ШТРИРЛИЦ, ДО ВОСТРЕБОВАНИЯ
Wütende Sklaven. Взбесившиеся рабы.Или взбесившиеся славяне? Лацис устало прикрыл глаза, затянулся папиросой. Сидевший перед ним остзейский барчук в поношенной университетской тужурке смотрел с ненавистью и презрением. Нет, скорее всё-таки рабы. Он ведь знает, что я латыш и потому ненавидит меня ещё больше. Мой отец батрачил на таких как он, не смея даже поднять взгляда на немецкого господина. Латыши не имели право ночевать в их чистеньких бюргерских городках, носить немецкую одежду. В самой Германии немцы не имели таких прав и привилегий, как в остзейских провинциях Российской империи.
- Вы родились в Бадене, судя по метрике, - недоуменно спросил Лацис. - И тем не менее, у Вас российское подданство. Как так получилось?
- Мать посещала баденские воды уже на сносях, - неохотно ответил арестованный. - Через месяц после моего рождения мы вернулись в эту проклятую страну, в Ригу.
- А где, кстати, ваши родители, гражданин фон Штирлиц? Остальные члены семьи? - поинтересовался Лацис, готовясь записать ответ на бланке допроса ещё царского времени, с ятями, фетами и штампом Отдельного корпуса жандармов в углу.
Фон Штирлиц поднял на чекиста налитый неукротимой злобой взгляд и сквозь зубы процедил:
- Убили... товарищи ваши убили, - слово «товарищи» Штирлиц процедил сквозь зубы с особым презрением в голосе. - В одна тысяча девятьсот шестнадцатом году.
- При каких обстоятельствах? - уточнил Лацис.
- Ни при каких. Wütende sklaven просто решили позабавиться. Сожгли нашу мызу, отца зарубили топором, мать изнасиловали и закололи вилами. Дом, постройки, амбар - всё сгорело дотла.
Лацис поморщился.
- Если дом сгорел дотла, откуда у Вас могут быть такие подробности гибели Ваших родителей? - неприязненно спросил он, почувствовав почти физическую боль от дикой напраслины, возводимой этим надменным немцем на его земляков.
Да, во время крестьянских волнений в Прибалтике многие немецкие плантаторы сильно пострадали от выведенных ими из терпения латышских арендаторов и батраков. Скрепя сердце, Лацис готов был бы принять и возможность насилия над фрау Штирлиц, если б этому были доказательства. Мало ли анархистов, шкурников или просто бандитов примазывается во все времена к народным движениям? Но в сгоревшей дотла усадьбе никаких доказательств этого насилия остаться просто не могло.
- Вы всегда так делаете, - упрямо ответил Штирлиц.
Лацис собирался было возразить, даже начал подбирать какие-то убедительные слова, но вдруг в острой печалью понял, что никакие доводы Штирлица не переубедят. Мученическая смерть родителей для него стала символом веры, смыслом жизни и оправданием совершенных преступлений. Всё будет зря.
- В каком звании был Ваш трагически погибший отец? - Лацис задал следующий вопрос, подчеркнув тем самым, что в какой-то степени разделяет горе фон Штирлица.
- Гвардии подполковник, - с вызовом ответил Штирлиц. Потом добавил, - В отставке.
- Его ведь допрашивали по делу Мясоедова? - поинтересовался Лацис. - И именно в связи с этим делом отправили в отставку?
- Не знаю, - процедил Штирлиц. - Я тогда учился в университете.
- Где? В Петрограде?
- Нет. В Санкт-Петербурге.
Однако! Российские социал-демократы тоже не последовали за шовинистическим переименованием Санкт-Петербурга в Петроград. Даже городской комитет партии продолжал именоваться санкт-петербургским. Не дело пролетариата вставать на сторону одного из участников мировой бойни. Но у этого юнкерского сынка мотивы очевидно другие.
- Братья, сёстры? Может быть, невеста? - продолжал спрашивать Лацис.
