ВИТАЛИЙ СЁМИН
СТРАНИЦЫ ИЗ ПЕРЕПИСКИ ПОСЛЕДНИХ ЛЕТ
Публикация В.Н. Семиной-Кононыхиной в "Новом мире" 1988 №1
«Мне потребовалось тридцать лет жизненного опыта, чтобы я сумел кое-что рассказать о своих главных жизненных переживаниях» - этими словами Виталий Семин заканчивает «Нагрудный знак OST» - роман о каторге, о трудовом лагере в фашистской Германии, куда Семин был угнан пятнадцатилетним подростком.
Роман был опубликован за два года до смерти писателя, в 1976 году, а еще в 1975-м он напряженно работал над ним и писал, как развивается у него «сопротивленческий сюжет».
Сопротивление - это не только сюжетная линия семинского романа, но сюжет его жизни и творчества, одно из «главных жизненных переживаний» писателя. В письме к своему другу поэту Л. Григорьяну он писал и октябре 1977 года: «Писатель не может писать, не испытывая сопротивления. Если есть в литературе универсальные законы, то этот, конечно, главный. Борется ли писатель со здравым смыслом... незнанием и т. д. - сопротивление ему необходимо. Он сам его ищет. Твои письма так интересны сейчас потому, что ты испытываешь колоссальное сопротивление жизни... Ни один сюжет не держится без сопротивления. Если книгу не станешь читать ночью или в трамвае значит, снято сопротивление, которым она была жива. Как снято другой вопрос Временем, наукой, сменой предрассудков, новым здравым смыслом, который из этих предрассудков состоит. Но книга жива жизнью сопротивления, которое когда-то вызвало ее появление. Древних цитируют, но не читаю! И цитируют как раз то, что живет сопротивлением жизни и сейчас...»
И 1953 году Сёмин был исключен из Ростовского педагогического института - при поступлении он скрыл, что был угнан в Германию и работал в арбайтслагере. После исключения он уехал на строительство Куйбышевской ГЭС. Здесь ему стало ясно, что не писать он не может. Из письма к матери, Вере Федоровне Лисановой (1953 год): «Ведь если нет действительно прежней базы пои ногами, то нет и ничего прочного в отношениях людей … ходишь день очумелый, мыкаешься то туда, то сюда, и нет уже того утешения, которое было даже в Германии, что я еще мальчик, что еще кто-то позаботится и все будет хорошо. Теперь я знаю, что надеяться надо только на свои силы - в прошлом не нужно тяжелый груз, который вечно будет рождать ко мне недоверие, и горе мне, если у меня только средние силы, - никогда мне его не побороть. Сегодня целый день писал, а вечером с отвращением перечитывал написанное, и такое отчаяние меня охватило, как зубная боль».
Среди рабочих записей к роману «Плотина», продолжению «Нагрудного знака ОST» (роман опубликован посмертно), есть запись о потере человеком социального лица. Это все тот же семинский сквозной сопротивленческий сюжет.
«Потеря «социального» лица, потеря качества. Сам себя как будто ни в чем не можешь обвинить, но чувство вины испытываешь. Сталинский и другие терроры эксплуатировали вот это чувство вины. Особенность его в том (для интеллигента, привыкшего к рефлексии), что. не чувствуя себя виноватым в том, в чем его обвиняют, он винит себя за что-то другое. Ведь всегда в чем-то виноват перед судьбой, совестью, ближними. Перед идеалом, наконец. Перед идеалом тоже ведь испытывают сильнейшее чувство вины. Я, во всяком случае, испытывал. Такой, каким я себя хотел видеть, всегда имел что сказать такому, какой я был. И на этот крючок меня всегда было легко поймать. И ловили! И кто только не ловил!»
