ИСТОРИЯ ОДНОГО ПОРАЖЕНИЯ. Лев Толстой и казнь рядового солдата Василия Шабунина. Эпизод 1866 г.

[roman_altuchov]

 

[ По публикации 1957 г.
личного секретаря, биографа
и единомышленника Л. Н. Толстого во Христе
старца Николая Николаевича Гусева. ]

Летом 1866 года спокойное течение яснополянской жизни было нарушено случившимся поблизости необычайным проис­шествием.

6 июня в 65-м Московском пехотном полку, расположенном не­подалеку от Ясной Поляны в деревне Новая Колпна, ротный писарь Василий Шабунин *) ударил по лицу своего ротного ко­мандира капитана Яцевича. Дело произошло так. Придя в пять часов в ротную канцелярию, Яцевич нашёл писаря в нетрезвом виде. Он велел посадить Шабунина в карцер и приготовить ро­зог, чтобы после ученья наказать его. Но Шабунин, выйдя вслед за офицером из избы в сени, обращаясь к нему, проговорил: «За что же меня в карцер, поляцкая морда? Вот я тебе дам!»

___________________
    *) Фамилия писаря Шабунин, а не Шибунин, как было напечатано во втором томе «Биографии А. Н. Толстого», составленной П. И. Бирюковым. Подлинное «военно-судное дело» Шабунина хранится в Военно-историческом архиве в Москве (1866 г., № 101). Мы пользовались предоставленной ав­тором в наше распоряжение неопубликованной статьёй Н. Н. Арденса, основанной на данных этого дела - «Василий Шабунин и Л. Н. Толстой».

С этими словами он ударил офицера по лицу так сильно, что из носа потекла кровь.

Шабунин был сейчас же схвачен и посажен под арест.

На следствии Шабунин объяснил свой поступок тем. что рот­ный командир утруждал его перепиской бумаг, часто требовал к себе, приказывал ходить на ученье, вообще обращался с ним жестоко; ни разу не слыхал он от командира ни одного ласкового слова.

По окончании следствия дело было представлено на рассмотрение командующего войсками Московского военного округа генерал-адъютанта Гильденштуббе, который направил дело Шабунина военному министру Милютину. Милютин доложил о поступке Шабунина царю. Так как это был уже второй за ко­роткое время случай нанесения солдатом удара офицеру, было решено применить строгие меры. Александр II приказал судить писаря по полевым военным законам.

Один из офицеров Московского полка Г. А. Колокольцов, знакомый Берсов, бывавший в Ясной Поляне, рассказал Льву Николаевичу о деле Шабунина. Толстой настолько заинтересо­вался этим делом, что пожелал выступить на военном суде за­щитником солдата. Ему предоставили возможность лично пого­ворить с Шабуниным.

О своём участии в деле Шабунина Толстой впоследствии рассказал в письме к своему биографу П. И. Бирюкову *).

_________________
    *) Это письмо, датированное 24 мая 1908 г., напечатано в Полном собрании сочинений, т. 37, 1955, стр. 67-75.

Как рассказывает Толстой в этом письме, Шабунин в разговоре с ним «от себя говорил мало» и только на его вопросы «неохотно отвечал: «Так точно». Смысл его ответов был тот, что ему очень скучно было, и что ротный был требователен к нему. «Уж очень на меня налегал»,- сказал он. Как рассказал Толстой на суде, на его вопрос, за что он ударил своего командира, Шабунин отве­тил: «По здравому рассудку я решил, потому что они делов не знают, а требуют. Мне и обидно показалось».

