Леонид Григорьян, Георгий Кубатьян. Армения. Двойной мемуар
Леонид Григорьян и Георгий Кубатьян. Ростов, дом ЛГ, ноябрь 2007
Сначала была моя сумбурная попытка "дистантного" интервью с Георгием Кубатьяном, близким ереванским другом Григорьяна - об армянских корнях и связях Леонида Григорьевича, которые для него очень много значили. Например, именно в Армении он опубликовал свои самые любимые переводы Камю; так что переводчик Леонид Григорьян - прежде всего явление армянской культуры. Именно в Ереване сорвали печать многолетнего "заговора молчания" вокруг поэта-Григорьяна, выпустив в 1988 его книгу стихов "Вечернее чудо", после 12-летнего перерыва в публикациях...
Но наша переписка с Георгием на эту тему Армении в жизни Григорьяна однажды прервалась (по техническим причинам). К тому времени он успел ответить только на часть моих вопросов. И оказалось, что случилось это к лучшему. Вчера Георгий прислал воспоминания о своем знакомстве и дружбе с ЛГ. Моя прежняя попытка сделать банальное интервью, на фоне возникшего текста о настоящей сердечной и интеллектуальной привязанности, теперь кажется суетой сует :). Так что даю эти вопросы-ответы в приложении.
Есть и второе предуведомление, связанное с композицией этого материла. Воспоминания Георгия отталкиваются от текста самого Григорьяна на ту же тему. Поэтому включила этот григорьяновский текст внутрь воспоминаний его друга. Получился вставной "мемуар в мемуаре", а все вместе вышло воспоминанием на два голоса. Мне кажется, это ближе всего к тому, что, по сути, между ними и происходило в реальности.
Леонид Григорьян, Георгий Кубатьян
АРМЕНИЯ
Двойной мемуар
Григорий КУБАТЬЯН... Я вдруг вспомнил, что он сам об этом уже написал, о нашем знакомстве. Это была преамбула к его подборке в юбилейном номере «ЛитАрмении» (ей исполнилось 50 лет). Кстати, подборка эта вышла под общим названием «В различных амплуа» и содержала следующее: «Что там осталось ещё от меня?..», «Свобода! Пенсион! Увы, былая прыть…», «Самоувещевание» («Не жалуйся на скверный аппетит…»), «Протей» («Он выступал в различных амплуа…»), «Порядком банальны и опыт, и метод…», «Засел бирюк в своей берлоге…», «In spe» («Как классик говорил…»).
Леонид ГРИГОРЬЯН: Живи вечно, многострадальная, стоическая "ЛитАрмения"!
Мое знакомство с "Литературной Арменией" началось лет сорок назад. Началось оно случайно (хотя как сказать!). На исходе 60-х я встретился в поэтическом отделе журнала "Москва", у милейшей Евгении Самойловны Ласкиной, с поэтом Георгием Кубатьяном. У нас обоих уже вышли первые подборки стихов: у Жоры в "Юности", у меня - в "Новом мире". Мы наскоро познакомились. Но через какие-нибудь полчаса снова столкнулись в ближайшем книжном магазине, через час - ещё в одном и тут же поняли, что встречи эти в каком-то смысле судьбоносные. И действительно, вскоре мы сблизились и стали закадычными друзьями.
К стыду своему, до той поры я не бывал на своей исторической родине. Но Армения во мне существовала всегда. Дед моего отца родом был из Ахалкалаки, прабабка - из Ахалциха (нынешняя Грузия). Жорин отец, насколько я помню, родился в Артвине. Был Георгий в те давние времена белокур, я - черняв, но нас считали родственниками, даже братьями. Но родство наше оказалось ближе - духовным.
Через год-другой (редактором "ЛитАрмении" был тогда Геворг Эмин) я был вызван командировкой в Ереван. Не стану много разглагольствовать о своих впечатлениях об Айастане - они были огромными и благотворными. В журнале я познакомился с прекрасными людьми: Юрием Яковлевичем Баласаном, Аллой Тер-Акопян, Арманом Асриевым. Вскоре меня убедили попробовать себя в переводах армянских стихов (увы, по подстрочникам). Начал я с Наири Зарьяна, затем последовали Геворг Эмин, Размик Давоян, Сагател Арутюнян, Ованес Шираз, Шмавон Торосян, Сармен, Аршалуйс Маргарян и другие. Работал я в охотку. По прямой профессии филолог-романист, вскоре я перевёл для "ЛитАрмении" драмы Альбера Камю "Калигула" и "Недоразумение", новеллы Сартра из сборника "Стена", прозу Ваге Кача "Человек на асфальте" и "Кинжал в саду", франкоязычных поэтов Армена Любена, Рубена Мелика, Ваге Годеля. Особенно много - при нынешнем главном редакторе Альберте Налбандяне, с которым тоже тесно сдружился. С его помощью издал я в ереванском издательстве "Советакан грох" томик своих стихов и переводов. Вместе с Г.Кубатьяном перевёл объёмистую поэму Размика Давояна "Эпос Юности".
