Эпоха единства. Княжение Ярослава Мудрого
После смерти князя Владимира в 1015 году брат восстал на брата, и первыми жертвами этой братоубийственной войны стали Борис и Глеб - сыновья Владимира от царевны Анны.
Ответственность за их убийство летопись возлагает на Святополка. Этот старший сын Владимира раньше других братьев оказался в Киеве и щедрыми подарками привлёк на свою сторону киевлян. Затем он решил избавиться от других претендентов на престол. Прежде всего он отправил своих людей расправиться с Борисом.
Убийство Бориса и Глеба
Борис в это время стоял с дружиной на степной границе, готовясь отразить очередное нападение печенегов. Посланные Святополком убийцы ночью окружили шатёр Бориса и набросились на спящего князя. Борис получил множество ран. Его бездыханное тело взвалили на телегу и повезли в Киев. Но там Борис внезапно стал проявлять признаки жизни. Тогда по приказу Святополка два его дружинника добили мечами раненого князя.
Вслед за Борисом пришла очередь Глеба. Он княжил в далёком Муроме и ничего не знал о смерти Владимира и убийстве Бориса. Святополк от имени отца обманом вызвал его в Киев. Неподалёку от Смоленска на ладью, в которой плыл Глеб, напали поджидавшие его убийцы. Летопись передаёт, что Глеба зарезал его личный повар, предавший своего господина.
Церковь причислила Бориса и Глеба к лику святых как невинных страдальцев. Отомстить Святополку за их смерть выпало на долю Ярославу.
Поход Болеслава на Русь
Убийство Бориса и Глеба не помогло Святополку удержаться на киевском столе. В 1016 году в междоусобицу вмешался ещё один сын Владимира - новгородский князь Ярослав. Узнав о совершенном преступлении, он двинул против Святополка сильную новгородскую рать. В битве под Любечем Святополк потерпел поражение и бежал в Польшу.
Однако в 1018 году он вернулся в сопровождении многочисленного войска, которое возглавил сам польский король Болеслав. Ярослав встретил врага на реке Буге. Несколько дней поляки и русские не решались напасть друг на друга. Но вот однажды воевода Ярослава увидел на другом берегу тучного Болеслава и стал задирать его насмешками. «Иди сюда, - кричал он, - мы проколем копьём твоё толстое брюхо!» Рассерженный Болеслав действительно двинул коня в воду, а вслед за ним бросилось в атаку и все польское войско. Не выдержав внезапного нападения, войско Ярослава в панике разбежалось. Спустя две недели Болеслав и Святополк победителями вошли в Киев.
Но как только Болеслав осенью увёл своих поляков домой, Ярослав вновь появился у стен Киева с большим войском. На этот раз Святополк был разбит наголову на реке Альте, после чего навсегда исчез со страниц летописи. Летописец говорит, что он нашёл смерть в какой-то «пустыне между чехами и ляхами». Современные историки считают эти слова образным выражением, которое означает: «умер неизвестно где».
Со смертью Святополка у князя Ярослава оставался последний сильный противник, который мог оспорить у него верховную власть в Русской земле. Это был его младший брат, князь Мстислав - правитель Тмутороканского княжества на Таманском полуострове.
Действительно, в 1024 году Мстислав со своей дружиной отправился добывать киевский стол. Его поддержали черниговцы - давние соперники киевлян. Ярослав с отрядом наёмных варягов встретил врага под городом Лиственом.
Битва под Лиственом
Силы противников были почти равны. Однако Мстислав переиграл Ярослава в тактическом отношении. Он поставил против варягов черниговское ополчение, а свою дружину расположил поодаль, на флангах. Чтобы скрыть от Ярослава эту особенность своего боевого построения, Мстислав дождался наступления темноты и только тогда начал сражение. Между тем над полем битвы разразилась гроза. В кромешной тьме, прорезаемой вспышками молний, варяги насели на черниговцев и стали одолевать их. Но в это время дружина Мстислава охватила войско Ярослава с флангов. Теснимые со всех сторон, варяги сломали строй и побежали.
Ярослава спасло то, что киевляне отказались признать Мстислава своим князем, «не приняли его», как говорит летопись. В результате братья поделили между собой Русскую землю.
Раздел Руси между Ярославом и Мстиславом
Совместное правление Ярослава и Мстислава продолжалось около десяти лет. Но в 1036 году Мстислав внезапно умер во время охоты. На этом эпоха двоевластия закончилась, и Ярослав стал верховным правителем всей Русской земли.
