственная любовь, пришла поздно. Когда мы первый раз встретились с Жанночкой, ей было 46.
А Вероника была чуть постарше. Ее избранника звали, как и меня - Александр. И - странно - на фотографиях, где он совсем молодой, довоенный, и я - десятиклассник, тоже можно увидеть сходство… И глаза - зеленые, о которых писала Вероника и которые любила Жанна… Есть фотография, сделанная в Кисловодске в 1965 году, когда Веронике оставалось жить считанные месяцы - она и он. Вероника сидит рядом с любимым, держит в руках книгу - и вся светится счастьем. У Александра - большие усы, тот мужской тип, который нравился Жанне, «казачура», как говорила она, матерый такой мужик. И - настороженный, стерегущийся взгляд…Но что-то, значит было в нем, не видимое, не понятное постороннему взгляду, если так любила его такая женщина…
«…Его любит удивительная женщина, талантливая, красивая, тонко чувствующая…»
…А он ничего про это не знает,
Своими делами и мыслями занят.
Пройдёт и не взглянет, и не оглянется,
И мне улыбнуться не догадается… - пишет о нем Вероника.
Так же начиналось и у нас с Жанночкой… Сумела же что-то найти, видимое, понятное и необходимое для нее во мне - то, что вовсе не было видно, понятно и необходимо другим…
Лев Аннинский писал о Веронике: «В 1961-м страстная, неукротимая, почти невменяемая, иногда нарочито косноязычная жрица любви, не признающая законов и не знающая преград». 1961-й - значит, ей уже 50…
И о Жанне моя сестра писала: «И это при ее железном характере! Целеустремленности! Помнишь: «вижу цель - не вижу препятствий!».
Хотя - ох, как знали они преграды и видели препятствия… Ведь и я был женат, и тот, кого Вероника любила, женат был. И дети были, и была мужская, отцовская ответственность за них.
Вот и встречались они «тайно, в других городах, в гостиницах, ездили в лес, бродили целыми днями, ночевали в охотничьих домиках. А когда возвращались на электричке в Москву, Яшин просил Веронику выходить за две-три остановки, чтобы их не видели вместе».
Как и мы с Жанночкой - Калуга, Брянск, Ленинград, Тирасполь, Днепропетровск, Вязники… Правда, лесных прогулок и охотничьих домиков не было. Как не было и «двух остановок до счастья» - я жил в Зеленограде, за 40 км. от Москвы, опасаться встреч со знакомыми не приходилось. Но как же саднит сердце эта боль, это унижение женской гордости, которые переносили, которыми платили за свою любовь Вероника и Жанна. И вина перед ними никогда не забудется…
У Вероники Тушновой есть такое стихотворение:
Сто часов счастья…
Разве этого мало?
Я его, как песок золотой,
Намывала,
Собирала любовно, неутомимо,
По крупице, по капле,
По искре, по блестке,
Создавала его из тумана и дыма,
Принимала в подарок
От каждой звезды и березки…
…Это зря говорится,
Что надо счастливой родиться.
Нужно только, чтоб сердце
Не стыдилось над счастьем трудиться,
Чтобы не было сердце
Лениво, спесиво,
Чтоб за каждую малость
Оно говорило «спасибо».
Сто часов счастья,
Чистейшего, без обмана…
Сто часов счастья!
Разве этого мало?
Было у нас с Жанночкой счастье, было… И не сто часов, и даже не сто дней, пять лет мы жили вместе. Да вот промелькнули эти пять лет, как одно ослепительное мгновение… Но перед этим - намывала, намывала Жанночка счастье, как золотой песок, трудилось ее сердечко над счастьем, не ленилось и не стыдилось. Просто удивительно, как умела она растягивать минуты наших свиданий, вкладывать в них столько, что они пролетали мгновениями, а вспоминались как часы. Каждый миг наполняла она любовью, счастьем и радостью, сберегала и сохраняла. Ведь никто не знал, будут потом годы или не будут, и сколько их будет? Оказалось - всего пять, так много и так мало… Но хоть немного довелось Джаничке побыть хозяюшкой, любленной, балованной, чтобы в доме каждый гвоздик - для нее, каждая полочка - для ее удобства, каждая мебелишка - для ее уюта, каждая кафельная плитка - по ее вкусу. А Веронику чувство бездомности не покидало никогда, она писала о нем в своих пронзительных стихах…
Вероника была профессиональным поэтом и писала много. Жанна писала стихи «для себя», очень мало, никогда их не публиковала, и даже мне не все показывала. Всего пять я нашел, разбирая ее бумаги… Но как удивительно перекликается их поэзия! Уверен, что если бы Жанна писала больше, то намного больше стихов совпало бы - при таком совпадении судеб.
Жанна:
…Крыльями птицы
Вздрогнут ресницы.
Как затянулась игра!
Что-то случится, что-то приснится
Завтра. Сегодня. Вчера?
Вероника:
…Лежи до поры нерастявшим льдом.
Я помню, я знаю, что будет потом!
Одинаковое ощущение времени, путешествие в нем. Одна знает, что что-то случится вчера - другая помнит, что будет потом.