- Братьев и сестёр нет. А невеста моя умерла, выхаживая во фронтовом лазарете вашу тифозную солдатню, - равнодушно ответил Штирлиц.
- Сочувствую Вам. Как её звали?
Штирлиц лишь покачал головой. Действительно, какая разница? Конвой ждёт за дверью, приговор предрешён. Этот подонок с шайкой таких же мерзавцев ходил по городу с фальшивым мандатом ВЧК, устраивал самочинные обыски. Старался грабить своих собратьев по классу, таких же бывших людей - оставшихся в городе аристократов, именитых врачей, адвокатов, генералов. У них ещё оставались какие-то драгоценности, антикварные безделушки, ордена, инкрустированные бриллиантами.
Старичок, генерал в отставке Матушевский, несмотря на свои семьдесят с лишним лет, видимо решил оказать сопротивление, достал утаённый от советской милиции наградной револьвер. Убили и его, и старушку-жену, и горничную. Перерыли всю квартиру, искали ценности. Даже стену разломали. Наверное, Матушевский оборудовал в квартире примитивный тайник. Вынесли всё, только револьвер не сумели вырвать из окоченевшей руки генерала.
«Таился от нас, взбунтовавшихся рабов, а убил свой - барон Макс Отто фон Штирлиц. Экспроприировал, можно сказать. Только не в марксистом смысле, как класс, чего так боялся старый вояка. А в стиле своих именитых предков, ливонских псов-рыцарей: пришёл незваным, ограбил и убил хозяев», - Берзин невесело усмехнулся этой злой иронии Революции.
- Что Вы искали в квартире гражданина Матушевского? - спросил Лацис.
- Деньги, ценности, награды, - безо всякого выражения ответил Штирлиц. - Вы же сами их изъяли в моей штаб-квартире.
«Уплотнили бы старичка, жил бы в оставленной ему комнате, и банда не рискнула бы убивать его в коммунальной квартире с дюжиной соседей. Но за него ходатайствовал Бонч-Бруевич, который чем-то был обязан своему давнему сослуживцу. Сберёг генерал жилплощадь и оружие не сдал. Тем и жену погубил, и давнюю прислугу, оставшуюся со стариками из жалости», - горько подумал Лацис.
Банду выследил мальчишка-беспризорник, и привёл чекистов в её логово тоже он, чумазый и бездомный мальчуган. «Надо позаботиться о парне. Да и обо всех осиротевших в войну мальчишках и девчонках позаботиться надо. Феликс давно говорил, что займётся этим сразу, как только выведет всю эту погань с нашей земли. Всех этих фон Штирлицей».
Лацис полистал дело. Паспорт, выданный ещё в царские времена на имя барона фон Штирлица, его же студенческая книжка, какие-то метрики, справки. Фотография белокурой девушки, видимо невесты. Фотографии родителей, семейные фото на фоне усадьбы, на охоте. Банковские квитанции на английском и немецком языках. «International Commercial Bank of Sydney», - прочёл Лацис и безразлично отложил в сторону.
Старый революционер, подпольщик с дореволюционным стажем, Мартын Иванович Лацис хорошо знал цену подлинным документам, особенно таким, которые их настоящим владельцам уже никогда не понадобятся. Этот Макс Отто фон Штирлиц сегодня будет расстрелян, а вот его метрики смогут когда-нибудь пригодиться. Будет же и у нас закордонная разведка.
Лацис аккуратно упаковал документы в плотный картонный пакет и размашисто надписал: «В архив. До востребования». Затем взял напечатанный заранее приговор Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией с саботажем, обмакнул перо в чернильницу и под машинописной строкой «Именем революции приговаривается» вывел последние адресованные Штирлицу слова: «к высшей мере социальной защиты - расстрелу».
Ещё раз всё взвесил. А затем решительно поставил подпись и дату.
Авторское расследование об истинном лице Штирлица: https://author.today/reader/250166