Олег Лукьянченко. После "третьего тайма"
Этот рассказ и фотография, названная О.Лукьянченко "Футбольный экстаз" - своего рода иллюстрация в "3-му клипу о счастливом детстве" автора. А главное действующее лицо здесь - Андрей Амарин, лирический герой и в некотором смысле альтер-эго писателя.
После "третьего тайма"Тогда не было фанатов, малюющих эмблемы обожаемых клубов на стенах и заборах; тогда футболисты играли в свое удовольствие, а не отбывали на поле нудную повинность; тогда каждый матч ожидался как праздник, и сотни болельщиков, чтобы раздобыть билет на трибуну, весенними ночами дежурили у касс, изредка отлучаясь погреться у костров, разведенных в парке вокруг стадиона...
Тогда по экранам города, вслед за «Тремя мушкетерами» Бернара Бордери, только что прошел кинофильм «Третий тайм», и в воображении Андрея и его друзей красочно-карнавальные фигуры лихих персонажей Дюма померкли перед образами скромных парней из расстрелянного, но непобежденного киевского «Динамо»...
* * *
Нет, конечно, все в нем было прекрасным: и тусклый глянец черной, чуть шероховатой поверхности, и ее нежная мягкость, податливо отзывающаяся на прикосновение руки, и даже расплывчатая, выведенная серебрянкой по истрепанному, видно, трафарету надпись: «Цена 5 руб. 30 коп.»... Но самым восхитительным был запах - сладкий, острый, терпкий аромат свежевыделанной кожи, от которого кружилась голова в предвкушении близящейся весны, когда этот новенький, нетронутый, вожделенный (ах, как долго мечта о нем казалась недостижимой!) футбольный мяч, - туго накачанный велосипедным насосом, заботливо зашнурованный плотной тесьмой, опробованный на упругость в опасной близости от оконных стекол, мебели и посуды, - вырвется, наконец, на волю, запрыгает под открытым небом, замечется в ногах у истосковавшихся по нему за долгую зиму игроков.
Впрочем, поостыв от продолжительного первоначального восторга, Андрей вынужден был признать, что этот мяч, подаренный ему родителями после длительных упрашиваний к дню рождения, не так уж и хорош. Спору нет, он неизмеримо лучше тех, какими приходилось довольствоваться прежде, - всяких там детских резиновых, что пропарывались о любой острый предмет вроде половинки кирпича или малозаметного сучка на дереве; легких, как воздушный шарик, волейбольных, что были не намного прочнее резиновых; хлорвиниловых, которые сушили вратарям руки, а угодив кому-нибудь в лицо, ошпаривали до темноты в глазах... В сравнении с ними новый мяч, разумеется, представлял заметное достижение. Но он никак не мог соперничать с теми настоящими мастерскими мячами венгерской фирмы «Артекс» (для простоты произношения их называли «артековскими»), один из которых принадлежал другу Андрея Витьке.
Витька был на три года старше Андрея и заканчивал одиннадцатый класс. Он занимался легкой атлетикой - спринтом и прыжками в длину, имел первый взрослый разряд. Каким образом достался ему «артековский» мяч, Витька не сообщил - Андрей предполагал, что кто-то из команды мастеров подарил его Витьке по знакомству. Наверно, это был уже списанный мячик, прилично потертый, изношенный - от его исконной ярко-желтой покраски остались лишь редкие пятнышки, но вполне годный к употреблению. Главное преимущество его состояло в гладкой, без соска, камере и отсутствии шнуровки. Воздух накачивался через ниппель, насосом со специальной иглой. В Андреевом же мяче камера была обычная, торчащий наружу сосок приходилось запихивать под край выреза в покрышке, потом зашнуровывать ее, что при туго надутой камере было совсем непросто. И как ни старайся, сосок все равно заметно выделялся плотной блямбой. Мало того, что она портила вид мяча, - это бы еще ничего, но в игре, ударяясь блямбой о землю, он делал непредсказуемый отскок, что нарушало естественную логику событий на поле, ну, а если доводилось соприкоснуться с ней при ударе головой, удовольствие получалось, что называется, ниже среднего.
Но как ни замечателен был Витькин мяч, свой тоже годился для нормальной игры, беда только, что жизнь его оказалась чересчур короткой. Не успело мартовское солнышко хорошенько подсушить асфальт в школьном дворе, как новый мячик был пущен в дело, моментально измазался, пообтерся, потерял свой нарядный вид, а к исходу первого тайма прекратил земное существование.
Главное, все знали об особенностях Димочкиного удара - сколько раз Сазон «по науке» вдалбливал ему: бьешь подъемом - оттягивай носок, не то мяч круто уйдет вверх; и Андрей, когда Димочка уже замахивался, успел отчаянно крикнуть:
- Низом бей!..
Но тот, - как говорится, сила есть, ума не надо - пушечным зафинтилил выше трехметровой ограды...