Жанна:
…Вертится-крутится,
Верится - сбудется!
Жил или не жил ты?
Все позабудется.
Что же останется?
Лампа, перо, листы
Белой бумаги
Там, где в отваге
Ты наступал на ложь.
Что-то ты любишь,
За что-то воюешь?
Значит, еще живешь!
Вероника:
Может, все-таки сбудется?
Ну, а если не сбудется,
Разве сгинет, забудется
Тех мгновений течение,
Душ заблудших свечение?
Сбудется! - утверждает Жанна. Сбудется? - надеется Вероника. Только вот у Вероники - о личном, о судьбе заблудших душ, а у Жанны - о борьбе, о судьбе страны. Ведь к Веронике любовь пришла, когда страна была в силе и славе, а к Жанне - когда стервятники-«демократы» терзали ее, рвали на части. Но как перекликаются со строками Жанны строки Вероники, написанные ей во время войны:
…И это - жизнь. И мы пройдем по ней.
Наш путь один, и счастье наше - тоже.
В крови, в пыли - и тем еще родней,
В опасности - и тем еще дороже.
Жанна:
А все-таки она вертится,
А все-таки жизнь прекрасна,
Когда хоть во что-то верится,
Когда хоть чуть-чуть опасно…
От опасности, от страха они не плакали. Плакали от другого…
Вероника:
…Я говорю с тобой стихами,
Остановиться не могу.
Они как слезы, как дыханье,
И, значит, я ни в чем не лгу...
Жанна:
…Тучи прольются дождем,
Радость прольется слезами,
Но все это будет потом -
А горе прольется стихами…
Мысль, по сути, та же: стихами проливалось горе и у Жанны, и у Вероники. И стихи были обращены к тем, кого они любили. Только вот слезы - Жанна надеялась и верила, что слезы еще будут слезами радости. А у Вероники надежды - увы! - не было… И потому лились и лились ее стихи, застывая на века драгоценными камнями, как слезы Хозяйки Медной горы.
Как будто выплакала, выплеснула, излила она стихами женское горе, все, до капельки, чтобы Жанне горя не осталось - разве что на пять стихотворений, чтобы счастье слаще было. Описала все-все, в мигах и деталях, все как у нас было - чтобы Жанночке не пришлось самой это описывать, в кровь своего сердца обмакивая перо.
…А ведь много - как много! - потеряла поэзия из-за трагической случайности, что не я умер первым… Больно было бы Джанике моей, больно, но в какие бы стихи вылилась ее боль… Ведь, наверное, и не бывает иной цены за настоящую поэзию. Боль для настоящего поэта - как смычок для скрипки, только так рождается бессмертная мелодия. А я - я, может быть, впервые жалею, что я не поэт, и раздирающая душу боль не обессмертит имени Любимой…
Но вот - такое совпадение! - полностью сошлись и тема, и образы, просто каждая раскрыла по-своему…
Вероника:
Много счастья и много печалей на свете,
а рассветы прекрасны,
а ночи глухи...
Незаконной любви
незаконные дети,
во грехе родились они -
эти стихи.
Так уж вышло, а я ни о чем не жалею,
трачу, трачу без удержу душу свою...
Мне они всех рожденных когда-то милее,
оттого что я в каждом тебя узнаю.
Я предвижу заране их трудную участь,
дождь и холод у запертых глухо дверей,
я заране их долгой бездомностью мучусь,
я люблю их - кровиночки жизни моей.
Все равно не жалею.
Мне некогда каяться.
Догорай, мое сердце, боли, холодей,-
пусть их больше от нашего счастья останется,
перебьются!
Земля не без добрых людей!
Жанна:
Стихи рождаются, как дети -
От любви и в страшных муках.
Живут, как люди -
Ненужные, забытые, до конца никем не прочитанные.
А умирают они, как звезды -
Долго-долго посылая на Землю свой неземной свет.
Даже если светить уже некому…
«…Когда Вероника лежала в больнице в онкологическом отделении, Александр Яшин навещал ее. Марк Соболь, долгие годы друживший с Вероникой, стал невольным свидетелем одного из таких посещений: «Я, придя к ней в палату, постарался её развеселить. Она взмолилась: не надо! Ей давали злые антибиотики, стягивающие губы, ей было больно улыбаться. Выглядела она предельно худо. Неузнаваемо. А потом пришёл - Он! Вероника скомандовала нам отвернуться к стене, пока она оденется. Вскоре тихо окликнула: "Мальчики…". Я обернулся - и обомлел. Перед нами стояла красавица! Не побоюсь этого слова, ибо сказано точно. Улыбающаяся, с пылающими щеками, никаких хворей вовеки не знавшая молодая красавица. И тут я с особой силой ощутил, что всё, написанное ею, правда. Абсолютная и неопровержимая правда. Наверное, именно это называется поэзией…»
Жанна не лежала в онкологическом отделении. Диагноз долго не могли поставить, а когда поставили - жизни оставалось на три недели…
«Боли немного отпустили Тебя, и Ты даже попросила купить Тебе новую маечку «покрасивше», и обязательно белорусскую, в магазине «Белая Русь». Я принес - такую светло-зеленую, в обтяжку, с узорчиком из блестящих камешков на груди.
