Ходить по воде и утверждаться на камне. Часть третья. Молитва
Далеко не все уголки столь разнообразной Кольской земли, при всей своей притягательности, сохранили грубоватые лопарские названия. Даже самые подробные карты Мурманской области белеют топонимическими лакунами. Многое из пройденного по её первозданной безымянности подводит путника к желанию порученного Адаму соучастия в деле Божьего творения - нарекать имена. Из всех названных нами мест особым осталось для нас Столпозеро. Здесь, напротив озерного столпа, была наша первая стоянка. Только лишь день потребовался, чтобы добраться сюда; пройти по воде нужно было, чтобы утвердиться на камне. С его неподвижного основания не хотелось уходить.
Не соблазнял и ужин.
Неспешности вечерних размышлений не грозила и мимолётная августовская ночь.
Поутру всё поплыло в движущемся тумане. Казалось, поплывёт и камень…
В краю летающих камней, волшебных сейдов, может случиться и такое.
Молитва и новое имя сделали из сейда - столп.
Он замер, обратившись в сторону восходящего солнца.
Мы не подкараулили ни одного летающего сейда. Но даже несколько небольших камней, просто положенных один на другой, создают в этой земле ощущение таинственного.
Кольское небо часто столь же серо, как камень, и сочится таким тусклым светом, что по нему не определишь дневного часа. Однако, необыкновенное скрывает и эта угрюмая пелена. Под таким покровом нам довелось забраться на гору, когда приспело время молиться вечерню. При пении «Свете тихий» мистерия камня уступила таинству света. На розовеющем западе блеснули первые лучи.
Восхищение образами потрясающей силы, которые давало нам Заполярье, продолжалось и в снах. Дарье привиделся Киев. У здания с белыми колоннами на незнакомом холме сидел человек. Казалось, он молился. На вопрос об этом он лишь указал рукой на горизонт. Небо развиднелось, и там показывался другой город. Он находился очень далеко, но всё же виднелись отблески солнца на куполах. То был Иеросалим.
Молиться здесь в сторону небесного града с открытым лицом - редкая возможность при необходимости защищаться от гнуса. Словно, научившись смирению, допускаешься к лицезрению того, что недостоин видеть.
Пусть на горе, в самом дивном месте, наш шатёр оставался всё таким же маленьким среди великого безмолвия. Есть красота смиренная, а есть - смиряющая, на которую и с вершины будешь смотреть снизу вверх.
На этой стоянке у горного озерца мы и сами находились под бдительным оком. Когда стемнело, огромная хищная птица сделала несколько низких кругов над нашим одиноким костром. Не услышав ни звука, мы подняли головы, ощутив на себе пристальный взгляд. За все дни похода она так и осталась единственным живым существом, проявившим к нам бескорыстное любопытство. Прочие, завидев людей, спешили разбежаться: мыши шмыгали по норкам, глупо хлопали крыльями куропатки, а камни застывали при нашем приближении, как будто стояли на своих местах уже тысячелетия.
Минуя свои последние озёра, мы оставили позади себя длинную цепочку следов, но нисколько не потревожили умиротворения плавно лежащих тундр.
Сгустившийся сумрак заключительного дня остановил нас уже не столь далеко от грунтовой дороги, на которую надлежало выйти.
На нашем пути оставалось лишь одно озеро. Мы назвали его Бденным, и ни на минуту не задремали у ночного костра. Тихо прощаясь с дикой Лапландией, мы молча просидели до самой заутрени.
Не соблазнял и ужин.
Неспешности вечерних размышлений не грозила и мимолётная августовская ночь.
Поутру всё поплыло в движущемся тумане. Казалось, поплывёт и камень…
В краю летающих камней, волшебных сейдов, может случиться и такое.
Молитва и новое имя сделали из сейда - столп.
Он замер, обратившись в сторону восходящего солнца.
Мы не подкараулили ни одного летающего сейда. Но даже несколько небольших камней, просто положенных один на другой, создают в этой земле ощущение таинственного.
Кольское небо часто столь же серо, как камень, и сочится таким тусклым светом, что по нему не определишь дневного часа. Однако, необыкновенное скрывает и эта угрюмая пелена. Под таким покровом нам довелось забраться на гору, когда приспело время молиться вечерню. При пении «Свете тихий» мистерия камня уступила таинству света. На розовеющем западе блеснули первые лучи.
Восхищение образами потрясающей силы, которые давало нам Заполярье, продолжалось и в снах. Дарье привиделся Киев. У здания с белыми колоннами на незнакомом холме сидел человек. Казалось, он молился. На вопрос об этом он лишь указал рукой на горизонт. Небо развиднелось, и там показывался другой город. Он находился очень далеко, но всё же виднелись отблески солнца на куполах. То был Иеросалим.
Молиться здесь в сторону небесного града с открытым лицом - редкая возможность при необходимости защищаться от гнуса. Словно, научившись смирению, допускаешься к лицезрению того, что недостоин видеть.
Пусть на горе, в самом дивном месте, наш шатёр оставался всё таким же маленьким среди великого безмолвия. Есть красота смиренная, а есть - смиряющая, на которую и с вершины будешь смотреть снизу вверх.
На этой стоянке у горного озерца мы и сами находились под бдительным оком. Когда стемнело, огромная хищная птица сделала несколько низких кругов над нашим одиноким костром. Не услышав ни звука, мы подняли головы, ощутив на себе пристальный взгляд. За все дни похода она так и осталась единственным живым существом, проявившим к нам бескорыстное любопытство. Прочие, завидев людей, спешили разбежаться: мыши шмыгали по норкам, глупо хлопали крыльями куропатки, а камни застывали при нашем приближении, как будто стояли на своих местах уже тысячелетия.
Минуя свои последние озёра, мы оставили позади себя длинную цепочку следов, но нисколько не потревожили умиротворения плавно лежащих тундр.
Сгустившийся сумрак заключительного дня остановил нас уже не столь далеко от грунтовой дороги, на которую надлежало выйти.
На нашем пути оставалось лишь одно озеро. Мы назвали его Бденным, и ни на минуту не задремали у ночного костра. Тихо прощаясь с дикой Лапландией, мы молча просидели до самой заутрени.