За дальнейшим все наблюдали, как зрители в кинотеатре, потому что броситься вдогонку за улетевшим мячом никто не успел - так быстро все произошло. Мяч шлепнулся в лужу на проезжей части у края тротуара, проплыл по инерции почти до середины мостовой и застыл перед носом приближающегося «ГАЗ-51». Грузовик притормозил, передними колесами объехал мяч, но затем, старательно и надежно, накатил на него двойным правым задним. Раздался гулкий хлопок, из водительского окошка высунулась голова в грязной кепке, любознательно оглянулась на результат своих усилий, удовлетворенно хмыкнула, осклабилась, потом владелец головы издевательски приветственно помахал рукой расстроенным футболистам и прибавил газу... Ладно бы этот тип раздавил мячик случайно: не заметил, не сумел притормозить, отвернуть - было бы не так обидно. И откуда берутся люди, которым доставляет удовольствие делать зло другим?..
Итак, мяча не стало, а наскрести пятерку с лишним на новый надежд было маловато. Неужели опять пробавляться детскими резиновыми!..
Когда Андрей поделился своей заботой с Витькой, втайне желая, чтобы тот посочувствовал ему и разрешил хоть изредка пользоваться «артековским» мячом, старший приятель предложил обмен. Нет, Витька не отличался жадностью, но у него была любимая девушка. И эта девушка давно мечтала иметь ежа. А у Андрея с прошлого лета жил в квартире ежик, которого отец привез из очередной командировки.
Ежик на удивление быстро освоился в домашних условиях и оттеснил на второй план кота, который отнесся к новому жильцу с недоуменной настороженностью и даже некоторым страхом. Новосел, не обращая никакого внимания на кота, бесцеремонно поедал содержимое его мисок, а тот, бедняга, растерянно взирал на такое нахальство, но противопоставить ему ничего не мог... Позже, правда, они кое-как поделили места «за столом» - ежу поставили отдельную миску и кормили главным образом несъедобными для кота блюдами: яблоками, грушами, сливами... Особенно нравились ему жердёлы - он откусывал верхнюю половинку, проглатывал ее, носиком переворачивал остаток косточкой вниз и аккуратно снимал с косточки вторую дольку.
Витька не раз уже намекал, чтобы Андрей подарил ему ежа, но Андрею жаль было расставаться с таким занятным зверьком. Теперь же, когда он лишился мяча, предложенный Витькой обмен представился настолько заманчивым, что Андрей не устоял. Колебался он ровно три дня - пока на дворе не просыхая квасилась слякоть, а на четвертый день постылая мартовская хмарь так мгновенно превратилась в пронзительную и пронизанную солнцем синеву, так густо закурилась земля в парках и скверах, так пряно запахло сырым духом оживающей земли, что стало ясно: погоды футбольнее и желать не надо. Последние колебания Андрея утихли, и вечером состоялся обмен.
Настоящих футбольных полей в ближней округе не было, поэтому играть приходилось в разных местах. Помимо школьного двора, который использовался лишь после затяжного ненастья, так как асфальт быстро высыхал, и имел неустранимый недостаток - близость окон директорши, выбиваемых с неотвратимой регулярностью, что, естественно, влекло за собой малоприятные последствия, - так вот, помимо непопулярного по этой самой причине школьного двора, основными игровыми площадками считались «Лужники» и «пятак».
Обе они находились в двух кварталах от школы по разные стороны главной городской площади. «Пятак» представлял собой утрамбованную земляную поляну в глубине старого парка - поляну размером чуть поменьше стандартного футбольного поля. А громким именем «Лужники» прозвали просторный сквер на пути от площади к реке. Посредине сквера лежала заброшенная клумба, по величине почти не уступающая «пятаку». В центре ее торчала бетонная тумба, некогда, видимо, служившая пьедесталом какой-нибудь гипсовой фигуре, но с этой помехой приходилось мириться. Клумбу обрамляли широкие аллеи, каждая из которых тоже годилась для игры, так что «на Лужниках» могли сражаться одновременно несколько команд. Ворота обозначали голубыми чугунными цилиндрическими урнами с раструбами. В качестве боковых стоек они были гораздо привлекательнее и удобнее кирпичей или портфелей.
«На Лужниках» и «пятаке» проходили игры серьезные: класс на класс, двор на двор, улица на улицу. А для сражений малым составом Андрей и его друзья предпочитали небольшую прогалину в Клиническом садике, протянувшемся по противоположной стороне улицы на все два квартала, отделявшие школу от главной площади и старого парка. Штангами там служили стволы акаций, а когда играли без вратарей («на дыр-дыр»), между деревьями ставили портфель, уменьшая ворота до нужных размеров.
Вот и в то утро, когда ноги зудели от желания обновить замечательный ниппельный мяч, Андрей и четверо его товарищей отправились в Клинический садик. День выдался пасмурный, но теплый и безветренный, площадка успела хорошо просохнуть и затвердеть.
Поделились два на три. Андрей попал в пару с Сазоном - ворота свои они уменьшили, а Димочка и Владислав вратарем взяли Борю Баранчикова - тучного и неповоротливого мальчика. В игре от него было мало проку, зато ворота он защищал старательно, цепко: реакция не ахти какая, да и падал он по углам, как мешок с костями, но забирал мячи наглухо.
Бодренько начали, еще и не разогрелись толком, как появились те.