И, несмотря на нынешнее нелёгкое положение журнала, контакты наши по-прежнему не иссякают. Многое из переведённого мною вышло в центральных журналах и изданиях, но сердце моё сладко замирает, когда я получаю письмо из давно уже ставшей родной "Литературной Армении". Журнал этот и вообще-то всегда был первоклассным. Именно в нём я в своё время прочёл "Путешествие в Армению" Мандельштама, гроссмановское "Добро вам!", "Живое о живом" Цветаевой, фрагменты воспоминаний Ариадны Эфрон о Марине Цветаевой. И многое, многое другое...
Живи вечно, многострадальная, стоическая "ЛитАрмения"!
«Литературная Армения», 2008, № 4
Леонид Григорьян, Жанна Радул и Георгий Кубатьян. Ростов. Ноябрь 2007
Георгий КУБАТЬЯН. Как видите, в этой заметочке он поправил меня относительно своих армянских корней, что-то у меня эти детали вылетели из головы.
Что до нашего знакомства, он упустил несколько памятных мне обстоятельств. Состоялось оно в конце января или в самом начале февраля 68-го, во время студенческих каникул. Я учился на последнем курсе Нижегородского (тогда Горьковского) университета и зимние каникулы посвящал поездкам в Москву (билет на электричку стоил 5 рублей с копейками), обходу театров и некоторых редакций. У Лёни к тому времени вышла подборка не только в «НМ», но и в «Лит. России» - целая страница с фотографией. У меня в «Юности» тоже была фотография, это важно. Сначала мы с ним встретились в какой-то редакции, не помню в какой, м. б., «Знамени». Я зашёл, он через минуту вышел, и всё. Я сразу его узнал, характерный профиль (а на армянскую фамилию я клюнул ещё в «НМ», так что и смотрел и читал внимательно). Через час или полтора встречаемся в «Москве». Кстати, Е. С. Ласкина приветила нас обоих, и его напечатала, а потом и меня. Тут уж мы улыбнулись друг другу, и я спросил: «Вы, наверное, Григорьян?» - «А вы Кубатьян?» Он тоже, как позже выяснилось, обратил внимание сперва на мою фамилию, а на стихи, полагаю, вряд ли. Ну а потом уже столкнулись в одном и другом книжном магазинах и разговорились.
Стали переписываться. Несмотря на огромную разницу в возрасте (почти 17 лет), в образованности, знании поэзии (я почти не читал тогда недоступного), он отнёсся ко мне как к равному, всерьёз обсуждал мои стихи и первые статейки. После окончания университета я уехал в Ереван, осенью меня взяли в армию, отслужив год, по дороге в Ереван заехал по его приглашению в Ростов (декабрь 69-го), и тут уж мы подружились. В Ростове я бывал многократно, не меньше дюжины раз, и познакомился почти со всеми Лёниными друзьями. Лёня потом говорил, что больше всего боялся реакции на меня Юры Фадеева и Гены («Мой друг-астроном с вермутом в руке») - тьфу, чёрт, позабылась вдруг фамилия, на фотографии в лодке он на первом плане, на вёслах, а Лёня на втором, - так вот, он побаивался их реакции, люди они были (Юра таким и остался) недипломатичные. Но пронесло, меня приняли, и я, грешным делом, до сих пор этим втайне горжусь. Вообще Лёнина компания произвела на меня грандиозное впечатление, ничего подобного по силе интеллекта, разнообразию типажей и свободе мысли я, провинциал, отроду не встречал. Виталия Сёмина, которого тотчас оценил как писателя, встречал я раз пять или шесть, однажды даже ночевал у него, встречал и Марка Копшицера - замечательные были люди. Они потом присылали мне свои книги (думаю, всё-таки с Лёниной подачи), беру их в руки с чувством, какого не возникает от других книг с автографами, ни, скажем, Тарковского, ни Мориц, хотя у них-то бывал много раз. Лёнино посредничество разом отбрасывало некие средостенья, барьер иерархии: кто ты и кто он? Конечно же, Сёмин писатель ничуть не ниже рангом, чем Юнна, но с той мы хоть и на ты, но близости никогда не возникало, а с Виталием я на ты так и не рискнул перейти, а вот поди ж ты…
В двух словах: влияние Григорьяна на меня было неизмеримо. Сколько я благодаря ему (в том числе и дома у него) прочёл, сколько уразумел, сколько узнал - это надо книгу писать, а я к ней покамест не готов. Но что поразительно, при разности познаний у нас удивительным образом совпадали вкусы, даже не помню, чтобы мы спорили о чём-нибудь, как, скажем, Лёня с Виталием о Битове. Его рекомендация всегда была для меня гарантией, это понятно, но вот вышла чья-то книга, я пишу ему, он мне - и никаких практически расхождений. Таковые случались только в оценке его младших друзей, хотя и тут он соглашался: да, Эдик Холодный и однообразен, и вторичен, но ведь чудный же человек. Я писал о разных авторах, и хоть бы раз он сказал: ну, ты и загнул, это всё не так (отношения наши подобную размашистость не только допускали, но напрямую предполагали). Однажды я напечатал статью об Ахмадулиной с критическими пассажами, и он рассказывал, что поначалу она вызвала у него протест, а потом вроде как убедила. Больше того, он дал журнал Фаде. Тот начал читать и пришёл в ярость: «Ах, сука!» (Белла в ту пору, в середине 70-х, была и для Фади, да и для меня, чем-то вроде кумира.) Но Лёня даже его успокоил, а это трудно.