Ярослав Мудрый. Реконструкция по черепу М. Герасимова
Мы привыкли называть этого князя Ярослав Мудрый. Однако с исторической точки зрения это не совсем верно. Прозвище Мудрый закрепилось за Ярославом только в поздних летописях XVI-XVII веков. В древности его называли иначе - Ярослав Правосуд. Этим почётным прозвищем русские люди вознаградили труды Ярослава по учреждению в стране справедливого суда. Именно в этой деятельности наши предки видели главную государственную заслугу Ярослава. Вершить справедливый суд считалось в то время важнейшей обязанностью государя.
Свод его законов получил название Русская Правда. В большинстве своём нормы Русской Правды, конечно, уже устарели. Однако одна её черта актуальна и по сей день. Нас не может не восхищать глубокая гуманность древнерусского законодательства. В его намерения не входило подвергать преступника тюремному заключению или телесным наказаниям. Более того, Русская Правда совершенно не знает смертной казни. И древнерусское общество даже не собиралось дискутировать по этому поводу. Взгляд наших предков на смертную казнь исчерпывающе выразил внук Ярослава, князь Владимир Мономах. «Ни правого, ни виновного не убивайте и не повелевайте убить его, - поучал он своих наследников. - Если и будет повинен смерти, то не губите никакой христианской души».
Киев при кн. Ярославе
Ярослав вошёл в историю не только как мудрый законодатель, но и как выдающийся градостроитель. При Ярославе Киев был обнесён трёхкилометровой линией мощных земляных валов. По оценкам археологов, выполнение подобного объёма земляных работ потребовало бы от тысячи человек неустанного труда в течение четырёх лет. Эти укрепления надёжно прикрыли низменный район Подола от нападений со стороны степи.
Собор Св. Софии. Первоначальный вид (реконструкция)
Внутри Киев был украшен каменными постройками. Наибольшим великолепием среди них отличался храм Святой Софии Премудрости Божией. По замыслу Ярослава, Софийский собор должен был поражать воображение своими размерами. Его центральный купол вздымался почти на тридцатиметровую высоту. Этот памятник древнерусской церковной архитектуры был превзойдён лишь спустя четыреста лет - строителями соборов московского кремля. Недаром современники Ярослава называли Киев украшением православного мира и соперником Константинополя.
Особое внимание Ярослав уделял развитию просвещения и образования. Своим детям Ярослав дал блестящее даже по нашим меркам образование. Известно, например, что его младший сын Всеволод владел пятью иностранными языками.
Не случайно, именно в годы его правления состоялось рождение русской идеи.
В лице Ярослава христианский мир, западный и восточный, обрёл лучшего государя своего времени - образованного, целеустремлённого, деятельного, открытого к восприятию новых идей и осознанно стремившегося к тому, чтобы его государственная деятельность опиралась на идейную основу.
Интеллектуализм был, пожалуй, самой замечательной чертой двора Ярослава. В то время ни одна европейская столица, включая Константинополь, не жила такой напряженной умственной жизнью, как Киев второй половины 30-х - начала 50-х годов XI века. Будучи человеком высокой культуры и широкого кругозора, Ярослав окружил себя людьми просвещёнными. Это были, преимущественно, лица духовного звания - священники и монахи, находившиеся при князе на положении «княжих попов». По сообщению «Повести временных лет», Ярослав содержал их в своей любимой загородной резиденции на Берестове.
Особенным доверием Ярослава пользовался инок Иларион, «русин» по происхождению, в то время - пресвитер берестовской церкви Святых Апостолов, «муж благ, книжен и постник», по словам летописи. С его именем также связано зарождение Печерской обители, где он был первым насельником. Питая склонность к уединению, Иларион облюбовал на берегу Днепра, немного южнее Берестова, безлюдный холм, поросший густым лесом, «и ископа печерку малу, дву сажен, и приходя з Берестового отпеваше часы, и моляше Богу там втайне». Позже, когда Иларион возглавил Русскую Церковь, в его опустевшей «пещерке» поселился преподобный Антоний, вслед за которым на днепровскую «гору» пришла и первая братия Печерского монастыря, числом 12 человек.
Начитанный и образованный княжий любимец и сам прекрасно владел пером. Вероятно, при его участии на Берестове составился целый кружок переводчиков с греческого. За несколько лет была проделана огромная культурная работа: «И собра [Ярослав] писцы многы, и прекладаше от грек на словеньское письмо, и списаша книгы многы».