Их тоже было пятеро. Откуда они взялись, никто не заметил. Стояли и стояли в кустах, молча наблюдали за игрой, а потом мяч залетел в кусты, один из тех подхватил его, потискал в руках, вышел на площадку, несколько раз стукнул о землю - проверил накачку; за ним и другие потянулись. Но пока это Андрея даже не насторожило.
Пришельцы были постарше, - пожалуй, Витькины ровесники. Ничего приметного в их облике не было: парни как парни - встретишь на улице и внимания не обратишь. Выделялся из всех лишь один толстяк - вроде Бори, но раза в два крупнее, что в длину, что в ширину. Остальные, впрочем, тоже были ребята мощные... Уж на что Димочка с Владиславом вымахали - оба под метр восемьдесят; Димочка, правда, худоват, а Владислав и в кости широк, и в плечах просторен, - но в сравнении с теми выглядели довольно хило. Сазон тем более - хоть и крепышок, а росту небогатого, ну, а про самого Андрея и говорить нечего: он и вообще малым пацаном казался.
Завладел мячом толстяк, пока он стучал им о землю, остальные обступили его полукругом.
- Ну, как? - спросил кто-то из них.
- Сойдет, - ответил толстяк.
И тут только Андрей учуял что-то неладное.
- Отдайте мяч. - Он решительно направился к толстяку.
Тот поднял мяч на ладони вверх и, как только Андрей подпрыгнул, не глядя переправил соседу. Андрей метнулся к тому - тот перекинул третьему, и так они впятером молча и как бы нехотя перебрасывались мячом, пока он тщетно кидался от одного к другому. Его товарищи не вмешивались в происходящее.
Андрей понял бесплодность своих метаний и остановился. ..
- Начисто вы это делаете? - растерянно спросил он.
Это дурацкое словечко Андрей перенял у Витьки. По значению оно стояло близко к неприличным словам, в этом смысле и употреблялось, но для постороннего уха звучало вполне пристойно.
- Начисто?.. - хихикнул один из чужаков. - Никогда не слышал. Дай сюда, - не глядя протянул он руку за мячом, и державший его с такой поспешностью выполнил требуемое, что Андрей понял: этот, кто единственный из всех отреагировал на его слова, - у них главный.
- Ладно, ребята, отдайте мяч, - миролюбиво произнес Андрей, все еще надеясь, что шутка хотя и затянулась, но не перестала быть шуткой.
- Начисто он тебе нужен? - передразнивая, спросил главный. Взгляд у него был странный - направленный над собеседником. Позже Андрей заметил, что и остальные смотрят точно так же, и лишь обращаясь к главному, меняют выражение лица на подобострастно ожидающее команды, словно задавая немой вопрос: «Чего изволите?»
- Мы играем, - спокойно разъяснил очевидное Андрей.
- Выкуп, - потребовал тот. - Рубль дашь?
- Дам, - обрадовался Андрей, не вспомнив сразу, что у него и двадцати копеек не наберется в карманах... - Рубля нет, вот, только восемьдесят четыре копейки, - упавшим тоном признался он, после того как его друзья собрали всю наличность.
Главный, презрительно покосившись на горсть мелочи, резким тычком поддел снизу ладонь Андрея, и монеты зазвенели, раскатываясь по плотной земле. Потом он молча кивнул, и его ватага, унося с собой мяч, ленивой развалкой тронулась по акациевой аллее в сторону старого парка.
Неизвестно зачем, Андрей поплелся вслед. Товарищи присоединились к нему. Последним, подобрав мелочь, no-утиному переваливаясь с боку на бок (у него было плоскостопие), нагнал их Баранчиков.
Боря Баранчиков был типичный маменькин сынок. Он физически не переносил даже намека на трагические стороны жизни. Стоило откуда-нибудь издалека донестись звукам похоронного оркестра, как Баранчиков затыкал пальцами уши и с обезумевшими глазами, не разбирая дороги, мчался в противоположную сторону. Сазон, как и Баранчиков, жил с одной только матерью, и, хотя в отличие от Бори за материнскую юбку не цеплялся, особой смелости за ним не замечалось. Димочка и Владислав были «бабушкинами внуками», жили отдельно от родителей. Все они держались в стороне от ребят блатноватого пошиба, составлявших примерно треть класса. Андрей и его друзья поддерживали товарищеские отношения с этой группой, однако опыта уличных драк с нею не приобрели.
Сам Андрей, в детстве был драчлив, отчаянно кидался в бой с любым обидчиком, невзирая на возраст. Из-за этой отчаянности многие его тогда побаивались и не хотели связываться. Но однажды в пионерском лагере (ему было тогда десять лет), крепко поколотив одного соотрядника, Андрей вдруг почувствовал невыносимую жалость к нему. Он ощутил, что эти слезы злой обиды, которые глотал побитый, эти боль и унижение, что пришлось тому испытать, достались как бы ему самому, и это ощущение чужой боли и страдания как своих собственных с того момента навсегда отбили у Андрея охоту к дракам.
