Это так по-питерски
- Как там Племяшка-Сашка?, - неожиданно серьезно прозвучал голос за плечом. Обернулся - никого. Отсутствующая совесть шутит?
Но шутки шутками, а в родовую берлогу наведаться, похоже, стоит. Потому что если ты добровольно отошел от доминирования над ситуацией, следующим ходом она отдоминячит тебя. Не сомневайся.
И попытка укрыться от жизни предназначенной в жизни настоящей была, естественно, даже не попыткой увернуться, а попыткой отойти в сторону. Хоть ненадолго.
Я даже нашел работу на паромной переправе, представляете?
Коммуналка, в которой я вырос, легко и непринужденно выиграла бы конкурс на звание следующего круга ада. Прихожая заставлена высокими шкафами, на каждом еще коробки, чемоданы и совсем неузнаваемый за давностью лет габаритный хлам. Горы вещей задрапированы принявшими причудливые цвета занавесками и простынями. По свисающим тряпкам мечутся тени. Единственная тусклая лампочка в высоте - да, там где-то наверху наши потолки украшены лепниной, пресловутый старый фонд, создает забавный спецэффект. Горы пыли и гнили будто смыкаются в вышине, в темноте. Над головой.
Дверь мне открывает Племяшка-Сашка. Я был прав в предчувствиях. Потому что, как марионетку, за плечо ее держит Мертвый Демон Врубель.
А ведь месяц назад в клетке сидел.
По моей же спине ищуще взбираются тонкие пальцы. Пробираются под одежду. Это Братик Коленька. Вслед за пальцами включаются губы. По-пиявочьи присосавшись в пояснице, рот жадно и слепо переползает выше. Он остановится напротив сердца, там, где у людей сердечная чакра. И будет меня жрать.
ГлаЗа племянницы пусты и не выражают ничего, когда куклой перемещает ее по коридору меж колеблющихся теней Мертвый Демон Врубель. Она даже не оборачивается на звук падения Николашеньки. Я его стряхнул с себя в угол, в какое-то дерьмо с велосипедными колесами.
Прохожу по коридору, методично поворачивая кованые ручки дверей комнат. Заперто-пусто-дубль пусто... В открытой комнате около кухни среди старушечьих ваз и салфеточек будто мамай прошел: знакомая картина. Безутешные родственники последней бабки делили нажитое. Вступить в права наследства и заселить недвижимость они смогут только через несколько месяцев, а пока уволокли что смогли.
Впрочем, это не моя проблема. Хотя на их месте я бы сюда не въезжал. Ведь это моя оставленная без присмотра семейка таки выела все население коммуналки...
И начала жрать друг друга.
В своей комнате родственнички занимаются привычными делами. Похоже, Старших нет уже не первую неделю, и у младших образовался уже какой-то уклад.
Мы живем в этой квартире не первое уже человеческое поколение. И, при должном контроле, чуть более быстрая их смена все равно могла сходить за естественную убыль.
Но никого из Старших нет, и кажется, не будет, если они не вернулись так долго. А значит, старший - я. И я в отчаянии, стоя в дверях смотрю, как мой младший брат жрет свою же, и мою, племянницу. Все, что есть в ее анахате, вся любовь ее сердца, существующая или потенциальная, все требование гармонии и эмоциональное восприятие искусства питает сейчас его.
Она привычно-неподвижно сидит боком на узенькой подставочке близ стола. Так, чтобы Врубелю было удобно касаться ее спины не отрываясь от того, чем он занят.
Почуяв меня, братец перемещает руку вперед, задирая на безучастной Сашке рубашку. Отросшие когти небрежно теребят сосок бледной подростковой груди.
Братец радостно скалится. Его странного, почти прямоугольного разреза глаза, аж блестят - он же меня, сука, на эмоцию развел. Блестят гематитом и черненым серебром поделки на столе. Творит, сука сытая.
Видимо, родня питательнее людей оказалась.
Никогда не в чем меры не знает. Сумасшедший даже по меркам нашего семейства. И гениальный.
Собственно, единственная попытка социализации этого милого создания и привела к повлению, вместе с погонялом, к необходимости заточения в клетке.
Он поступил в художественное училище. На скульптора. Девушки оценили красоту и необычность талантливого юноши, прозвав его Мертвым демоном Врубеля, ачто потом сократилось просто до Врубеля. А братец оценил их. Вкус девичьих эмоций, радости, боли, слез, стихов и сигарет - всего того, что составляет коктейль влюбленности. Особенно, если ее правильно подогревать. И чем больше девушек на курсе попадало в больницу с нервным истощением, срывом, депрессией, тем талантливее творил мой брат. Старшие прекратили вольницу и приняли меры после первого суицида его натурщицы. Но, как оказалось, поздно. Страстные эмоции барышень оказались для Врубеля наркотиком. Только с помощью них подстегивался его гений. Обезумевший наркоман, не желающий ничего другого, кроме того, что, ценой чужих смертей давало ему смысл жизни, плевать хотящий при таком раскладе на соблюдаемый семьей Маскарад, так он и оказался в клетке.
А сейчас дорвался. Девочка есть, и поделки есть. А что сестра - какая разница, кого мучить, она еще и посильнее художественных барышень будет .
Николенька, воспользовавшись моей растерянностью, напрыгнул откуда-то сверху. Липко прижался к спине, прижал руками-ногами мои руки, чтобы обеспечить себе больше времени, пока я его стряхну. Успеть жрать меня.
Вот это, значит, как выглядит "изнутри", с точки зрения жертвы, эмоции которой жрут не понемного и аккуратно, а прямым контактом, куском одноразового мяса. Все резко сиановится серым. В этом сером нет ни желаний, ни мыслей, ни возможностей. Человек бы лег и на этом закончился. Но я сильнее, старше, и я сыт. Поднимаю снизу красную волну злости. Стряхнуть гаденыша об угол! Ударить его углом раз, еще раз, до хруста, чтобы отвалился, как клещ!
Упырь. Мой брат упырь.
Я отказываюсь сиановиться Старшим над упырем и сумасшедшим. Здесь некого спасать, кроме Племяшки-Сашки. Именно так, в одно слово, я ее всегда и называл.
Пойдем, милая, пойдем молча, пока одна из тварей увлечена своим безумным искусством, а вторая проверяет, целы ли ее кости.
Пойдем, я покажу тебе, как радуются люди на паромной переправе, как вкусны их мечты и планы. Можно брать немного, никто и не заметит - людей на пароме много и всегда разные.
Как море окатывает брызгами и как красив закат - всем этим они кормят меня.
А хочешь, мы найдем тебе политика? Ты не представляешь, какой экзотический эмоциональный коктейль кроется порой под их тяжелыми загривками!
Мир открыт даже для таких, как мы.
Сашка! Пойдем, Сашка! Ну что же ты...