У греков искали то, чего не находили у болгар и моравов, чьи литературные богатства, пускай уже и переложенные на «словенское письмо», почти исчерпывались книгами, связанными с богослужебным обиходом (Священное Писание, творения святых отцов для чтения в храмах и т.д.). Переводили «от грек» больше книги исторические, трактовавшие всемирную историю, под которой понималась преимущественно история еврейская и византийская, с позиций церковно-религиозного мировоззрения. Но корпели над древними пергаменами и свитками отнюдь не из-за отвлечённого интереса к прошлому. В исторических штудиях Ярославова двора рождался ответ на главный вопрос, поставленный перед образованным слоем древнерусского общества всем ходом исторического развития Русской земли, - о сопряжении её национальной истории с мировым историческим процессом. Обращение в этой связи к историографическому наследию Византии было, конечно, не случайным, ибо стройная концепция всемирной истории (естественно, в христианском её понимании) была тогда разработана только в рамках византийской историко-философской традиции.
В начале византийской историософии лежал акт божественного творения и драматическое происшествие, предопределившее дальнейшее течение событий - грехопадение человека. С этого момента человеческая история становилась как бы двуплановой, или двустворчатой, разделяясь на Священную историю и историю мирскую. Каждая из них развивала свою главную тему. Священная история вершилась всецело по воле Бога и под знаком предвозвестия. Ветхий Завет возвещал Новый, перекликаясь с ним на различных смысловых уровнях по принципу аналогии, причем этот параллелизм был настолько всеобъемлющим, что для средневековых книжников воистину не существовало такого деяния ветхозаветных персонажей, которое бы не имело своего эха на евангельских страницах.
В развёртывании мирской истории допускалась некоторая толика человеческой свободы воли, хотя и тут, в конце концов, все совершалось по божественному предначертанию. Исторический путь человечества был озарён сумрачным светом грядущей катастрофы. Мир неудержимо стремился к своему концу. Рано или поздно светопреставление должно было остановить бег времени и завершить историю. А до тех пор, пока не исполнились сроки, светоч истинной веры был помещён в государственную ограду богохранимой империи ромеев. Краеугольным камнем византийской «имперской эсхатологии» было представление о переходе власти, светской и сакральной, - от народа к народу, от царства к царству. Передача светской власти (translatio imperii) происходила в процессе последовательной смены великих держав: Вавилонской, Мидийско-Персидской, Македонской, Римской. Теперь их историческим преемником выступало непобедимое христианское царство - Византия. Наследование сакральной власти шло по другой линии - от благочестивых царей израильских. Подобно им, византийские василевсы считались помазанниками Божиими, и в этом качестве они превосходили всех земных владык. В конце времён последний властелин православного царства должен был передать свою царственную власть непосредственно самому Христу, прервав течение земной истории.
Историософская доктрина греков ничего не говорила о причастности других народов к истории спасения: политическая пропаганда и страстное чувство национального превосходства почти заглушили в ней христианский универсализм. Но она содержала общие принципы христианской философии истории и готовые формулы для встраивания частной истории в глобальный исторический процесс. Вот этот методологический каркас и был бесценной находкой берестовских книжников. И потому их переводы сыграли поистине выдающуюся роль в истории древнерусской мысли. Это была настоящая школа самостоятельной умственной деятельности. Не удивительно, что именно отсюда, из Берестова, в первые же годы «самовластного» княжения Ярослава раздалось самородное русское слово, прервавшее затяжное «русское молчание». После почти двухвекового периода безгласия и немоты русский дух, наконец, выразил себя в словесном и мысленном творчестве.
В конце 1037 или в начале 1038 года (единого мнения о дате у историков нет) Иларион преподнёс князю своё сочинение «Слово о законе и благодати». Непосредственным поводом к его написанию послужило завершение строительства «города Ярослава». Киев праздновал своё «обновление» во образе Божьего Града, и при дворе Ярослава это событие осмыслили самым ответственным образом, выработав оригинальное историософское воззрение на судьбы Русской земли.
Слово о законе и благодати
«Слово о законе и благодати» насыщено библейским материалом и цитатами из Священного Писания. Но это совсем не богословский трактат. Илариона занимает, по преимуществу, философско-историческая проблематика, хотя и в религиозном её преломлении. Есть ли в историческом развитии человечества какая-то закономерность? Является ли вселенская история, по сути, историей только одного, «избранного» народа, через который вершится Божий замысел о мире, или же благодать Господня изливается на разные народы и страны? Кто такие русские люди: свободные и полноправные творцы христианской истории, или вся их историческая роль сводится лишь к тому, чтобы пассивно воспринимать миссионерскую проповедь со стороны более «старых» христианских народов? В каком отношении стоит христианское настоящее Русской земли к её языческому прошлому? В самой постановке этих вопросов сказывается ум, воспитанный в кирилло-мефодиевской традиции. Но никогда раньше в славянской, а, может быть, и во всей христианской письменности идея равенства народов не звучала с такой ясностью и такой силой.
