УРОКИ ХОДЖИ НАСРЕДДИНА. ТЯЖКОЕ БРЕМЯ СЛАВЫ
После короткого отдыха он вновь занял свое место в седле, опустил поводья и спокойно погрузился в раздумья, предоставив ишаку выбирать дорогу по собственному разумению. До ближайшего селения оказалось часа полтора пути, а весеннее солнце пригревало жарко; Ходжа Насреддин снял халат и ехал в одной рубахе, поминутно вытирая платком пот с лица. Зато селенье встретило его прохладой чайханы, висевшей над обрывом и со всех сторон открытой горному ветру.
Дюжий чайханщик, обрадовавшись новому гостю, кинулся раздувать огонь под кумганами, - потянуло смолистым запахом арчи, благоуханного дерева ферганских гор.
Гостей в чайхане кроме Ходжи Насреддина было четверо: старик с древней, изжелта-сивой бородой и такими же сивыми бровями, свисавшими на глаза, - видимо, здешний житель, земледелец; два пастуха в сыромятных мягких башмаках и в толстых войлочных обмотках, оплетенных ремнями, в грубых, войлочных же, накидках; и последний, четвертый, худой и бледный, бродячий ремесленник, сапожник или портной, с дорожным мешком, лежавшим у него под локтем. Они сидели тесным кружком, обходясь одним чайником и одной круговой чашкой, и шептались о чем-то запретном, что было ясно из их опасливых взглядов, кидаемых искоса на Ходжу Насреддина.
Не желая мешать их беседе, он повернулся спиною к ним, лицом к обрыву.
А шепот в углу продолжался, и все горячее; Ходжа Насреддин чувствовал затылком четыре пары внимательных глаз. "Говорят обо мне, сейчас подойдут и спросят". Так и случилось: старик поднялся, подошел к Ходже Насреддину:
- Мир тебе, путник, посетивший наше затерянное селение. Мы заметили следы желтой пыли на твоих сапогах, а здесь у нас дороги каменисты и дают только белую пыль. И мы решили, что ты человек чужеземный и приехал к нам из долины, - верно ли это?
- Да, я приехал из долины, - сказал Ходжа Насреддин, протягивая старику чашку и звеня по ней ногтем в знак приглашения.
- Тогда скажи нам, о путник, - молвил старик, приняв чашку и усаживаясь напротив, - какие необыкновенные события произошли в долине за несколько последних дней? Быть может, взбунтовались ходжентские лепешечники? Или канибадамские маслоделы отказались платить подати? Или, может быть, что-нибудь стряслось в Ура-Тюбе?
- Нет, я ничего такого не слышал, - ответил Ходжа Насреддин, удивленный этими вопросами.
Старик многозначительно подмигнул своим приятелям.
- Я тоже ничего не слышал, а спросил так просто, на всякий случай, - сказал он хитрым голосом. - Мы здесь живем в глуши, люди из долины редки у нас - вот я и спросил...
- На всякий случай? - усмехнулся Ходжа Насреддин. - Знай же, почтенный старец, спрашивающий "на всякий случай", что канибадамские маслоделы исправно платят свои подати; помимо того, сообщаю, тоже "на всякий случай", что город Ходжент стоит на прежнем месте и не провалился сквозь землю, что в окрестностях Намангана не появился изрыгающий пламя дракон. Может быть, ты желаешь узнать еще что-нибудь "на всякий случай"?
Старик понял насмешку, промолчал, сдвинув нависшие брови и спрятав за ними глаза: он боялся довериться неизвестному человеку, между тем невысказанный вопрос жег и мучил его.
Ходжа Насреддин решил помочь старику:
- Почтенный, внимательно посмотри на мое лицо, загляни поглубже в глаза - разве я похож на шпиона?
- Твое лицо внушает мне доверие, путник, я откроюсь перед тобою. Мы хотели спросить, - старик понизил голос до шепота, остальные, все трое, придвинулись вплотную, - мы хотели спросить, не знаешь ли о появлении в наших местах Ходжи Насреддина?
Все что угодно готовился услышать Ходжа Насреддин - только не свое имя!
Он поперхнулся чаем, закашлялся.
- Да, да. Ходжа Насреддин появился! - горячим шепотом подхватил молодой пастух. - Один погонщик овечьих гуртов видел его своими глазами на большой дороге вблизи Ходжента...
- Этот погонщик жил когда-то в Бухаре и знает Ходжу Насреддина в лицо, - добавил второй пастух, смуглый высокий горец с черной бородкой и раскаленными глазами, блестевшими из-под широких сердитых бровей.