Я помогал Тебе встать с кровати, переодеться в новую маечку и джинсики - и мы выходили во двор, на скамейку под каштанами…
…бордовый, свекольный цвет стал цветом смерти и горя. У Тебя был махровый бордовый халатик - Ты взяла его в больницу. И - Женщина! - даже в больницу взяла не тапочки, а босоножки на каблучке. И ходила в них, пока могла. Потом Тебе стало совсем плохо и Ты попросила меня купить тапочки, домашние были поношенные, а Ты хотела быть красивой, Любимая. Как Ты радовалась, что новые тапочки так точно подходят по цвету к Твоему халатику! И похвалила меня, и поцеловала, порадовала еще раз. А дни были уже сочтены, в последней надежде на чудо мы давали Тебе пить свекольный сок, выдержанный открытым в холодильнике, как научил доктор, и его бордовые капли падали из стакана на халатик и были незаметны, проявляясь только на рубашке или пододеяльнике…» - так писал я о последних днях Жанны. И о чуде таком же писал - как в последние дни помолодела она, разгладилась кожа, словно в девичество вернулась…
И умерли от одной болезни, почти в одном возрасте, Веронике было 54, Жанночке - 55… Блажен, кто верует… Верил бы в загробный мир - знал бы, что как сестру встретит там Вероника Жанночку. Обнимутся, замрут - и утешит ее Вероника, осушит слезы расставания. И поможет снова ждать - меня. Верил бы в реинкарнацию - знал бы, что еще один круг жизни завершила великая женская душа - но все же счастливее, чем прошлый, значит, следующий будет еще лучше…
И даже вот что описала Вероника:
…Запах леса и болота,
Полночь, ветер ледяной…
Самолеты, самолеты
пролетают надо мной.
Пролетают рейсом поздним,
рассекают звездный плес,
пригибают ревом грозным
ветки тоненьких берез…
Обступает темень плотно,
Смутно блещет путь стальной…
Самолеты, самолеты
Пролетают надо мной…
А это Перепечинское кладбище… Совсем рядом аэропорт Шереметьево. Тут же березовый лес и болота. И в плотной темени, в ледяную осеннюю полночь - Любимая умерла осенью - пролетают, пролетают поздние самолеты над Жанной…
…нет любви - не добудешь,
Есть любовь - не забудешь,
Только счастье загубишь.
Рыжей глиной засыплешь,
За упокой выпьешь…
Домой воротишься - пусто,
Из дому выйдешь - пусто,
В сердце заглянешь - пусто,
На веки веков - пусто!
Хоть о другом писала Вероника, о своей неприкаянной любви, но все точно нам предсказала: и про рыжую глину могилы, и про любовь, которую невозможно забыть, и про мучительную пустоту на веки веков в сердце. И лишь стоит на Перепечинском кладбище, на участке №18, камень из красного гранита, напоминающий рабочий блокнот журналиста. И на нем - стихи Жанны, те самые, «Стихи рождаются, как дети…»
Две женщины, два поколения, две судьбы - но столько общего…
Впрочем, наверное, не две. Великая и вечная драма женской любви повторяется и будет повторятся на Земле. Не зря же писала Вероника:
…Другим любовь моя завещана,
В других печаль моя горька…
Сто тысяч раз
Другая женщина
Все пронесет через века…
Наверное, и сегодня какая-то женщина трудится неленивым сердцем, намывает по крупинке золотой песок своего счастья. И, наверное, читает стихи Вероники Тушновой, учится у нее даже из горького горя добывать это счастье. А теперь узнает и про Жанну. И, может быть, придаст ей это новые силы и надежду.
Так вот. Собирая все написанное Жанной,А.Трубицын (известный политический обозреватель и публицист, его статьи можно почитать на сайте КПРФ),набрел на наше сообщество "Неизвестный Ростов". На днях я получила от него письмо, в котором он попросил внести в биографию Жанны некоторые коррективы. У нас завязалась переписка, в результате которой я имею возможность познакомить членов сообщества со статьями Жанны Касьяненко (ее фамилия по первому мужу), рассказывающими о политических событиях 80-х-90-х годов с точки зрения приверженца коммунистической идеологии, а также очень живые и интересные рассказы о ней, позволяющие оглянуться на жизнь в те годы.
В сообществе http://community.livejournal.com/politics_80_90/ вывешены репортаж из Чечни 1993 года (тогда Ж.Касьяненко работала собственным корреспондентом газеты по Ростовской области и Северному Кавказу) и две ее статьи о том, как коммуниста Леонида Иванченко не допустили до выборов губернатора Ростовской области.
А здесь, под катом - глава из книги А.Трубицына, "Две женские судьбы". В нее вошли стихи и стихи Жанны.