Пришествие истины и благодати в мир, уверен Иларион, открыло новую эру в истории человечества. Закон, пишет он, отошел, как свет луны, померкший в лучах воссиявшего солнца. И кончилась ночная стужа от солнечной теплоты, согревшей землю. «И уже не теснится в законе человечество, но в благодати свободно ходит». Закон был несовершенен, в частности, потому, что «оправдание иудейско скупо было, зависти ради», не распространялось на другие народы, «но только в Иудее одной было»; христианская же вера «благо и щедро простирается во все края земные».
Историческое содержание эпохи благодати заключается в приобщении все новых и новых «языков» к христианскому вероучению. Христова благодать наполняет всю землю, покрывая её, «яко вода морская». Каждый народ призван стать в конце концов «народом Божиим». Таким образом, народы земли проходят в своём развитии через два состояния: «идольского мрака» и богопознания. Первое состояние - это рабство, блуждание во тьме, «непроявленность» исторического бытия, второе - свобода, полнота исторических сил, разумное и уверенное созидание будущего. Переход из одного состояния в другое знаменует вступление народа в пору исторической зрелости. С этого момента национальная история вливается в мировой исторический поток.
Иларион подчёркивает, что принятие Русской землёй христианства было предусмотрено в божественном плане мировой истории: «Сбылось у нас реченое [пророками] о языцех». Из этого следует, что и дохристианская история Руси имеет непреходящее значение. Языческое прошлое - это не то, что должно быть осуждено, отвергнуто и забыто, а то, что подлежит спасительному исцелению. Крещение не разрывает, а скрепляет связь времён. Освещая лучами благодати настоящее и будущее, оно бросает провиденциальный свет и на пройдённый путь, который теперь получает своё историческое оправдание.
Нерасторжимое единство двух эпох русской истории - языческой и христианской - в «Слове» олицетворяет князь Владимир. Воздавая хвалу крестителю Русской земли, Иларион славит вместе с ним свою страну, сумевшую за недолгий исторический срок встать вровень с великими державами мира: «Все страны, и города, и народы чтут и славят каждый своего учителя, научившего их православной вере. Похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами, великое и дивное сотворившего, нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, которые во времена своего владычества мужеством и храбростью прослыли в странах многих и ныне победами и силою поминаются и прославляются. Ибо не в худой и неведомой земле владычество ваше, но в Русской, о которой знают и слышат во всех четырёх концах земли».
Перо Илариона прочерчивает историю Руси одной сплошной линией, языческая старина лучшими своими сторонами крепко врастает в приближающийся век благодати. Время Владимира - не перелом эпох, а их средостение. «Великий каган» представлен наследником своих предков-язычников, за которыми, оказывается, числятся не только мерзости идолослужения, но и немалые исторические заслуги. Не превозносясь, подобно иудеям, над остальными народами («четыре конца земли» не умалены перед Русской землёй, наоборот они достойные свидетели её торжества), предшественники Владимира своими ратными трудами доставили славу отечеству, отстояли честь родной земли. В могуществе Руси, в благородстве русского княжеского рода, в величии деяний предков Иларион видит как бы залог благодатного преображения Русской земли в будущем, её историческую способность стать «новыми мехами» для «нового вина».
Христианский выбор Владимира, в свою очередь, открыл Русской земле дорогу к новым историческим достижениям. По тому, с какой нескрываемой гордостью Иларион говорит о своём времени, видно, что русские люди переживали тогда редкий и счастливый исторический момент, когда современность кажется венцом всего предыдущего развития.
Историософские воззрения Илариона, по справедливости, можно считать первой в истории отечественной мысли «русской идеей», содержавшей в себе доктрину национальной независимости и исторического оптимизма. Обращаясь к прошлому, «Слово» имело в виду живую современность, провозглашало неотъемлемое право Руси и Русской Церкви на самостоятельное историческое бытие. И в этом голос Илариона был настолько созвучен общей тональности Ярославова княжения, что сегодня «Слово» кажется чуть ли не программой деятельности «самовластца», который, продолжая дело своего великого отца, положил жизнь на укрепление государственного, церковного и духовного суверенитета Русской земли.
