И этого хватит на всю грядущую тьму
Я буду помнить тебя и в марсианском плену.
Есть такая песня на стихи, там не про верность человеку, но про верность памяти - в том числе, памяти будущей, придуманной заранее, предвосхищенной. А где верность человеку, там и верность Земле, то есть никакого Марса в перспективе.
Эта песня - гимн молодой теоретической вегетарианской любви, любви без мяса. Что без мяса - то вечно. Вечность впереди. Световые годы. Вселенная.
Очень вовремя она мне попалась, где-то на первых курсах. Хорошо подошла, оправдала ожидания. Отдельно я оценила, что автор предлагает нам именно Марс.
Я буду помнить тебя и в марсианском плену.
В ранней юности так и живешь, каждый день как в марсианском плену. Предчувствуя катастрофу, желая катастрофы как оправдания. Я родился, чтобы стать героем катастрофы, ее субъектом. Не объектом (это важно), не расходным материалом, не случайной жертвой, а действующим лицом.
Например: я на Марсе, я пленен навсегда, вся моя жизнь уже была, но я выбрал ее помнить, я выбрал помнить тебя - и меня в этом смысле не победить.
И вот именно теперь - в марсовых шахтах, в пепле и в инопланетянах - теперь я могу говорить о своей любви легко, безответственно, безапелляционно. Я уже как бы выше мирского, а стало быть, вровень с нашей любовью. Все то маленькое, человеческое, которое нас терзало, мешало, маяло, разделяло - оно исчезло наконец, благодаря тому, что мы разделены уже не по небольшому, а по космическому счету. Тут такая же аксиоматическая свобода, как свобода говорить о мертвых. Кого с нами нет, чья судьба уже состоялась - того нам уже не умалить, не преуменьшить, не повредить. Это уже такое «вместе всегда в веках».
А пока - сидишь себе на Земле, любишь землянина и молчишь ему, вместо того чтобы ему позвонить, сознаться, потрогать. И утешаешь себя тем, что вот придет конец земного пути, умоет вас, и уж тогда, на Марсе, бесплотными - вы с облегчением настанете друг у друга, и ничего не надо будет объяснять или извинять. Это тела что-то недопонимали, а на Марсе они уже не нужны.
Я буду помнить тебя и в марсианском плену.
Что мы знаем о Марсе, кроме поэтического Рэя Брэдбэри? Я уже и его не помню, помню, что это о прощании с цивилизацией, о том, как живое обращается в пыль, что там кроткие, нежные призраки и красота, от которой можно было бы и умереть, но она всегда умирает раньше, чем ты. Красота успевает тебя опередить, чтобы ты не умирал, глядя на то, как она живет, а жил, потрясенный опытом ее смерти, которая случилась у тебя на глазах.
Аэлита в переводе с марсианского - «видимый в последний раз свет звезды». Литературный Марс - всегда про последний несбыточный раз. Литературный Марс - а другого у нас и нет.
Хотя вот Д. показал мне один сайт, там можно смотреть Марс. Марсова плоскость сфотографирована в сверхвысоком разрешении, тычешься мышкой в любой участок, и он приближается, зуммируется. Видны белые тела, объекты, опавшие на планету или рожденные из ее недр. Их интересно додумывать, но это тоже литература.
В хабаровском краеведческом музее я видела под микроскопом лунный грунт, маленькие крошки. Удивительно было. Но Луна не Марс, там Сейлормун живет, и вообще, луну видно на небе, она какая-то добрососедская, наша. Марс - не наш. Луна в настоящем и с нами, Марс - в будущем и без нас.
Хочется не знать о Марсе ничего, чтобы он остался у тебя навсегда. Хочется не знать ничего о любви - чтобы и она.
Я буду помнить тебя и в марсианском плену -
В колоннах каналорабочих, в колодцах шахт,
Угрюмо глядя сквозь красную пелену
И смесью горючих подземных газов дыша.
Я буду помнить тебя и в марсианском плену,
Вращая динамо-машину, дающую ток
Какому-то Межгалактическому Гипер-Уму,
Пульсирующему, как огромный хищный цветок.
На грустной земле и в марсианском раю,
Где больше мы не должны ничего никому,
Закрою глаза, уткнусь в ладошку твою -
И этого хватит на всю грядущую тьму.