ДВЕ ЖЕНСКИЕ СУДЬБЫ
Четвертый год, четвертый раз одно и то же - беспокойный, воспаленный, с бессонными ночами июль, жаркий сухой август… Непрекращающаяся боль, не дающая заснуть Любимой, мое отчаяние, беспомощность врачей, пустые ампулы на блюдце, белые пятнышки высохших капель лекарства на полу, пузырьки и пачки с таблетками… Третий раз память, благословенная и беспощадная, ведет меня через те же, те же, те же дни - и будет теперь водить всегда, до моей смерти.
И надо держать все в себе и держаться, отвлекать себя какими-то делами и занятиями - и не лить свою черную тоску на тех, кто рядом, у людей полно своих бед и забот.
И вот в эти-то дни попадает в мои руки книга. Небольшая, «дамского» формата. Великолепно, со вкусом и выдумкой, оформленный переплет. Отличная компоновка материала - авторский текст, фотографии, воспоминания и рецензии. Профессиональная верстка, хорошая бумага.
Книга принадлежит женщине, красивой и немного сентиментальной - это видно и по надписи бисерным почерком на форзаце: «Моя любимая книга», и по многочисленным закладкам.
Книга - сборник стихов Вероники Тушновой «Не отрекаются, любя…»
Вот же интересно - часто ли мы представляем тех, чьи песни поем, чьи стихи повторяем? Знаем ли, почему были написаны строки, запавшие нам в душу? Понятно - Пушкин, любая его строка вызывает в памяти живой взгляд и бакенбарды, повторенные в сотнях портретов и скульптур. Или Лермонтов - грустные глаза, лихие усики и крылья эполет вспоминаются при каждом стихотворении. А вот по традиции каждый Новый год мы слышим строки «С любимыми не расставайтесь» - но видим ли автора, Кочеткова Александра Сергеевича, поэта и переводчика, его летящую поэтическую шевелюру, задумчивое лицо? Помним ли, что просто чудом (сдал уже купленный билет) не попал он в тот прокуренный вагон, в тот состав, который на станции Москва-товарная вдруг изогнулся страшным креном, не попал в ту кровавую давильню, в которой погибли его знакомые, возвращающиеся из Сочи?
Вероника Тушнова… Конечно, я знал, слышал это имя. Но не знал, что одна из любимых наших песен
Ну, пожалуйста, ну, пожалуйста,
В самолет меня возьми,
На усталость мне пожалуйся,
На плече моем усни.
Руку дай, сходя по лесенке
На другом краю земли
Где встают, как счастья вестники
Горы синие вдали… - написана Тушновой.
Считал ее студенческой, бардовской, народной. А ведь у Вероники написано не «сходя», а «сводя», не «синие», а «дымные» - куда тоньше и поэтичнее…
Слышал и песни на ее слова - «Не отрекаются, любя» и «А знаешь, все еще будет». Но вот как-то не касались они души, не задевали. Может быть, потому, что слышал их в исполнении Пугачевой, которая мне просто не нравится. Раздражает ее манера исполнения, стиль, поведение. Потому и не вслушивался.
А вот когда начал читать книгу стихов, чистый авторский текст, не искаженный никакой передачей и интерпретацией - был просто поражен. И поражен прежде всего тем, насколько близки они - Вероника Тушнова и моя Жанночка, сестры по любви и по судьбе. И когда читал о Веронике, сравнивал с тем, что написал уже о Жанне за эти почти три года - многое совпадало.
Близки по внешности. Не то, что похожи - здесь несколько иное. Хотя на детских фотографиях сходство есть, безусловно. Детскую фотографию Жанны можно было бы показывать, как фотографию Вероники - и наоборот. Хотя и на некоторых взрослых фотографиях сходство очень заметно. Похожи были фигуры. Обе любили носить брюки. Обе были немного восточного типа.
«Красивая, черноволосая женщина с печальными глазами (за характерную и непривычную среднерусскому глазу красоту ее называли смеясь «восточной красавицей»)» - это писали о Веронике.
«… у Джанички чуть азиатский разрез глаз, проступающие восточные скулы…» - это писал я Жанне.
Но главное - и общее - было другое. Я смотрел фотографии Вероники - и в молодости, и в зрелом возрасте - да, приятная симпатичная женщина. Как и многие.
Но вот отзывы людей, которые видели ее живой, не на фото.
«У Вероники красота жгуче-южная, азиатская (скорее персидского, чем татарского типа)» (Л. Аннинский)
«Ошеломляюще красива» (М. Соболь)
«Вероника была потрясающе красива! Все мгновенно влюблялись в неё. … О Веронике нужно писать с позиции её сияющего света любви ко всему. Она из всего делала счастье» (Н.И. Катаева-Лыткина)
Как и у Жанночки - слова лучше, чем фотографии. И дело здесь не в фотогеничности - секрет красоты раскрывает женщина: «О Веронике нужно писать с позиции её сияющего света любви ко всему». «Любовь ко всему живому переполняла ее» - это я писал о Жанночке. А это открывается только при живом общении.
«От нее заманчиво пахло хорошими духами, и как ожившая Галатея, она опускала скульптурные веки» - писала о Веронике О.В. Ивинская.