Но при всём том - сколько он сделал умных и резких замечаний, сколько всякого я благодаря ему выкинул или поменял, я уж и сам это не всегда помню, вроде моё и моё, а ведь Лёнина доля в этом «моём» иной раз огромна.
Приложение.
РН: Насколько тесно был связан с Арменией его отец, Григорий Ильич? Насколько понимаю - он знал армянский, и ЛГ тоже...
Г.К. Сам Л. Г. армянского языка не знал. Отец его если и знал, то плохо, как и большинство ростовских, городских, а не нахичеванских армян этого поколения, которые не учились в армянских школах. Мартирос Сарьян язык знал, и хорошо, но он был из патриархальной семьи, где дома говорили по-армянски, и он учился в русско-армянской школе. А Мариэтта Шагинян не знала.
РН: Остались ли родственники Григорьянов в Армении?
Г.К.: Родственников в Армении у них не было. Бывая здесь, Л. Г. никого не искал. Их семья была из коренных донских армян, т. е. жили они на Дону минимум 100-150 лет, а донские армяне пришли сюда при Екатерине из Крыма…
РН: Бывал ли ЛГ в Ереване? и если да, то - когда?
Г.К.: ЛГ был в Ереване минимум трижды - в 70-м, 80-м и 88-м. Но, кажется, был ещё разок, не упомню когда. В 80-м мы вместе провели 24 дня в писательском доме творчества в Цахкадзоре. Тогда же ему устроили (мой товарищ) весьма серьёзное выступление по телевидению, которого я почему-то не видел.
РН: С кем еще из армянских литераторов, кроме Вас, он общался?
Г.К.: Отдельно от меня он общался с Геворгом Эмином (с которым я не разговаривал много лет и которого частенько, по его просьбе, переводил). Ещё мы много общались втроём с Размиком Давояном.
РН: От кого исходила инициатива переводов? Кто выступал "посредником" между ЛГ и редакторами ереванских изданий?
Г.К.: С 70-го по 75-й я работал в «Литературной Армении», так что первые публикации ЛГ были как-то связаны со мной (тогда же он познакомился и с Эмином, который до 71-го был в «ЛА» редактором). А потом ему заказывали переводы редакция, здешнее издательство, и я к этому не имел уже касательства. Инициатива исходила всегда из Еревана. Ну, отдельных книг, кроме поэмы Давояна и романов Кача, он не делал.
РН: Как долго ЛГ работал над переводами каждой книги?
Г.К.: Вообще-то переводил он быстро. У него была превосходная техника и превосходный, очень богатый, на все случаи жизни, русский язык. А на свой французский он всегда жаловался («Да я и не знаю французского по-настоящему»), избегал на нём говорить (моя жена - преподаватель французского - пыталась его разговорить, но он всегда отвечал по-русски). Хотя, полагаю, знал его очень неплохо и, главное, чувствовал.
РН: Появлялись ли на них рецензии в ереванской периодике?
Г.К.: На книгу «Друг» я сам, работая в «ЛА», заказал рецензию Льву Аннинскому, и она появилась (в 73 или 74-м, если хотите, поздней уточню номер). Была рец-я там же и на «Эпос юности», вполне дурацкая, хоть и положительная. Других - отдельных - не помню, но различные упоминания многократные в разных статьях - это да.
Фото из архива Георгия Кубатьяна