Случай из практики (полная версия)
Текст, выправка которого стоила мне участия в конкурсе. Не то что бы он там мог блеснуть, но все равно обидно. Решила выложить здесь полную версию, которая в результате была урезана втрое. Конкурсную версию можно почитать здесь.
Владимир Павлович очень любил свой кабинет - просторный, светлый и чистый. Стены были выкрашены бледно-желтой краской, пол выстелен паркетом, ни одна из половиц которого не смела скрипнуть ни под робкими шагами пациентов, ни под грузной поступью хозяина.
Стол Владимир Павловича стоял рядом с огромным окном, из которого открывался чудный вид на типичный московский дворик. Напротив стола расположилась кушетка, предназначенная для пациентов. Сам Владимир Павлович восседал в высоком мягком кресле на колесиках, ничуть не смущаясь тем, что ноги его не доставали до пола и упирались в разветвленную ножку либо беззаботно болтались в воздухе.
По стенам кабинета ветвились комнатные вьюнки, облюбовавшие книжные полки у двери и заполнившие все возможное пространство, доселе пустовавшее. На журнальном столике у кушетки царила первозданная чистота и отсутствовала пепельница, давно переселившаяся в выдвижной ящик стола Владимира Павловича и обычно наполненная окурками недорогих кубинских сигар. С пепельницей соседствовали журналы, во многом способствующие созданию уюта и потому обыкновенно запертые на ключ, о существовании которого вряд ли знала супруга Владимира Павловича, а дубликат находился под неусыпным надзором секретаря-референта, чей испытательный срок закончился на два месяца раньше, чем предполагалось администрацией клиники.
Владимир Павлович специализировался на сложных психических расстройствах, вызывающих дезориентацию и бессонницу. Обыкновенно он выслушивал пациентов, сидя за своим столом и тихонько покручиваясь в кресле. Пока они говорили, он либо заполнял медицинскую карту, либо сосредоточенно и вдумчиво смотрел в окно, посасывая колпачок авторучки, либо, потревоженный молчанием, задавал наводящие вопросы, как правило состоящие из последних слов пациента и сдобренные вопросительной интонацией.
- Итак, ваш муж?
- Он хочет мне помочь, я знаю. Но… - Пациентка, женщина лет сорока пяти с синюшно-бледным лицом и красными прожилками в глазах устремила на Владимира Павловича несчастный взгляд, и он снова обратился к заполняемой карте. - Как ему объяснить? Его машина не шла юзом, не сбивала другие машины, ему в лицо не летели осколки чужих лобовых стекол, он не стирал чужую кровь со своего лица. Он не поймет.
Ее волосы были всклокочены на макушке и напоминали Владимиру Павловичу воронье гнездо. Он с любопытством дорисовал в нем двух воронят с дрожащими крылышками и раскрытыми клювами и, преисполненный удовольствия от созерцаемой картины, обратил взгляд на обледеневшие крыши домов, колышущиеся в серовато-голубой морозной дымке. По расписанию за этой пациенткой следовал обеденный перерыв, и он уже мысленно спустился вниз, завел машину и ехал домой, к свежему борщу и овощному рагу с подливой.
- Не поймет? - задумчиво нахмурился Владимир Павлович, прижимая к губам колпачок ручки.
- Это нужно пережить, чтобы понять.