- И не только погонщик, - вставил свое замечание старик. - Ходжу Насреддина видел также один караван-баши на той же кокандской большой дороге.
А Ходжа Насреддин, внимая этим речам, думал, что излишне поторопился снять свои темные очки. Его узнали; сидя в этой маленькой чайхане, он мысленно слышал нарастающий гул кокандского, андижанского и прочих долинных базаров, взволнованных его именем. "Вот уж не ко времени шум! - размышлял он. - Надо всем этим слухам и разговорам положить конец!"
- Вы ошибаетесь, добрые люди, - обратился он к собеседникам. - Караван-баши и погонщик обознались, вот и все! Мне достоверно известно, что Ходжа Насреддин пребывает сейчас далеко от здешних мест.
- Но его видел еще и некий бродячий торговец! - с жаром возразил ремесленник, худые бледные щеки которого покрылись от волнения красными пятнами.
"Еще и торговец! - воскликнул про себя Ходжа Насреддин. - Поистине, это сам шайтан подбил меня снять очки!"
- Значит, у Ходжи Насреддина есть в Фергане какой-то двойник, - сказал он. - Повторяю, настоящий, подлинный Ходжа Насреддин никак не мог появиться на здешних дорогах.
- Почему же, о путник? На чем основана твоя уверенность? - вопросил старик.
Подал голос и чайханщик от своих кумганов:
- Если неделю назад Ходжа Насреддин и вправду путешествовал где-то далеко, то почему сегодня он ле может появиться у нас? - Чайханщик подошел к беседующим, заменил пустой чайник. - Для него нет расстояний; сумел же он однажды пройти от Герата до Самарканда в четыре дня!
- В том-то все и дело, что он уже больше не путешествует, - сказал Ходжа Насреддин. - Знайте, добрые люди: прежнего Ходжи Насреддина больше нет. Он обзавелся многочисленной семьей, купил дом и позабыл о прежних скитаниях. Его серый ишак день ото дня толстеет в своем стойле, да и сам Ходжа Насреддин изрядно растолстел от мирной сидячей жизни. Он поглупел, обленился и теперь никуда не выходит из дому без темных очков, опасаясь, как бы его не узнали.
- Ты хочешь сказать, что он стал еще и трусом вдобавок? - спросил дрогнувшим голосом пастух с бородкой. - Всем известно, что он никогда и ничего не боялся!
- Больше хвастался, - пренебрежительно ответил Ходжа Насреддин. - Во всех этих россказнях о нем три четверти - выдумка.
- Выдумка? - воскликнул ремесленник. - Но кто же тогда приводит в трепет неправедных вельмож, если все рассказы о Ходже Насреддине - выдумка?
Пастухи, чайханщик и старик переглядывались и перемигивались.
- Не знаю, не знаю, - сказал Ходжа Насреддин, не заметив этих зловещих переглядывании. - Мне известно даже большее, - что он сменил свое имя. Нынче его зовут Узакбай, ныне он...
Договорить не пришлось: чайханщик, крякнув, со всего размаха опустил ему на спину свой здоровенный кулак; в то же мгновение молодой пастух с непостижимым проворством принялся совать ему кулаки под ребра с обеих сторон; старик вцепился хилыми пальцами ему в бороду, крича:
- Значит, наш Ходжа Насреддин больше уже не Ходжа Насреддин, - так ты болтаешь, проклятый шпион!
- Их разослали нарочно по всем дорогам, этих шпионов, чтобы они клеветали на Ходжу Насреддина и порочили его! - вторил ремесленник, не забывая работать мешком, в котором было что-то жесткое, тяжелое и угловатое.
- Подождите! - вопил Ходжа Насреддин, защищая от ударов то голову, то бока. - Кого вы бьете во имя Ходжи Насреддина? Вы бьете самого...
В тревоге за целость своих костей, он уже готов был открыться перед ними (что, впрочем, вряд ли было бы принято с доверием), - но помешал чайханщик. Могучим пинком он выбросил Ходжу Насреддина с помоста на дорогу, под ноги ишаку:
- Убирайся отсюда, презренный шакал, и никогда больше не показывайся в нашем селении! Иначе, клянусь, я обломаю о твою спину все мои жерди!
Не отвечая ни слова, Ходжа Насреддин поднялся с четверенек, вскочил в седло и рысью погнал ишака по дороге, охая и кряхтя при каждом толчке. А вслед ему неслась из чайханы пятиголосая брань.
Л.В. Соловьёв, «Очарованный принц»