Публикуемые письма относятся к семидесятым годам, к последнему десятилетию жизни Виталия Николаевича Сёмина. В 1965 году в «Новом, мире», редактированном А. Т. Твардовским, была опубликована повесть В. Семина «Семеро в одном доме», горькая и блистательная проза о послевоенной ростовской окраине. Повесть вызвала огонь критики и принесла Семину успех у широкого читателя. Художественное, дарование Семина стало одним из открытий журнала. Семидесятые годы - годы окончания работы над «Нагрудным знаком OST» и мучительно сложной его публикации, время напряженной работы на КамАЗе, куда Семин ездил по командировке «Нового мира». «Напряжение это очень сильное,- писал он с КамАЗа домой.- Разбираться во всем очень трудно, все очень сложно, морозно, красиво, холодно, исполнено всяческих героических усилий, неразберихи... размаха... Сижу на различных планерках, заседаниях, стенографирую или слушаю... Езжу на автобусах, машинах, обедаю в рабочих столовых, хожу в общежития, задаю вопросы, вес более точные и квалифицированные, но все еще недостаточно точные и квалифицированные...» Он работал над очерком «Строится жизнь», напечатанном в «Новом мире» (1972, № 9.), и, погружаясь в большую современную стройку, думал о стройке пятидесятых годов, вынашивал замысел нового романа «Плотина», который не успел дописать.
Ю. О. ДОМИРОВСКОМУ
Дорогой Юрий Осипович! Твою книгу прочел залпом, спасибо тебе за нее и за добрейшую надпись (следуя совету Гамлета, ты относился ко мне лучше, чем я этого заслуживаю). Несколько раз пытался закончить письмо, которое несколько pas начинал, но тут пошли такие события, что, право, тоска заела. Ты там ближе, у вас это все с подробностями и потому, наверное, острее, а у меня тут - вроде утраты смысла существования. Не знаю, как тебе это переживается, а у нас тоска. И еще, конечно, чья-то радость, хотя не очень заметная,- просто некоторая успокоенность. Вроде можно выпить, а с другой стороны, на поминках не напиваются. Все чувствуют себя как на похоронах. Даже те, кто «Н. м.» всегда ненавидел. Хотя тут я, конечно, могу видеть то, что хочу, а не то, что есть на самом деле.
Я знаю, что у тебя отношения с «Н. м.» были не простые, да и у меня было не все просто - что-то печатали, чего-то но печатали, но ведь дело не в этом. Теперь-то видно, что это были за люди, целая литературная эпоха с ними связана. В 1866 году закрыли «Современник», в 1868 начались «Отечественные записки». Но не верится что-то мне, что у нас после «Н. м.» может объявиться что-то интересное. Вот и косноязычен я с горя стал.
Книжку ты написал славную. Не знаю, как Шекспир, но сам ты в ней полностью отразился. Твоя интонации, твои словечки, даже привычные для тебя цитации. Я так это и читал - как бы с твоего голоса. Теперь бы прочесть вторую часть «Хранителя» или просто что-то (не частями, а само по себе), что ты еще обязан написать. Ты хоть и историк, но не исторический, а живой, кровоточащий писатель.
Был бы тебе очень благодарен, если бы ты написал, что знаешь о московских делах...
Твой Виталий. 28.2.70.
__________________
Домбровский Ю. О. (1909-1978) - прозаик, автор романы «Хрнитель древностей. Опубликован в «Новом мире» (1964, № 7, 8).
Л. Г. ГРИГОРЬЯНУ
В прошлом письме я тебе написал, что видел сон к чьей-то смерти. Стал перебирать, к чьей же. "..." Забыл я однако, что сон я мог видеть о себе. Ночью меня прижало. "..." Так, должно быть, чувствует себя самолет, попавший во флаттер. Все дребезжит, все разваливается - вот-вот рухнешь. И я не испугался. Машинка и бумаги на столе. Как-то не верится, что - там! - не дадут мне доработать. Но все-таки переживания были итоговыми, и я подумал, что что-то плохо мы с тобой строили, если я здесь один и ты там один. В такие минуты жизнь видишь как единое целое, как сюжет. Но видит бог, я все равно не знал, в чем виноват. Может, человек платит за непокорность. За непокорность власти, обстоятельством, жене. Может, вознаграждается в самом этом последнем итоге полная покорность? Но потом, поискав среди своих друзей покорных и не найдя никого, кроме А., я не захотел видеть себя на его месте. Целую ночь я шлялся по своему номеру, к утру утихомирился, сегодня сделал свои полстраницы, завершил тянувшийся на 20 страницах эпизод...