Владимир Павлович поморщился. Он хотел сказать, что существует масса людей, способная войти в чужое положение, не имея за плечами непосредственного опыта, но время сеанса подошло к концу, и надобность отпала сама собой. Предвкушая наслаждение свекольно-мясным ароматом, Владимир Павлович выехал со стоянки клиники и направился в сторону дома, раздумывая, стоит ли ему заскочить на обратном пути к своей ассистентке и способен ли он на подвиги спустя десять дней с приступа радикулита. Помаявшись минуты две, он потянулся за телефоном, чтобы вынести вопрос на совещание, и в этот момент увидел, что ему лоб в лоб несутся грязно-красные «Жигули» со стеклами, скованными льдом…
Владимир Павлович сидел, плотно прижатый спиной к сидению, и утопал в подушке безопасности, которая, казалось, заполнила собой все пространство салона. Ощущение было такое, словно ему нанесли не менее ста ударов по разным частям тела. Снова болела спина, что сняло вопрос о посещении ассистентки. Охая и бормоча разного рода ругательства, он с трудом выбирался из-под спасительно вздутой ткани, когда заметил инородный предмет на покореженном капоте своей машины. Вокруг уже собралось несколько человек, один из них наклонился над капотом и кричал что-то, но у Владимира Павловича заложило уши, и он не мог различить слов. Открыв дверь и впустив в салон морозный воздух, он оглядел перевернутые «Жигули» и стопившихся свидетелей, исследовал кричащего мужчину, а затем встретился с широко раскрытыми глазами, устремленными прямо на него.
Девочка лежала на боку, подмяв под себя руку, сломанную не менее чем в двух местах. Лицо ее было изрезано осколками стекла; они сверкали на асфальте и капоте, переливаясь на солнце, так что Владимиру Павловичу хотелось зажмуриться от яркого блеска. Кричащий мужчина тряс ее за плечи, отчего колыхались длинные светлые волосы, но она оставалась невозмутимой и все так же в упор смотрела на Владимира Павловича.
Владимир Павлович долго смотрел на тарелку борща, но так и не смог заставить себя взять ложку. Отменив все завтрашние консультации, он принял душ и лег в постель. Долго считал он проезжающие по тоннелю машины, пока не смирился с тем, что уснуть ему не удастся. Перед глазами продолжала стоять картина зимнего дня, подсвеченная солнцем и не вызывающая никаких определенных чувств, кроме изумления. Утром он, совершенно разбитый, зачем-то приехал на работу. Запершись в кабинете, Владимир Павлович сел в свое кресло и, посасывая колпачок ручки, долго смотрел в окно на морозно-городской пейзаж.
март, 2010
Владимир Павлович очень любил свой кабинет - просторный, светлый и чистый. Стены были выкрашены бледно-желтой краской, пол выстелен паркетом, ни одна из половиц которого не смела скрипнуть ни под робкими шагами пациентов, ни под грузной поступью хозяина.
Стол Владимир Павловича стоял рядом с огромным окном, из которого открывался чудный вид на типичный московский дворик. Напротив стола расположилась кушетка, предназначенная для пациентов. Сам Владимир Павлович восседал в высоком мягком кресле на колесиках, ничуть не смущаясь тем, что ноги его не доставали до пола и упирались в разветвленную ножку либо беззаботно болтались в воздухе.
По стенам кабинета ветвились комнатные вьюнки, облюбовавшие книжные полки у двери и заполнившие все возможное пространство, доселе пустовавшее. На журнальном столике у кушетки царила первозданная чистота и отсутствовала пепельница, давно переселившаяся в выдвижной ящик стола Владимира Павловича и обычно наполненная окурками недорогих кубинских сигар. С пепельницей соседствовали журналы, во многом способствующие созданию уюта и потому обыкновенно запертые на ключ, о существовании которого вряд ли знала супруга Владимира Павловича, а дубликат находился под неусыпным надзором секретаря-референта, чей испытательный срок закончился на два месяца раньше, чем предполагалось администрацией клиники.
Владимир Павлович специализировался на сложных психических расстройствах, вызывающих дезориентацию и бессонницу. Обыкновенно он выслушивал пациентов, сидя за своим столом и тихонько покручиваясь в кресле. Пока они говорили, он либо заполнял медицинскую карту, либо сосредоточенно и вдумчиво смотрел в окно, посасывая колпачок авторучки, либо, потревоженный молчанием, задавал наводящие вопросы, как правило состоящие из последних слов пациента и сдобренные вопросительной интонацией.