«Она стояла на этом пьедестале - радостная и прекрасная, гордая своей красотой и счастливая, как ожившая Галатея» - писал я о Жанночке, и ведь писал, еще не прочитав строки о Веронике…
Близки были и по судьбе - по крайней мере, какие-то параллели есть. Обе вышли благополучно замуж. У обеих не заладилась семейная жизнь, обе пережили развод. У обеих было по единственной дочке, которых они очень любили, у Вероники - Наташа, у Жанночки - Дина.
Обе жили в самый страшный для страны период: Вероника - в Великую Отечественную войну, когда Гитлер хотел расчленить нашу державу силой, Жанна - в «перестройку» и «великую криминальную революцию», когда демики реализовали планы Гитлера ложью и подлостью. Вероника отдавала все силы борьбе с врагом, работая на износ в госпиталях, Жанна боролась с врагом, работая в оппозиционной газете «Советская Россия». И тоже - на износ, с бессонными ночами, не жалея себя. Но вот Вероника хотя бы увидела Победу и возрождение державы…
Для обеих Советский Союз, Советская власть были единственно правильным и справедливым устройством государства и общества.
…Вдыхая воздух Теберды
Здесь малыши больные спали.
Он узнавал - ему сказали,
Что это дети горняков,
Учителей, ткачей, матросов…
Он вспомнил чопорность Давоса,
Среди швейцарских ледников,
Баронов и биржевиков,
Глядящих друг на друга косо…
Закон советский не таков, -
Благословен закон страны,
Где все свободны и равны!
- писала Вероника Тушнова о советском санатории для детей, больных туберкулезом, в Теберде. И какую бы статью Жанны мы не взяли - та же мысль, та же идея в каждой из них. И Давос - как символ, как противопоставление советскому строю - и у Вероники, и у Жанны. Ни на секунду не сомневаюсь, что живи Вероника в наше время, она бы безусловно была в оппозиции к режиму капиталистов, именующих себя «демократами».
В книге - фотографии Тушновой с интересными людьми той эпохи - с космонавтом Гагариным, физиком Ландау, поэтами Ошаниным, Антокольским. И Жанна встречалась с интересными людьми своей эпохи - с Зюгановым и Рыжковым, с генералом Рохлиным и математиком Шафаревичем, с писателем Распутиным и физиком Алферовым, с художником Бочаровым и философом Зиновьевым, с учеными и артистами, политиками и космонавтами.
И обе любили Кавказ:
…Девчонка, худенький подросток,
По льдам ступая в первый раз,
Ты скажешь радостно и просто:
«Так, значит, вот какой Кавказ!»…
- писала Вероника. А Джаничка просто - привезла меня на Кавказ, показала, что видела сама, чем очарована была ее душа. И обе бывали в Абхазии, в Сухуме…
«У неё с детства сформировалось язычески восторженное отношение к природе.
Она любила бегать босой по росе, лежать в траве на косогоре, усыпанном ромашками, следить за спешащими куда-то облаками и ловить в ладони лучики солнца. Она не любит зиму, зима у неё ассоциируется со смертью» - это написано о Веронике.
Так и о Жанне можно сказать то же. Дома - множество цветов, за которыми она ласково и умело ухаживала. В городе - прикармливала воробьев и синичек, угощала лохматых независимых дворняг. А уж на отдыхе - просто сливалась с природой, любовалась каждой травинкой и цветком, облаками и солнышком. И мне показывала то, что умела видеть она одна. И косогор был с ромашками, только не лежала Жанночка в траве, а сидела на каменном кресле, специально составленном для нее из нагретых солнцем гранитных валунов. И зима у нас с ней была нелюбимым временем года…
Хотя… Ведь писала же Вероника:
…Но мне впервые не страшны приметы
Недальней неминуемой зимы.
Зимы, грозящей и садам, и людям…
Ну, что она отнимет у меня?
Ведь мы с тобою
Вместе греться будем
У зимнего веселого огня!
И мы с Джаничкой - грелись у зимнего веселого огня, с самый пик зимы, в самый короткий день и самую длинную ночь, 21 декабря, отмечая мои дни рождения в кругу самых-самых близких друзей, под Смоленском… И таким теплым был мохнатый снег, и таким веселым - огонь, и так славно было - вместе!
У Вероники есть стихотворение «Вальдшнеп» - поэтическое описание охоты. Сбитый горячими крупинками свинца вальдшнеп лежал на земле горсткой пестрого пера, из которой торчал клюв-шильце.
…и как бы я его жалела,
когда б не гордость
за стрелка! - написала она.