Виталий.
__________________
(Дубулты, конец мая - начало июня 1977 г)
Публикация В.Н. Семиной-Кононыхиной в "Новом мире" 1988 №1
«Мне потребовалось тридцать лет жизненного опыта, чтобы я сумел кое-что рассказать о своих главных жизненных переживаниях» - этими словами Виталий Семин заканчивает «Нагрудный знак OST» - роман о каторге, о трудовом лагере в фашистской Германии, куда Семин был угнан пятнадцатилетним подростком.
Роман был опубликован за два года до смерти писателя, в 1976 году, а еще в 1975-м он напряженно работал над ним и писал, как развивается у него «сопротивленческий сюжет».
Сопротивление - это не только сюжетная линия семинского романа, но сюжет его жизни и творчества, одно из «главных жизненных переживаний» писателя. В письме к своему другу поэту Л. Григорьяну он писал и октябре 1977 года: «Писатель не может писать, не испытывая сопротивления. Если есть в литературе универсальные законы, то этот, конечно, главный. Борется ли писатель со здравым смыслом... незнанием и т. д. - сопротивление ему необходимо. Он сам его ищет. Твои письма так интересны сейчас потому, что ты испытываешь колоссальное сопротивление жизни... Ни один сюжет не держится без сопротивления. Если книгу не станешь читать ночью или в трамвае значит, снято сопротивление, которым она была жива. Как снято другой вопрос Временем, наукой, сменой предрассудков, новым здравым смыслом, который из этих предрассудков состоит. Но книга жива жизнью сопротивления, которое когда-то вызвало ее появление. Древних цитируют, но не читаю! И цитируют как раз то, что живет сопротивлением жизни и сейчас...»
И 1953 году Сёмин был исключен из Ростовского педагогического института - при поступлении он скрыл, что был угнан в Германию и работал в арбайтслагере. После исключения он уехал на строительство Куйбышевской ГЭС. Здесь ему стало ясно, что не писать он не может. Из письма к матери, Вере Федоровне Лисановой (1953 год): «Ведь если нет действительно прежней базы пои ногами, то нет и ничего прочного в отношениях людей … ходишь день очумелый, мыкаешься то туда, то сюда, и нет уже того утешения, которое было даже в Германии, что я еще мальчик, что еще кто-то позаботится и все будет хорошо. Теперь я знаю, что надеяться надо только на свои силы - в прошлом не нужно тяжелый груз, который вечно будет рождать ко мне недоверие, и горе мне, если у меня только средние силы, - никогда мне его не побороть. Сегодня целый день писал, а вечером с отвращением перечитывал написанное, и такое отчаяние меня охватило, как зубная боль».
Среди рабочих записей к роману «Плотина», продолжению «Нагрудного знака ОST» (роман опубликован посмертно), есть запись о потере человеком социального лица. Это все тот же семинский сквозной сопротивленческий сюжет.
«Потеря «социального» лица, потеря качества. Сам себя как будто ни в чем не можешь обвинить, но чувство вины испытываешь. Сталинский и другие терроры эксплуатировали вот это чувство вины. Особенность его в том (для интеллигента, привыкшего к рефлексии), что. не чувствуя себя виноватым в том, в чем его обвиняют, он винит себя за что-то другое. Ведь всегда в чем-то виноват перед судьбой, совестью, ближними. Перед идеалом, наконец. Перед идеалом тоже ведь испытывают сильнейшее чувство вины. Я, во всяком случае, испытывал. Такой, каким я себя хотел видеть, всегда имел что сказать такому, какой я был. И на этот крючок меня всегда было легко поймать. И ловили! И кто только не ловил!»