- Итак, ваш муж?
- Он хочет мне помочь, я знаю. Но… - Пациентка, женщина лет сорока пяти с синюшно-бледным лицом и красными прожилками в глазах устремила на Владимира Павловича несчастный взгляд, и он снова обратился к заполняемой карте. - Как ему объяснить? Его машина не шла юзом, не сбивала другие машины, ему в лицо не летели осколки чужих лобовых стекол, он не стирал чужую кровь со своего лица. Он не поймет.
Ее волосы были всклокочены на макушке и напоминали Владимиру Павловичу воронье гнездо. Он с любопытством дорисовал в нем двух воронят с дрожащими крылышками и раскрытыми клювами и, преисполненный удовольствия от созерцаемой картины, обратил взгляд на обледеневшие крыши домов, колышущиеся в серовато-голубой морозной дымке. По расписанию за этой пациенткой следовал обеденный перерыв, и он уже мысленно спустился вниз, завел машину и ехал домой, к свежему борщу и овощному рагу с подливой.
- Не поймет? - задумчиво нахмурился Владимир Павлович, прижимая к губам колпачок ручки.
- Это нужно пережить, чтобы понять.
Владимир Павлович поморщился. Он хотел сказать, что существует масса людей, способная войти в чужое положение, не имея за плечами непосредственного опыта, но время сеанса подошло к концу, и надобность отпала сама собой. Предвкушая наслаждение свекольно-мясным ароматом, Владимир Павлович выехал со стоянки клиники и направился в сторону дома, раздумывая, стоит ли ему заскочить на обратном пути к своей ассистентке и способен ли он на подвиги спустя десять дней с приступа радикулита. Помаявшись минуты две, он потянулся за телефоном, чтобы вынести вопрос на совещание, и в этот момент увидел, что ему лоб в лоб несутся грязно-красные «Жигули» со стеклами, скованными льдом…
Владимир Павлович сидел, плотно прижатый спиной к сидению, и утопал в подушке безопасности, которая, казалось, заполнила собой все пространство салона. Ощущение было такое, словно ему нанесли не менее ста ударов по разным частям тела. Снова болела спина, что сняло вопрос о посещении ассистентки. Охая и бормоча разного рода ругательства, он с трудом выбирался из-под спасительно вздутой ткани, когда заметил инородный предмет на покореженном капоте своей машины. Вокруг уже собралось несколько человек, один из них наклонился над капотом и кричал что-то, но у Владимира Павловича заложило уши, и он не мог различить слов. Открыв дверь и впустив в салон морозный воздух, он оглядел перевернутые «Жигули» и стопившихся свидетелей, исследовал кричащего мужчину, а затем встретился с широко раскрытыми глазами, устремленными прямо на него.
Девочка лежала на боку, подмяв под себя руку, сломанную не менее чем в двух местах. Лицо ее было изрезано осколками стекла; они сверкали на асфальте и капоте, переливаясь на солнце, так что Владимиру Павловичу хотелось зажмуриться от яркого блеска. Кричащий мужчина тряс ее за плечи, отчего колыхались длинные светлые волосы, но она оставалась невозмутимой и все так же в упор смотрела на Владимира Павловича.
Владимир Павлович долго смотрел на тарелку борща, но так и не смог заставить себя взять ложку. Отменив все завтрашние консультации, он принял душ и лег в постель. Долго считал он проезжающие по тоннелю машины, пока не смирился с тем, что уснуть ему не удастся. Перед глазами продолжала стоять картина зимнего дня, подсвеченная солнцем и не вызывающая никаких определенных чувств, кроме изумления. Утром он, совершенно разбитый, зачем-то приехал на работу. Запершись в кабинете, Владимир Павлович сел в свое кресло и, посасывая колпачок ручки, долго смотрел в окно на морозно-городской пейзаж.
март, 2010