Андрей привык к постоянному сосуществованию с блатным миром. Его двор был как бы буферной зоной между главной улицей и районом припортовых трущоб, где гнездилось не одно поколение блатных. Кое-кого из них он знал в лицо, а об их «подвигах» слышал много рассказов, в которых, наверно, не все было правдой. Так, он не мог поверить, что изредка появляющийся во дворе «настоящий бандит» по кличке Лиса - парень лет двадцати пяти с непримечательным серым лицом и глазами, которые казались Андрею даже добрыми, - совершил не одно убийство. Основную массу сведений о Лисе Андрей почерпнул от Витьки и поначалу верил ему безоговорочно, только повзрослев немного, начал сомневаться. Но как бы там ни было, существование этого блатного мира, живущего по каким-то своим, особым законам, опасным для обычных людей, составляло зыбко-тревожный фон его детства. Однако впрямую соприкасаться с этим миром ни Андрею, ни его друзьям не приходилось. И похоже, что пятерка неизвестных, разрушившая игру, вторглась на территорию, которую Андрей и его друзья по привычке считали своей, именно оттуда - из того мира, где естественные понятия о том, что нельзя брать чужое, негоже старшим обижать младших, сильным - слабых, видимо, не существовали. Поэтому Андрей не представлял, что следует предпринять, чтобы вернуть отнятый мяч.
Толик Потехин, вожак приблатненных ребят из Андреева класса, знал бы, как поступить в таком случае. Нет, он не был жестоким драчуном, не мог похвастаться могучей силой и мощным телосложением да и ростом не намного превосходил Андрея, но он сумел бы поговорить с теми на их языке и, возможно, убедил бы вернуть мяч. Но Андрей, увы, не владел их языком, то есть он, конечно, знал все эти грязные слова, но строить свою речь так, чтобы слова обычные оказывались редкими вкраплениями между ругательствами, так и не научился. И когда слышал такую речь, она подавляла его своей недоступностью. Да, Толик не стал бы употреблять это глупое словечко «начисто». И может быть, именно потому, что Андрей не владел их языком, они и позволили себе издеваться над ним, как над ненавистным выходцем из иного, враждебного им мира.
А может быть, они были обычными старшеклассниками из другой школы и на уроках говорили на простом человеческом языке, маскируясь под нормальных ребят?..
Андрей и его товарищи понуро, неизвестно на что надеясь, брели за теми, а те делали вид, что не замечают их, а может, и действительно не замечали. Но когда обе группы, вступив в старый парк, дошли до «пятака», главный обернулся и, изобразив удивление, процедил:
- Чего прилипли?
- Отдайте мячик, - неожиданно выпалил Димочка и добавил просящим тоном: - Пожалуйста.
Настолько нелепо прозвучало это слово в теперешней обстановке, что Андрей невольно передернул плечами от неловкости за товарища.
- Отдать, говоришь? - поморщился главный, как бы раздумывая. - Ладно, сейчас.
Димочка, не веря вполне его словам, тем не менее приблизился и протянул руки.
- Не спеши, - главный выставил вперед плечо. - Не протягивай руки - протянешь ноги. Худой, сюда, - не оборачиваясь, вполголоса бросил он толстяку.
Тот стоял метрах в пяти позади главного, но по его зову с неожиданной для такой комплекции прытью кинулся вперед.
- На, посиди на нем на всякий пожарный, отдохни, - главный швырнул мяч толстяку.
Когда тот поспешно выполнил команду, Андрей испугался, что мяч лопнет под такой тяжестью, но он выдержал.
Не понимая, чего хочет главный, его подручные с бесстрастным любопытством, а ребята с настороженной подозрительностью наблюдали за происходящим.
Тот неторопливо достал из кармана большой перочинный нож, лениво повертел в руках, затем длинным ногтем большого пальца поддел матово блеснувшее шило.
- Чего расселся, мяч сюда! - резко повернувшись, набросился он на толстяка.
Тот, опять же с завидной резвостью, вскочил и подал мяч главному.
- Держи сам, - поморщился тот и медленно поднес острие шила к покрышке мяча.
Андрей вздрогнул и зажмурился.
- Эй ты, Начисто, - окликнули его.
Он открыл глаза - мяч был цел, шило так и не проткнуло его.
- Так и быть, - продолжал главный, - я тебе отдам мяч. Если заслужите. Сыграем. Выиграете вы - мяч ваш, проиграете - наш. Лады?
Андрей оторопел от неожиданности. Предложение главного, наверное, содержало в себе какой-то подвох, но все-таки это был шанс. Андрей привык, что в любых играх правила и уговоры соблюдаются. Без этого всякая игра теряла смысл. И хотя силы сторон были явно несоразмерны и в обычном спорте две команды, так разнящиеся по возрасту, ни один судья не свел бы в борьбе, стоило попробовать. Все-таки у игры есть свои законы, и в ней, кроме грубой силы, имеют значение мастерство, изобретательность, смелость, наконец, просто удача...
И все-таки шансы слишком уж неравны. Но и при неравных шансах нельзя уклоняться от борьбы, нельзя сдаваться заранее. Это Андрей знал твердо уже тогда.
«Пятак» был чересчур велик для игры такими составами. К тому же здесь Андрей и его товарищи, менее выносливые, чем их противники, могли быстрее выдохнуться, и это давало тем еще одно преимущество. Но они и сами, видно, не хотели много бегать. Поэтому ворота для «дыр-дыра» обозначили за пределами футбольного поля, поперек «пятака», где нашлась подходящая площадка, которую с внешней стороны полукругом ограничивали старые тополя и густой кустарник.