Ярослав пользовался уважением и известностью не только на Руси, но и далеко за пределами нашей страны. Иностранные государи почитали за честь породниться с могущественным и богатым русским князем. В период княжения Ярослава Византия, Франция, Германия, Норвегия, Швеция, Польша, Венгрия, Дания и Англия заключили с киевским двором династические браки. Другими словами, чуть ли не все правители ведущих европейских держав второй половины XI века были наполовину русскими по крови.
Самой известной русской невестой того времени по праву считается Анна Ярославна, ставшая женой французского короля Генриха I. Она привезла с собой во Францию рукописное славянское Евангелие богато украшенное и с великолепными миниатюрами. Книга эта произвела настолько сильное впечатление на французский двор, что французские короли в течение нескольких столетий использовали её при церемонии коронации. Любопытно, что во время свадебного обряда Анна поставила на брачной документе свою полную подпись, тогда как её неграмотный супруг с трудом нацарапал крест, заменивший его имя.
Подпись Анны: «Анна реина (регина, т.е. королева»)
В 1060 году, после смерти Генриха I, Анна сделалась регентшей и управляла Францией в течении 15 лет. Кроме того, она усиленно занималась делами благочестия, за что удостоилась от папы Николая II благодарственного послания. Анна Ярославна была похоронена в основанном ею под Парижем монастыре святого Винсента. На его портале и сегодня можно видеть её барельефное изображение в короне французских королей.
Анна Ярославна
В период своего правления Ярослав много воевал и почти всегда с успехом. Однако, в отличие от большинства правителей своего времени, Ярослав не стремился к захвату чужих земель. Особенно ярко эта черта его внешней политики проявилась в отношениях с Польшей.
Походы Ярослава Мудрого
В 1036 году Польское государство охватила небывалая смута. Знатные паны выгнали из страны законного короля Казимира I, и Польша в первый раз испытала прелести шляхетского правления. Простой люд, доведённый до отчаяния бесчинствами шляхты, восстал и принялся избивать знать и грабить богатые поместья. Социальный протест сопровождался повсеместным возвращением поляков к язычеству. Народ убивал христианских священников, сжигал церкви и монастыри. Польская государственность находилась на краю гибели.
Соседи поляков, как, например, Чехия, сразу же воспользовались ослаблением Польши и захватили ряд польских земель. А вот Ярослав повёл себя иначе. Он не стал добивать несчастную Польшу. Напротив, он оказал военную поддержку королю Казимиру. Посланное Ярославом русское войско разбило самого могущественного из мятежников - мазовецкого воеводу Мечислава. Благодаря этой победе Польша была спасена, её государственное единство восстановлено.
Сегодня, когда многие поляки считают Россию главным историческим врагом Польши, мы вправе напомнить им этот эпизод наших отношений. Нелишне также заметить, что в тяжёлые для России времена Польша ни разу не явила подобного примера политического бескорыстия и великодушия.
Во время княжения Ярослава состоялся последний поход русского войска на Константинополь. Возглавил его старший сын Ярослава, Владимир, которому в ту пору исполнилось 23 года.
В июле 1043 года около трёхсот русских ладей блокировало вход в Босфорский пролив. Византийский флот вышел из городской бухты навстречу русам. Однако до настоящего сражения дело не дошло. Внезапно на море разыгрался сильный шторм. Ветер разметал лёгкие русские ладьи, словно щепки. Больше половины русских судов разбилось о прибрежные скалы. Их экипажам пришлось возвращаться на родину по суше, через Болгарию. Княжеский воевода Вышата добровольно вызвался возглавить этот отряд обречённых. Летопись сохранила слова доблестного воеводы: «Если жив буду, то с ними, если погибну, то с дружиною».
Судьба этой части русского войска была трагична. Большая часть измученных и почти безоружных русов по дороге домой сложила головы в боях с византийцами. 800 человек, среди которых находился и Вышата, попали в плен. Греки подвергли их мучительной казни: одним выкололи глаза, другим отрубили правую руку.
Зато остатки русской флотилии, отступая, сумели восстановить честь русского оружия. В морском сражении Владимир Ярославич захватил 11 византийских кораблей, посланных за ним в погоню. Поэтому князь Ярослав смог заключить с греками мир на почётных для Руси условиях.
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 2202 2002 9654 1939
Мои книги на ЛитРес
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу Вам экземпляр!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
ВКонтакте https://vk.com/id301377172
Мой телеграм-канал Истории от историка.