Лагерная поэзия ростовчан Юрия Казарновского и Александра Панкратова.
В лагерной библиотеке. Соловки, 20-30-е годы 20 века.
Строительство соловецкой железной дороги, 1928 г.
О.В. Второва-Яфа http://www.solovki.info/?action=archive&id=174
"Среди заключенных СЛОНа было много представителей интеллигенции, для которых творчество оставалось одной из немногих, если не единственной, возможностью выговариваться, делиться своими мыслями и чувствами. И в лагерное время на Соловках жила поэзия, стихи сочиняли, записывали, запоминали, точно найденные рифмы помогали выдерживать, становились формой душевного сопротивления, берегли воспоминания о прошлой жизни, где было место книгам и высокому слогу."
Б. Радо http://www.solovki.info/?action=archive&id=174
"Строки старались сохранить, пытались передавать на волю, что иногда было возможно благодаря нехитрому способу. Заключенные, рассчитывая на неосведомленность лагерного начальства, вставляли в письма свои стихи, выдавая их за строки А. Твардовского, А. Блока или других известных поэтов.
Стихи на Соловках писали многие, одни - тайно, никому не показывая, другие показывали, но не решались печатать, третьи публиковались в журнале «Соловецкие острова», который выходил в 1925-1930 гг. Среди профессиональных опытных поэтов, тех, кто печатался до лагеря, выделялись М. Вороной, Л. Могилянская, Ю. Казарновский, В. Кемецкий. Последнего признавали самым «настоящим», ценили. Когда кто-то получал посылки, старались подкармливать поэта в меру своих возможностей. Владимир был раним и искренен, сразу реагировал на несправедливость и грубость, сокамерники старались его заслонять, защищать."
Светлана Тюкина http://www.solovki.info/?action=archive&id=43
"В соловецком лагере было немало представителей интеллигенции и, в частности, поэтов, среди которых немало ярких имен. Некоторые из них вернулись из белогвардейской эмиграции на родину и, конечно, сразу были арестованы. Поэтическая молодежь в лагере, по воспоминаниям Д.С. Лихачева, тогда жила стихами Баратынского и только что вышедшего сборника Мандельштама «Камень». ...
Строки, где слышен юмор, не так и редки, видимо, смех помогал выжить, преодолеть окружающий ужас. И приходит штамп про «смех сквозь слезы», который здесь становится действенным и справедливым.
Так, у Юрия Казарновского есть эпиграмма на самого себя:
Шумела юность в голове,
Все было розовым на свете,
И, развлекаяся в Москве,
СЛОНа-то я и не приметил. ..."
Ю. Казарновский http://www.solovki.info/?action=archive&id=174
Писали сонеты-обращения к Музе, а сонет-мадригал воспевал и посвящался
Прекрасной незнакомке, любезно снабдившей меня пачкой махорки
Заброшен я в тринадцатую роту,
Где стены прошлым отягощены,
Где звук псалмов сменила брань шпаны,
Махорка - ладан, сумрак - позолоту.
Как древле жрец, которому видны
В мечтаньях небожителей высоты,
Пел гимн и смолы сжигал без счету
Во мгле святилищ, полных тишины -
Так я, вам благодарный заключенный,
Под сводами собора заточенный,
Во храме обветшалом и глухом,
Спешу гиперборейской Афродиты
Восславить лик, увы, от взора скрытый -
Махорки воскуреньем и стихом.
Александр Панкратов http://www.solovki.info/?action=archive&id=236
* * *
Мне грустно петь о Соловках,
О высоте твердынь кремлевских,
О ветре, дующем в лесах,
Кочующем на перекрестках.
И скучно думой измерять
Нас поглотившее пространство,
Иль соловецких зим убранство
В стихах беспечных прославлять.
Я песни строго берегу
Для необычных впечатлений. -
Пройдя пути каких волнений,
Ты здесь, на этом берегу?
Зачем в пустыне снеговой
Терзают памяти укоры? -
Смотрю внимательно порой
В твои встревоженные взоры.
И вот, незримые, ко мне
Растут протянутые нити...
Не ты ль черницей в древнем ските
Таила думы в тишине?
Бреду за счастьем. Путь далек.
Возьми от странного знакомца
В дни скупо греющего солнца
Сельхозом взрощенный цветок.
* * *
Хочу одно: увидеть луг
С простыми пестрыми цветами,
И рожь с родными васильками,
И неба светло-синий круг.
Хочу войти без дум, без слов
В зеленые благоуханья,
Внимая птиц перекликаньям,
Созвучьям шорохам и снов.
Хочу одно: печаль забыв,
Идти в полях с улыбкой ясной,
Встречая жизни самовластной
Все исцеляющий призыв.
О, трепет ласковых берез
И ветер неуемной воли!
Ах, в область снеговых раздолий
Я жизнь нечаянно занес.
Такая, видно, полоса.
Но тяжелей мне год от года -
Реки бесплодная коса,
Задернутые небеса -
Вся эта мертвая природа.
«Соловецкие острова», № 4-5, 1930.
Александр Панкратов http://solovki.info/?action=archive&id=291
Плач Одиссея
из древнегреческой антологии
Словно сказание, мерно текут мои дни здесь у моря,
Грозно вздымаясь, волна рвется на скользкий утес.
Где-то далеко бегут корабли по неверной пучине,
Ветра могучая грудь дышит, свистя в паруса.
Нет, ничего мне не шлет привета с отчизны любимой!
Шуму внимаю лесов, молча скитаюсь в горах.
Любы мне тропы крутые и дальние любы просторы,
С тайной печалью слежу птицы свободный полет.
Странником был я в морях. Вот обломок ладьи на прибрежье,
Ныне на этой земле встретил невольный приют.
Пищу имею и кров, от стужи хранят одеянья.
Многострадальному, мне полный оказан почет.
Страстью к себе приклонить нежеланная хочет царица,
Юности вечной дары мне, обещая взамен.
Ах, но тоскует душа по милой далекой Итаке,
Где Пенелопа прядет, все поджидая меня!
Долгие годы текут, похищая и силы и бодрость…
В горестно сладком плену держит меня Калипсо.
«Соловецкие острова». 1930. № 1.