После "третьего тайма"Тогда не было фанатов, малюющих эмблемы обожаемых клубов на стенах и заборах; тогда футболисты играли в свое удовольствие, а не отбывали на поле нудную повинность; тогда каждый матч ожидался как праздник, и сотни болельщиков, чтобы раздобыть билет на трибуну, весенними ночами дежурили у касс, изредка отлучаясь погреться у костров, разведенных в парке вокруг стадиона...
Тогда по экранам города, вслед за «Тремя мушкетерами» Бернара Бордери, только что прошел кинофильм «Третий тайм», и в воображении Андрея и его друзей красочно-карнавальные фигуры лихих персонажей Дюма померкли перед образами скромных парней из расстрелянного, но непобежденного киевского «Динамо»...
* * *
Нет, конечно, все в нем было прекрасным: и тусклый глянец черной, чуть шероховатой поверхности, и ее нежная мягкость, податливо отзывающаяся на прикосновение руки, и даже расплывчатая, выведенная серебрянкой по истрепанному, видно, трафарету надпись: «Цена 5 руб. 30 коп.»... Но самым восхитительным был запах - сладкий, острый, терпкий аромат свежевыделанной кожи, от которого кружилась голова в предвкушении близящейся весны, когда этот новенький, нетронутый, вожделенный (ах, как долго мечта о нем казалась недостижимой!) футбольный мяч, - туго накачанный велосипедным насосом, заботливо зашнурованный плотной тесьмой, опробованный на упругость в опасной близости от оконных стекол, мебели и посуды, - вырвется, наконец, на волю, запрыгает под открытым небом, замечется в ногах у истосковавшихся по нему за долгую зиму игроков.
Впрочем, поостыв от продолжительного первоначального восторга, Андрей вынужден был признать, что этот мяч, подаренный ему родителями после длительных упрашиваний к дню рождения, не так уж и хорош. Спору нет, он неизмеримо лучше тех, какими приходилось довольствоваться прежде, - всяких там детских резиновых, что пропарывались о любой острый предмет вроде половинки кирпича или малозаметного сучка на дереве; легких, как воздушный шарик, волейбольных, что были не намного прочнее резиновых; хлорвиниловых, которые сушили вратарям руки, а угодив кому-нибудь в лицо, ошпаривали до темноты в глазах... В сравнении с ними новый мяч, разумеется, представлял заметное достижение. Но он никак не мог соперничать с теми настоящими мастерскими мячами венгерской фирмы «Артекс» (для простоты произношения их называли «артековскими»), один из которых принадлежал другу Андрея Витьке.
Витька был на три года старше Андрея и заканчивал одиннадцатый класс. Он занимался легкой атлетикой - спринтом и прыжками в длину, имел первый взрослый разряд. Каким образом достался ему «артековский» мяч, Витька не сообщил - Андрей предполагал, что кто-то из команды мастеров подарил его Витьке по знакомству. Наверно, это был уже списанный мячик, прилично потертый, изношенный - от его исконной ярко-желтой покраски остались лишь редкие пятнышки, но вполне годный к употреблению. Главное преимущество его состояло в гладкой, без соска, камере и отсутствии шнуровки. Воздух накачивался через ниппель, насосом со специальной иглой. В Андреевом же мяче камера была обычная, торчащий наружу сосок приходилось запихивать под край выреза в покрышке, потом зашнуровывать ее, что при туго надутой камере было совсем непросто. И как ни старайся, сосок все равно заметно выделялся плотной блямбой. Мало того, что она портила вид мяча, - это бы еще ничего, но в игре, ударяясь блямбой о землю, он делал непредсказуемый отскок, что нарушало естественную логику событий на поле, ну, а если доводилось соприкоснуться с ней при ударе головой, удовольствие получалось, что называется, ниже среднего.
Но как ни замечателен был Витькин мяч, свой тоже годился для нормальной игры, беда только, что жизнь его оказалась чересчур короткой. Не успело мартовское солнышко хорошенько подсушить асфальт в школьном дворе, как новый мячик был пущен в дело, моментально измазался, пообтерся, потерял свой нарядный вид, а к исходу первого тайма прекратил земное существование.
Главное, все знали об особенностях Димочкиного удара - сколько раз Сазон «по науке» вдалбливал ему: бьешь подъемом - оттягивай носок, не то мяч круто уйдет вверх; и Андрей, когда Димочка уже замахивался, успел отчаянно крикнуть:
- Низом бей!..
Но тот, - как говорится, сила есть, ума не надо - пушечным зафинтилил выше трехметровой ограды...
За дальнейшим все наблюдали, как зрители в кинотеатре, потому что броситься вдогонку за улетевшим мячом никто не успел - так быстро все произошло. Мяч шлепнулся в лужу на проезжей части у края тротуара, проплыл по инерции почти до середины мостовой и застыл перед носом приближающегося «ГАЗ-51». Грузовик притормозил, передними колесами объехал мяч, но затем, старательно и надежно, накатил на него двойным правым задним. Раздался гулкий хлопок, из водительского окошка высунулась голова в грязной кепке, любознательно оглянулась на результат своих усилий, удовлетворенно хмыкнула, осклабилась, потом владелец головы издевательски приветственно помахал рукой расстроенным футболистам и прибавил газу... Ладно бы этот тип раздавил мячик случайно: не заметил, не сумел притормозить, отвернуть - было бы не так обидно. И откуда берутся люди, которым доставляет удовольствие делать зло другим?..