А стрелок - это тот, кого она любила, и охота была не охотой, а поводом для тайного свидания. И рвалось ее сердце между жалостью к птице и гордостью за стрелка. Но пожалела ее судьба - наверняка не знала она, что это за удивительная птица - вальдшнеп…
…Об этой птице можно поэмы писать. У вальдшнепа потрясающее бинокулярное зрение: в радиусе 180 градусов он видит все вокруг себя. В случае опасности вальдшнепы своих детенышей переносят в укрытие на лапах, а упав в траву могут с ней полностью сливаться. Они очень интересно добывают пищу: засовывают клюв в подушку из опавшей листвы, а лапой начинают стучать по ней. Насекомые вылезают, а вальдшнеп их собирает. У этих птиц много уникальных способностей, но самая интересная из них, наверное, то, что вальдшнеп - единственное живое существо, кроме человека, которое умеет накладывать гипс - и сам, и с помощью другой птицы. В этом «гипсе» - слоев штук 7; в ход идут и пушинки, и мелкие палочки, и глина, и слюна. Накладывают такой «гипс» не только на лапы, но и на крыло, и на грудь, на голову, даже на клюв. Есть куча фотографий, мой рассказ подтверждающих. Вообще у вальдшнепов со взаимовыручкой все хорошо: известны случаи, когда во время полета один вальдшнеп «ведет» другого, слепого (с пустыми глазницами)…
Журнал «Основной инстинкт», №4, 2007 г., стр. 53
…И птенцов вальдшнеп в случае опасности умеет переносить в лапах в безопасное место - орнитологи знают множество свидетельств, хотя до сих пор не удалось получить такое фото: вальдшнепы летают очень быстро, зигзагами между деревьев, снять такой момент - дело исключительного везения. А здесь - не фото, а рисунок по описаниям свидетелей.
Знала бы - и стихи написала бы о слепом вальдшнепе (невозможно поэту пройти мимо такого сильного образа), и бедное сердце ее рвалось бы и мучилось еще сильнее…
Но самое главное, в чем они похожи - в любви и в смерти.
Любовь, настоящая и единственная любовь, пришла поздно. Когда мы первый раз встретились с Жанночкой, ей было 46.
А Вероника была чуть постарше. Ее избранника звали, как и меня - Александр. И - странно - на фотографиях, где он совсем молодой, довоенный, и я - десятиклассник, тоже можно увидеть сходство… И глаза - зеленые, о которых писала Вероника и которые любила Жанна… Есть фотография, сделанная в Кисловодске в 1965 году, когда Веронике оставалось жить считанные месяцы - она и он. Вероника сидит рядом с любимым, держит в руках книгу - и вся светится счастьем. У Александра - большие усы, тот мужской тип, который нравился Жанне, «казачура», как говорила она, матерый такой мужик. И - настороженный, стерегущийся взгляд…Но что-то, значит было в нем, не видимое, не понятное постороннему взгляду, если так любила его такая женщина…
«…Его любит удивительная женщина, талантливая, красивая, тонко чувствующая…»
…А он ничего про это не знает,
Своими делами и мыслями занят.
Пройдёт и не взглянет, и не оглянется,
И мне улыбнуться не догадается… - пишет о нем Вероника.
Так же начиналось и у нас с Жанночкой… Сумела же что-то найти, видимое, понятное и необходимое для нее во мне - то, что вовсе не было видно, понятно и необходимо другим…
Лев Аннинский писал о Веронике: «В 1961-м страстная, неукротимая, почти невменяемая, иногда нарочито косноязычная жрица любви, не признающая законов и не знающая преград». 1961-й - значит, ей уже 50…
И о Жанне моя сестра писала: «И это при ее железном характере! Целеустремленности! Помнишь: «вижу цель - не вижу препятствий!».
Хотя - ох, как знали они преграды и видели препятствия… Ведь и я был женат, и тот, кого Вероника любила, женат был. И дети были, и была мужская, отцовская ответственность за них.
Вот и встречались они «тайно, в других городах, в гостиницах, ездили в лес, бродили целыми днями, ночевали в охотничьих домиках. А когда возвращались на электричке в Москву, Яшин просил Веронику выходить за две-три остановки, чтобы их не видели вместе».
Как и мы с Жанночкой - Калуга, Брянск, Ленинград, Тирасполь, Днепропетровск, Вязники… Правда, лесных прогулок и охотничьих домиков не было. Как не было и «двух остановок до счастья» - я жил в Зеленограде, за 40 км. от Москвы, опасаться встреч со знакомыми не приходилось. Но как же саднит сердце эта боль, это унижение женской гордости, которые переносили, которыми платили за свою любовь Вероника и Жанна. И вина перед ними никогда не забудется…
У Вероники Тушновой есть такое стихотворение:
Сто часов счастья…
Разве этого мало?
Я его, как песок золотой,
Намывала,
Собирала любовно, неутомимо,
По крупице, по капле,
По искре, по блестке,
Создавала его из тумана и дыма,
Принимала в подарок
От каждой звезды и березки…
…Это зря говорится,
Что надо счастливой родиться.
Нужно только, чтоб сердце
Не стыдилось над счастьем трудиться,
Чтобы не было сердце
Лениво, спесиво,
Чтоб за каждую малость
Оно говорило «спасибо».
Сто часов счастья,
Чистейшего, без обмана…
Сто часов счастья!
Разве этого мало?