Публикуемые письма относятся к семидесятым годам, к последнему десятилетию жизни Виталия Николаевича Сёмина. В 1965 году в «Новом, мире», редактированном А. Т. Твардовским, была опубликована повесть В. Семина «Семеро в одном доме», горькая и блистательная проза о послевоенной ростовской окраине. Повесть вызвала огонь критики и принесла Семину успех у широкого читателя. Художественное, дарование Семина стало одним из открытий журнала. Семидесятые годы - годы окончания работы над «Нагрудным знаком OST» и мучительно сложной его публикации, время напряженной работы на КамАЗе, куда Семин ездил по командировке «Нового мира». «Напряжение это очень сильное,- писал он с КамАЗа домой.- Разбираться во всем очень трудно, все очень сложно, морозно, красиво, холодно, исполнено всяческих героических усилий, неразберихи... размаха... Сижу на различных планерках, заседаниях, стенографирую или слушаю... Езжу на автобусах, машинах, обедаю в рабочих столовых, хожу в общежития, задаю вопросы, вес более точные и квалифицированные, но все еще недостаточно точные и квалифицированные...» Он работал над очерком «Строится жизнь», напечатанном в «Новом мире» (1972, № 9.), и, погружаясь в большую современную стройку, думал о стройке пятидесятых годов, вынашивал замысел нового романа «Плотина», который не успел дописать.
Ю. О. ДОМИРОВСКОМУ
Дорогой Юрий Осипович! Твою книгу прочел залпом, спасибо тебе за нее и за добрейшую надпись (следуя совету Гамлета, ты относился ко мне лучше, чем я этого заслуживаю). Несколько раз пытался закончить письмо, которое несколько pas начинал, но тут пошли такие события, что, право, тоска заела. Ты там ближе, у вас это все с подробностями и потому, наверное, острее, а у меня тут - вроде утраты смысла существования. Не знаю, как тебе это переживается, а у нас тоска. И еще, конечно, чья-то радость, хотя не очень заметная,- просто некоторая успокоенность. Вроде можно выпить, а с другой стороны, на поминках не напиваются. Все чувствуют себя как на похоронах. Даже те, кто «Н. м.» всегда ненавидел. Хотя тут я, конечно, могу видеть то, что хочу, а не то, что есть на самом деле.
Я знаю, что у тебя отношения с «Н. м.» были не простые, да и у меня было не все просто - что-то печатали, чего-то но печатали, но ведь дело не в этом. Теперь-то видно, что это были за люди, целая литературная эпоха с ними связана. В 1866 году закрыли «Современник», в 1868 начались «Отечественные записки». Но не верится что-то мне, что у нас после «Н. м.» может объявиться что-то интересное. Вот и косноязычен я с горя стал.
Книжку ты написал славную. Не знаю, как Шекспир, но сам ты в ней полностью отразился. Твоя интонации, твои словечки, даже привычные для тебя цитации. Я так это и читал - как бы с твоего голоса. Теперь бы прочесть вторую часть «Хранителя» или просто что-то (не частями, а само по себе), что ты еще обязан написать. Ты хоть и историк, но не исторический, а живой, кровоточащий писатель.
Был бы тебе очень благодарен, если бы ты написал, что знаешь о московских делах...
Твой Виталий. 28.2.70.
__________________
Домбровский Ю. О. (1909-1978) - прозаик, автор романы «Хрнитель древностей. Опубликован в «Новом мире» (1964, № 7, 8).
Л. Г. ГРИГОРЬЯНУ
В прошлом письме я тебе написал, что видел сон к чьей-то смерти. Стал перебирать, к чьей же. "..." Забыл я однако, что сон я мог видеть о себе. Ночью меня прижало. "..." Так, должно быть, чувствует себя самолет, попавший во флаттер. Все дребезжит, все разваливается - вот-вот рухнешь. И я не испугался. Машинка и бумаги на столе. Как-то не верится, что - там! - не дадут мне доработать. Но все-таки переживания были итоговыми, и я подумал, что что-то плохо мы с тобой строили, если я здесь один и ты там один. В такие минуты жизнь видишь как единое целое, как сюжет. Но видит бог, я все равно не знал, в чем виноват. Может, человек платит за непокорность. За непокорность власти, обстоятельством, жене. Может, вознаграждается в самом этом последнем итоге полная покорность? Но потом, поискав среди своих друзей покорных и не найдя никого, кроме А., я не захотел видеть себя на его месте. Целую ночь я шлялся по своему номеру, к утру утихомирился, сегодня сделал свои полстраницы, завершил тянувшийся на 20 страницах эпизод...
Виталий.
__________________
(Дубулты, конец мая - начало июня 1977 г)