Итак, мяча не стало, а наскрести пятерку с лишним на новый надежд было маловато. Неужели опять пробавляться детскими резиновыми!..
Когда Андрей поделился своей заботой с Витькой, втайне желая, чтобы тот посочувствовал ему и разрешил хоть изредка пользоваться «артековским» мячом, старший приятель предложил обмен. Нет, Витька не отличался жадностью, но у него была любимая девушка. И эта девушка давно мечтала иметь ежа. А у Андрея с прошлого лета жил в квартире ежик, которого отец привез из очередной командировки.
Ежик на удивление быстро освоился в домашних условиях и оттеснил на второй план кота, который отнесся к новому жильцу с недоуменной настороженностью и даже некоторым страхом. Новосел, не обращая никакого внимания на кота, бесцеремонно поедал содержимое его мисок, а тот, бедняга, растерянно взирал на такое нахальство, но противопоставить ему ничего не мог... Позже, правда, они кое-как поделили места «за столом» - ежу поставили отдельную миску и кормили главным образом несъедобными для кота блюдами: яблоками, грушами, сливами... Особенно нравились ему жердёлы - он откусывал верхнюю половинку, проглатывал ее, носиком переворачивал остаток косточкой вниз и аккуратно снимал с косточки вторую дольку.
Витька не раз уже намекал, чтобы Андрей подарил ему ежа, но Андрею жаль было расставаться с таким занятным зверьком. Теперь же, когда он лишился мяча, предложенный Витькой обмен представился настолько заманчивым, что Андрей не устоял. Колебался он ровно три дня - пока на дворе не просыхая квасилась слякоть, а на четвертый день постылая мартовская хмарь так мгновенно превратилась в пронзительную и пронизанную солнцем синеву, так густо закурилась земля в парках и скверах, так пряно запахло сырым духом оживающей земли, что стало ясно: погоды футбольнее и желать не надо. Последние колебания Андрея утихли, и вечером состоялся обмен.
Настоящих футбольных полей в ближней округе не было, поэтому играть приходилось в разных местах. Помимо школьного двора, который использовался лишь после затяжного ненастья, так как асфальт быстро высыхал, и имел неустранимый недостаток - близость окон директорши, выбиваемых с неотвратимой регулярностью, что, естественно, влекло за собой малоприятные последствия, - так вот, помимо непопулярного по этой самой причине школьного двора, основными игровыми площадками считались «Лужники» и «пятак».
Обе они находились в двух кварталах от школы по разные стороны главной городской площади. «Пятак» представлял собой утрамбованную земляную поляну в глубине старого парка - поляну размером чуть поменьше стандартного футбольного поля. А громким именем «Лужники» прозвали просторный сквер на пути от площади к реке. Посредине сквера лежала заброшенная клумба, по величине почти не уступающая «пятаку». В центре ее торчала бетонная тумба, некогда, видимо, служившая пьедесталом какой-нибудь гипсовой фигуре, но с этой помехой приходилось мириться. Клумбу обрамляли широкие аллеи, каждая из которых тоже годилась для игры, так что «на Лужниках» могли сражаться одновременно несколько команд. Ворота обозначали голубыми чугунными цилиндрическими урнами с раструбами. В качестве боковых стоек они были гораздо привлекательнее и удобнее кирпичей или портфелей.
«На Лужниках» и «пятаке» проходили игры серьезные: класс на класс, двор на двор, улица на улицу. А для сражений малым составом Андрей и его друзья предпочитали небольшую прогалину в Клиническом садике, протянувшемся по противоположной стороне улицы на все два квартала, отделявшие школу от главной площади и старого парка. Штангами там служили стволы акаций, а когда играли без вратарей («на дыр-дыр»), между деревьями ставили портфель, уменьшая ворота до нужных размеров.
Вот и в то утро, когда ноги зудели от желания обновить замечательный ниппельный мяч, Андрей и четверо его товарищей отправились в Клинический садик. День выдался пасмурный, но теплый и безветренный, площадка успела хорошо просохнуть и затвердеть.
Поделились два на три. Андрей попал в пару с Сазоном - ворота свои они уменьшили, а Димочка и Владислав вратарем взяли Борю Баранчикова - тучного и неповоротливого мальчика. В игре от него было мало проку, зато ворота он защищал старательно, цепко: реакция не ахти какая, да и падал он по углам, как мешок с костями, но забирал мячи наглухо.
Бодренько начали, еще и не разогрелись толком, как появились те.
Их тоже было пятеро. Откуда они взялись, никто не заметил. Стояли и стояли в кустах, молча наблюдали за игрой, а потом мяч залетел в кусты, один из тех подхватил его, потискал в руках, вышел на площадку, несколько раз стукнул о землю - проверил накачку; за ним и другие потянулись. Но пока это Андрея даже не насторожило.