Было у нас с Жанночкой счастье, было… И не сто часов, и даже не сто дней, пять лет мы жили вместе. Да вот промелькнули эти пять лет, как одно ослепительное мгновение… Но перед этим - намывала, намывала Жанночка счастье, как золотой песок, трудилось ее сердечко над счастьем, не ленилось и не стыдилось. Просто удивительно, как умела она растягивать минуты наших свиданий, вкладывать в них столько, что они пролетали мгновениями, а вспоминались как часы. Каждый миг наполняла она любовью, счастьем и радостью, сберегала и сохраняла. Ведь никто не знал, будут потом годы или не будут, и сколько их будет? Оказалось - всего пять, так много и так мало… Но хоть немного довелось Джаничке побыть хозяюшкой, любленной, балованной, чтобы в доме каждый гвоздик - для нее, каждая полочка - для ее удобства, каждая мебелишка - для ее уюта, каждая кафельная плитка - по ее вкусу. А Веронику чувство бездомности не покидало никогда, она писала о нем в своих пронзительных стихах…
Вероника была профессиональным поэтом и писала много. Жанна писала стихи «для себя», очень мало, никогда их не публиковала, и даже мне не все показывала. Всего пять я нашел, разбирая ее бумаги… Но как удивительно перекликается их поэзия! Уверен, что если бы Жанна писала больше, то намного больше стихов совпало бы - при таком совпадении судеб.
Жанна:
…Крыльями птицы
Вздрогнут ресницы.
Как затянулась игра!
Что-то случится, что-то приснится
Завтра. Сегодня. Вчера?
Вероника:
…Лежи до поры нерастявшим льдом.
Я помню, я знаю, что будет потом!
Одинаковое ощущение времени, путешествие в нем. Одна знает, что что-то случится вчера - другая помнит, что будет потом.
Жанна:
…Вертится-крутится,
Верится - сбудется!
Жил или не жил ты?
Все позабудется.
Что же останется?
Лампа, перо, листы
Белой бумаги
Там, где в отваге
Ты наступал на ложь.
Что-то ты любишь,
За что-то воюешь?
Значит, еще живешь!
Вероника:
Может, все-таки сбудется?
Ну, а если не сбудется,
Разве сгинет, забудется
Тех мгновений течение,
Душ заблудших свечение?
Сбудется! - утверждает Жанна. Сбудется? - надеется Вероника. Только вот у Вероники - о личном, о судьбе заблудших душ, а у Жанны - о борьбе, о судьбе страны. Ведь к Веронике любовь пришла, когда страна была в силе и славе, а к Жанне - когда стервятники-«демократы» терзали ее, рвали на части. Но как перекликаются со строками Жанны строки Вероники, написанные ей во время войны:
…И это - жизнь. И мы пройдем по ней.
Наш путь один, и счастье наше - тоже.
В крови, в пыли - и тем еще родней,
В опасности - и тем еще дороже.
Жанна:
А все-таки она вертится,
А все-таки жизнь прекрасна,
Когда хоть во что-то верится,
Когда хоть чуть-чуть опасно…
От опасности, от страха они не плакали. Плакали от другого…
Вероника:
…Я говорю с тобой стихами,
Остановиться не могу.
Они как слезы, как дыханье,
И, значит, я ни в чем не лгу...
Жанна:
…Тучи прольются дождем,
Радость прольется слезами,
Но все это будет потом -
А горе прольется стихами…
Мысль, по сути, та же: стихами проливалось горе и у Жанны, и у Вероники. И стихи были обращены к тем, кого они любили. Только вот слезы - Жанна надеялась и верила, что слезы еще будут слезами радости. А у Вероники надежды - увы! - не было… И потому лились и лились ее стихи, застывая на века драгоценными камнями, как слезы Хозяйки Медной горы.
Как будто выплакала, выплеснула, излила она стихами женское горе, все, до капельки, чтобы Жанне горя не осталось - разве что на пять стихотворений, чтобы счастье слаще было. Описала все-все, в мигах и деталях, все как у нас было - чтобы Жанночке не пришлось самой это описывать, в кровь своего сердца обмакивая перо.
…А ведь много - как много! - потеряла поэзия из-за трагической случайности, что не я умер первым… Больно было бы Джанике моей, больно, но в какие бы стихи вылилась ее боль… Ведь, наверное, и не бывает иной цены за настоящую поэзию. Боль для настоящего поэта - как смычок для скрипки, только так рождается бессмертная мелодия. А я - я, может быть, впервые жалею, что я не поэт, и раздирающая душу боль не обессмертит имени Любимой…
Но вот - такое совпадение! - полностью сошлись и тема, и образы, просто каждая раскрыла по-своему…
Вероника:
Много счастья и много печалей на свете,
а рассветы прекрасны,
а ночи глухи...
Незаконной любви
незаконные дети,
во грехе родились они -
эти стихи.
Так уж вышло, а я ни о чем не жалею,
трачу, трачу без удержу душу свою...
Мне они всех рожденных когда-то милее,
оттого что я в каждом тебя узнаю.
Я предвижу заране их трудную участь,
дождь и холод у запертых глухо дверей,
я заране их долгой бездомностью мучусь,
я люблю их - кровиночки жизни моей.
Все равно не жалею.
Мне некогда каяться.
Догорай, мое сердце, боли, холодей,-
пусть их больше от нашего счастья останется,
перебьются!
Земля не без добрых людей!
Жанна:
Стихи рождаются, как дети -
От любви и в страшных муках.