Есть такая песня на стихи, там не про верность человеку, но про верность памяти - в том числе, памяти будущей, придуманной заранее, предвосхищенной. А где верность человеку, там и верность Земле, то есть никакого Марса в перспективе.
Эта песня - гимн молодой теоретической вегетарианской любви, любви без мяса. Что без мяса - то вечно. Вечность впереди. Световые годы. Вселенная.
Очень вовремя она мне попалась, где-то на первых курсах. Хорошо подошла, оправдала ожидания. Отдельно я оценила, что автор предлагает нам именно Марс.
Я буду помнить тебя и в марсианском плену.
В ранней юности так и живешь, каждый день как в марсианском плену. Предчувствуя катастрофу, желая катастрофы как оправдания. Я родился, чтобы стать героем катастрофы, ее субъектом. Не объектом (это важно), не расходным материалом, не случайной жертвой, а действующим лицом.
Например: я на Марсе, я пленен навсегда, вся моя жизнь уже была, но я выбрал ее помнить, я выбрал помнить тебя - и меня в этом смысле не победить.
И вот именно теперь - в марсовых шахтах, в пепле и в инопланетянах - теперь я могу говорить о своей любви легко, безответственно, безапелляционно. Я уже как бы выше мирского, а стало быть, вровень с нашей любовью. Все то маленькое, человеческое, которое нас терзало, мешало, маяло, разделяло - оно исчезло наконец, благодаря тому, что мы разделены уже не по небольшому, а по космическому счету. Тут такая же аксиоматическая свобода, как свобода говорить о мертвых. Кого с нами нет, чья судьба уже состоялась - того нам уже не умалить, не преуменьшить, не повредить. Это уже такое «вместе всегда в веках».
А пока - сидишь себе на Земле, любишь землянина и молчишь ему, вместо того чтобы ему позвонить, сознаться, потрогать. И утешаешь себя тем, что вот придет конец земного пути, умоет вас, и уж тогда, на Марсе, бесплотными - вы с облегчением настанете друг у друга, и ничего не надо будет объяснять или извинять. Это тела что-то недопонимали, а на Марсе они уже не нужны.
Я буду помнить тебя и в марсианском плену.
Что мы знаем о Марсе, кроме поэтического Рэя Брэдбэри? Я уже и его не помню, помню, что это о прощании с цивилизацией, о том, как живое обращается в пыль, что там кроткие, нежные призраки и красота, от которой можно было бы и умереть, но она всегда умирает раньше, чем ты. Красота успевает тебя опередить, чтобы ты не умирал, глядя на то, как она живет, а жил, потрясенный опытом ее смерти, которая случилась у тебя на глазах.
Аэлита в переводе с марсианского - «видимый в последний раз свет звезды». Литературный Марс - всегда про последний несбыточный раз. Литературный Марс - а другого у нас и нет.
Хотя вот Д. показал мне один сайт, там можно смотреть Марс. Марсова плоскость сфотографирована в сверхвысоком разрешении, тычешься мышкой в любой участок, и он приближается, зуммируется. Видны белые тела, объекты, опавшие на планету или рожденные из ее недр. Их интересно додумывать, но это тоже литература.
В хабаровском краеведческом музее я видела под микроскопом лунный грунт, маленькие крошки. Удивительно было. Но Луна не Марс, там Сейлормун живет, и вообще, луну видно на небе, она какая-то добрососедская, наша. Марс - не наш. Луна в настоящем и с нами, Марс - в будущем и без нас.
Хочется не знать о Марсе ничего, чтобы он остался у тебя навсегда. Хочется не знать ничего о любви - чтобы и она.
Я буду помнить тебя и в марсианском плену -
В колоннах каналорабочих, в колодцах шахт,
Угрюмо глядя сквозь красную пелену
И смесью горючих подземных газов дыша.
Я буду помнить тебя и в марсианском плену,
Вращая динамо-машину, дающую ток
Какому-то Межгалактическому Гипер-Уму,
Пульсирующему, как огромный хищный цветок.
На грустной земле и в марсианском раю,
Где больше мы не должны ничего никому,
Закрою глаза, уткнусь в ладошку твою -
И этого хватит на всю грядущую тьму.