Пришельцы были постарше, - пожалуй, Витькины ровесники. Ничего приметного в их облике не было: парни как парни - встретишь на улице и внимания не обратишь. Выделялся из всех лишь один толстяк - вроде Бори, но раза в два крупнее, что в длину, что в ширину. Остальные, впрочем, тоже были ребята мощные... Уж на что Димочка с Владиславом вымахали - оба под метр восемьдесят; Димочка, правда, худоват, а Владислав и в кости широк, и в плечах просторен, - но в сравнении с теми выглядели довольно хило. Сазон тем более - хоть и крепышок, а росту небогатого, ну, а про самого Андрея и говорить нечего: он и вообще малым пацаном казался.
Завладел мячом толстяк, пока он стучал им о землю, остальные обступили его полукругом.
- Ну, как? - спросил кто-то из них.
- Сойдет, - ответил толстяк.
И тут только Андрей учуял что-то неладное.
- Отдайте мяч. - Он решительно направился к толстяку.
Тот поднял мяч на ладони вверх и, как только Андрей подпрыгнул, не глядя переправил соседу. Андрей метнулся к тому - тот перекинул третьему, и так они впятером молча и как бы нехотя перебрасывались мячом, пока он тщетно кидался от одного к другому. Его товарищи не вмешивались в происходящее.
Андрей понял бесплодность своих метаний и остановился. ..
- Начисто вы это делаете? - растерянно спросил он.
Это дурацкое словечко Андрей перенял у Витьки. По значению оно стояло близко к неприличным словам, в этом смысле и употреблялось, но для постороннего уха звучало вполне пристойно.
- Начисто?.. - хихикнул один из чужаков. - Никогда не слышал. Дай сюда, - не глядя протянул он руку за мячом, и державший его с такой поспешностью выполнил требуемое, что Андрей понял: этот, кто единственный из всех отреагировал на его слова, - у них главный.
- Ладно, ребята, отдайте мяч, - миролюбиво произнес Андрей, все еще надеясь, что шутка хотя и затянулась, но не перестала быть шуткой.
- Начисто он тебе нужен? - передразнивая, спросил главный. Взгляд у него был странный - направленный над собеседником. Позже Андрей заметил, что и остальные смотрят точно так же, и лишь обращаясь к главному, меняют выражение лица на подобострастно ожидающее команды, словно задавая немой вопрос: «Чего изволите?»
- Мы играем, - спокойно разъяснил очевидное Андрей.
- Выкуп, - потребовал тот. - Рубль дашь?
- Дам, - обрадовался Андрей, не вспомнив сразу, что у него и двадцати копеек не наберется в карманах... - Рубля нет, вот, только восемьдесят четыре копейки, - упавшим тоном признался он, после того как его друзья собрали всю наличность.
Главный, презрительно покосившись на горсть мелочи, резким тычком поддел снизу ладонь Андрея, и монеты зазвенели, раскатываясь по плотной земле. Потом он молча кивнул, и его ватага, унося с собой мяч, ленивой развалкой тронулась по акациевой аллее в сторону старого парка.
Неизвестно зачем, Андрей поплелся вслед. Товарищи присоединились к нему. Последним, подобрав мелочь, no-утиному переваливаясь с боку на бок (у него было плоскостопие), нагнал их Баранчиков.
Боря Баранчиков был типичный маменькин сынок. Он физически не переносил даже намека на трагические стороны жизни. Стоило откуда-нибудь издалека донестись звукам похоронного оркестра, как Баранчиков затыкал пальцами уши и с обезумевшими глазами, не разбирая дороги, мчался в противоположную сторону. Сазон, как и Баранчиков, жил с одной только матерью, и, хотя в отличие от Бори за материнскую юбку не цеплялся, особой смелости за ним не замечалось. Димочка и Владислав были «бабушкинами внуками», жили отдельно от родителей. Все они держались в стороне от ребят блатноватого пошиба, составлявших примерно треть класса. Андрей и его друзья поддерживали товарищеские отношения с этой группой, однако опыта уличных драк с нею не приобрели.
Сам Андрей, в детстве был драчлив, отчаянно кидался в бой с любым обидчиком, невзирая на возраст. Из-за этой отчаянности многие его тогда побаивались и не хотели связываться. Но однажды в пионерском лагере (ему было тогда десять лет), крепко поколотив одного соотрядника, Андрей вдруг почувствовал невыносимую жалость к нему. Он ощутил, что эти слезы злой обиды, которые глотал побитый, эти боль и унижение, что пришлось тому испытать, достались как бы ему самому, и это ощущение чужой боли и страдания как своих собственных с того момента навсегда отбили у Андрея охоту к дракам.