Живут, как люди -
Ненужные, забытые, до конца никем не прочитанные.
А умирают они, как звезды -
Долго-долго посылая на Землю свой неземной свет.
Даже если светить уже некому…
«…Когда Вероника лежала в больнице в онкологическом отделении, Александр Яшин навещал ее. Марк Соболь, долгие годы друживший с Вероникой, стал невольным свидетелем одного из таких посещений: «Я, придя к ней в палату, постарался её развеселить. Она взмолилась: не надо! Ей давали злые антибиотики, стягивающие губы, ей было больно улыбаться. Выглядела она предельно худо. Неузнаваемо. А потом пришёл - Он! Вероника скомандовала нам отвернуться к стене, пока она оденется. Вскоре тихо окликнула: "Мальчики…". Я обернулся - и обомлел. Перед нами стояла красавица! Не побоюсь этого слова, ибо сказано точно. Улыбающаяся, с пылающими щеками, никаких хворей вовеки не знавшая молодая красавица. И тут я с особой силой ощутил, что всё, написанное ею, правда. Абсолютная и неопровержимая правда. Наверное, именно это называется поэзией…»
Жанна не лежала в онкологическом отделении. Диагноз долго не могли поставить, а когда поставили - жизни оставалось на три недели…
«Боли немного отпустили Тебя, и Ты даже попросила купить Тебе новую маечку «покрасивше», и обязательно белорусскую, в магазине «Белая Русь». Я принес - такую светло-зеленую, в обтяжку, с узорчиком из блестящих камешков на груди.
Я помогал Тебе встать с кровати, переодеться в новую маечку и джинсики - и мы выходили во двор, на скамейку под каштанами…
…бордовый, свекольный цвет стал цветом смерти и горя. У Тебя был махровый бордовый халатик - Ты взяла его в больницу. И - Женщина! - даже в больницу взяла не тапочки, а босоножки на каблучке. И ходила в них, пока могла. Потом Тебе стало совсем плохо и Ты попросила меня купить тапочки, домашние были поношенные, а Ты хотела быть красивой, Любимая. Как Ты радовалась, что новые тапочки так точно подходят по цвету к Твоему халатику! И похвалила меня, и поцеловала, порадовала еще раз. А дни были уже сочтены, в последней надежде на чудо мы давали Тебе пить свекольный сок, выдержанный открытым в холодильнике, как научил доктор, и его бордовые капли падали из стакана на халатик и были незаметны, проявляясь только на рубашке или пододеяльнике…» - так писал я о последних днях Жанны. И о чуде таком же писал - как в последние дни помолодела она, разгладилась кожа, словно в девичество вернулась…
И умерли от одной болезни, почти в одном возрасте, Веронике было 54, Жанночке - 55… Блажен, кто верует… Верил бы в загробный мир - знал бы, что как сестру встретит там Вероника Жанночку. Обнимутся, замрут - и утешит ее Вероника, осушит слезы расставания. И поможет снова ждать - меня. Верил бы в реинкарнацию - знал бы, что еще один круг жизни завершила великая женская душа - но все же счастливее, чем прошлый, значит, следующий будет еще лучше…
И даже вот что описала Вероника:
…Запах леса и болота,
Полночь, ветер ледяной…
Самолеты, самолеты
пролетают надо мной.
Пролетают рейсом поздним,
рассекают звездный плес,
пригибают ревом грозным
ветки тоненьких берез…
Обступает темень плотно,
Смутно блещет путь стальной…
Самолеты, самолеты
Пролетают надо мной…
А это Перепечинское кладбище… Совсем рядом аэропорт Шереметьево. Тут же березовый лес и болота. И в плотной темени, в ледяную осеннюю полночь - Любимая умерла осенью - пролетают, пролетают поздние самолеты над Жанной…
…нет любви - не добудешь,
Есть любовь - не забудешь,
Только счастье загубишь.
Рыжей глиной засыплешь,
За упокой выпьешь…
Домой воротишься - пусто,
Из дому выйдешь - пусто,
В сердце заглянешь - пусто,
На веки веков - пусто!
Хоть о другом писала Вероника, о своей неприкаянной любви, но все точно нам предсказала: и про рыжую глину могилы, и про любовь, которую невозможно забыть, и про мучительную пустоту на веки веков в сердце. И лишь стоит на Перепечинском кладбище, на участке №18, камень из красного гранита, напоминающий рабочий блокнот журналиста. И на нем - стихи Жанны, те самые, «Стихи рождаются, как дети…»
Две женщины, два поколения, две судьбы - но столько общего…
Впрочем, наверное, не две. Великая и вечная драма женской любви повторяется и будет повторятся на Земле. Не зря же писала Вероника:
…Другим любовь моя завещана,
В других печаль моя горька…
Сто тысяч раз
Другая женщина
Все пронесет через века…
Наверное, и сегодня какая-то женщина трудится неленивым сердцем, намывает по крупинке золотой песок своего счастья. И, наверное, читает стихи Вероники Тушновой, учится у нее даже из горького горя добывать это счастье. А теперь узнает и про Жанну. И, может быть, придаст ей это новые силы и надежду.