Андрей привык к постоянному сосуществованию с блатным миром. Его двор был как бы буферной зоной между главной улицей и районом припортовых трущоб, где гнездилось не одно поколение блатных. Кое-кого из них он знал в лицо, а об их «подвигах» слышал много рассказов, в которых, наверно, не все было правдой. Так, он не мог поверить, что изредка появляющийся во дворе «настоящий бандит» по кличке Лиса - парень лет двадцати пяти с непримечательным серым лицом и глазами, которые казались Андрею даже добрыми, - совершил не одно убийство. Основную массу сведений о Лисе Андрей почерпнул от Витьки и поначалу верил ему безоговорочно, только повзрослев немного, начал сомневаться. Но как бы там ни было, существование этого блатного мира, живущего по каким-то своим, особым законам, опасным для обычных людей, составляло зыбко-тревожный фон его детства. Однако впрямую соприкасаться с этим миром ни Андрею, ни его друзьям не приходилось. И похоже, что пятерка неизвестных, разрушившая игру, вторглась на территорию, которую Андрей и его друзья по привычке считали своей, именно оттуда - из того мира, где естественные понятия о том, что нельзя брать чужое, негоже старшим обижать младших, сильным - слабых, видимо, не существовали. Поэтому Андрей не представлял, что следует предпринять, чтобы вернуть отнятый мяч.
Толик Потехин, вожак приблатненных ребят из Андреева класса, знал бы, как поступить в таком случае. Нет, он не был жестоким драчуном, не мог похвастаться могучей силой и мощным телосложением да и ростом не намного превосходил Андрея, но он сумел бы поговорить с теми на их языке и, возможно, убедил бы вернуть мяч. Но Андрей, увы, не владел их языком, то есть он, конечно, знал все эти грязные слова, но строить свою речь так, чтобы слова обычные оказывались редкими вкраплениями между ругательствами, так и не научился. И когда слышал такую речь, она подавляла его своей недоступностью. Да, Толик не стал бы употреблять это глупое словечко «начисто». И может быть, именно потому, что Андрей не владел их языком, они и позволили себе издеваться над ним, как над ненавистным выходцем из иного, враждебного им мира.
А может быть, они были обычными старшеклассниками из другой школы и на уроках говорили на простом человеческом языке, маскируясь под нормальных ребят?..
Андрей и его товарищи понуро, неизвестно на что надеясь, брели за теми, а те делали вид, что не замечают их, а может, и действительно не замечали. Но когда обе группы, вступив в старый парк, дошли до «пятака», главный обернулся и, изобразив удивление, процедил:
- Чего прилипли?
- Отдайте мячик, - неожиданно выпалил Димочка и добавил просящим тоном: - Пожалуйста.
Настолько нелепо прозвучало это слово в теперешней обстановке, что Андрей невольно передернул плечами от неловкости за товарища.
- Отдать, говоришь? - поморщился главный, как бы раздумывая. - Ладно, сейчас.
Димочка, не веря вполне его словам, тем не менее приблизился и протянул руки.
- Не спеши, - главный выставил вперед плечо. - Не протягивай руки - протянешь ноги. Худой, сюда, - не оборачиваясь, вполголоса бросил он толстяку.
Тот стоял метрах в пяти позади главного, но по его зову с неожиданной для такой комплекции прытью кинулся вперед.
- На, посиди на нем на всякий пожарный, отдохни, - главный швырнул мяч толстяку.
Когда тот поспешно выполнил команду, Андрей испугался, что мяч лопнет под такой тяжестью, но он выдержал.
Не понимая, чего хочет главный, его подручные с бесстрастным любопытством, а ребята с настороженной подозрительностью наблюдали за происходящим.
Тот неторопливо достал из кармана большой перочинный нож, лениво повертел в руках, затем длинным ногтем большого пальца поддел матово блеснувшее шило.
- Чего расселся, мяч сюда! - резко повернувшись, набросился он на толстяка.
Тот, опять же с завидной резвостью, вскочил и подал мяч главному.
- Держи сам, - поморщился тот и медленно поднес острие шила к покрышке мяча.
Андрей вздрогнул и зажмурился.
- Эй ты, Начисто, - окликнули его.
Он открыл глаза - мяч был цел, шило так и не проткнуло его.
- Так и быть, - продолжал главный, - я тебе отдам мяч. Если заслужите. Сыграем. Выиграете вы - мяч ваш, проиграете - наш. Лады?
Андрей оторопел от неожиданности. Предложение главного, наверное, содержало в себе какой-то подвох, но все-таки это был шанс. Андрей привык, что в любых играх правила и уговоры соблюдаются. Без этого всякая игра теряла смысл. И хотя силы сторон были явно несоразмерны и в обычном спорте две команды, так разнящиеся по возрасту, ни один судья не свел бы в борьбе, стоило попробовать. Все-таки у игры есть свои законы, и в ней, кроме грубой силы, имеют значение мастерство, изобретательность, смелость, наконец, просто удача...
И все-таки шансы слишком уж неравны. Но и при неравных шансах нельзя уклоняться от борьбы, нельзя сдаваться заранее. Это Андрей знал твердо уже тогда.
«Пятак» был чересчур велик для игры такими составами. К тому же здесь Андрей и его товарищи, менее выносливые, чем их противники, могли быстрее выдохнуться, и это давало тем еще одно преимущество. Но они и сами, видно, не хотели много бегать. Поэтому ворота для «дыр-дыра» обозначили за пределами футбольного поля, поперек «пятака», где нашлась подходящая площадка, которую с внешней стороны полукругом ограничивали старые тополя и густой кустарник.