«Как я понял причину его поступка,- рассказывает далее Толстой в письме к Бирюкову,- она была в том, что ротный ко­мандир, человек всегда внешне спокойный, в продолжение не­скольких месяцев своим тихим, ровным голосом, требующим беспрекословного повиновения и повторения тех работ, которые писарь считал правильно исполненными, довёл его до последней степени раздражения. Сущность дела, как я понял его тогда, была в том, что, кроме служебных отношений, между этими людьми установились очень тяжёлые отношения человека к че­ловеку - отношения взаимной ненависти. Ротный командир, как это часто бывает, испытывает антипатию к подсудимому, усиленную ещё догадкой о ненависти к себе этого человека за то, что офицер был поляк, ненавидел своего подчинённого и, пользуясь своим положением, находил удовольствие быть всегда недоволь­ным всем, что бы ни сделал писарь, и заставлять его переделы­вать по нескольку раз то, что писарь считал безукоризненно хорошо сделанным. Писарь же, с своей стороны, ненавидел рот­ного и за то, что он поляк, и за то, что он оскорбляет его, не при­знавая за ним знания его писарского дела, и, главное, за его спокойствие, и за неприступность его положения. И ненависть эта, не находя себе исхода, всё больше и больше с каждым но­вым упрёком разгоралась. И когда она дошла до высокой степени, она разразилась самым для него же самого неожиданным образом».

Суд был назначен на 16 июля в квартире полкового коман­дира, занимавшего помещичий дом в деревне Ясенки. Судьями были полковой командир и два офицера. Толстой был знаком со всеми судьями, которые изредка приезжали к нему в Ясную По­ляну. Председателя суда, полкового командира Юнóшу, Толстой в письме к Бирюкову характеризовал такими словами: «Он был исполнительный полковой командир, приличный посетитель; но каким он был человеком, нельзя было знать. Я думаю, не знал и он сам, да и не интересовался этим».

В противоположность Юноше, другой член суда А. М. Стасюлевич, знакомый Толстого, был «живой человек, хотя и изуро­дованный с разных сторон, более же всего теми несчастьями и унижениями, которые он как честолюбивый и самолюбивый че­ловек тяжело переживал... Общение с ним было приятно и вы­зывало смешанное чувство сострадания и уважения».

Толстой познакомился со Стасюлевичем еще в 1853 году на Кавказе. Стасюлевич был тогда разжалован из офицеров в ря­довые за то, что в его дежурство из тифлисской тюрьмы бежа­ло несколько арестантов. Незадолго до случая с Шабуниным он был произведён из солдат в прапорщики.

Третьим членом суда был поручик Колокольцов, о котором Толстой говорит: «Это был весёлый, добродушный мальчик, особенно занятый в это время своей верховой казачьей лошад­кой, на которой он любил гарцовать».

На суде Шабунин объяснил свой поступок тем, что ротный командир часто заставлял его переписывать бумаги, в которых он меньше понимал толку, чем Шабунин.

Толстой в своей речи, построенной юридически очень искус­но, старался доказать невменяемость подсудимого и вследствие этого невозможность применения к нему статьи военно-уголовного законодательства, карающей смертью. Для доказательства своего мнения о невменяемости Шабунина в момент совершения им поступка, Толстой указывал, между прочим, и на то, что всего за несколько дней до этого Шабунин собственноручно переписал приказ по корпусу о расстрелянии рядового, поднявшего руку против офицера. Речь свою Толстой произнёс «робев, как всегда» *).

__________________
    *) Из первой (не опубликованной) редакции письма Толстого к Бирюкову от 24 мая 1908 г.

По-видимому, речь Толстого была предварительно им напи­сана. По этой записи она была тогда же напечатана в местной газете (Тульский справочный листок. 1866, № 33 от 21 августа). Толстой говорил впоследствии, что эта речь была на­печатана по записи, сделанной кем-то из лиц, присутствовавших на суде; однако чрезвычайная подробность текста речи и неко­торые свойственные ему выражения заставляют думать, что пуб­ликация «Тульского справочного листка» воспроизводила под­линный текст Толстого, а не запись, сделанную посторонним лицом.

«Хорошо было то, что я во время этой речи расплакался»,- говорил впоследствии Толстой *).

___________________
    *) См. «Яснополянские записки» Д. П. Маковицкого, запись от 8 июня 1905 г.

На суде одни только Стасюлевич принял сторону Толстого. Полковник Юноша, делавший карьеру, высказался за обвине­ние; «Колокольцов же, добрый, хороший мальчик, хотя и навер­ное желал сделать мне приятное, - писал Толстой Бирюкову, - всё-таки подчинился Юноше, и его голос решил вопрос».

Шабунин был приговорен к смертной казни через расстре­ляние.

Лев Николаевич сейчас же написал письмо А. А. Толстой, прося её через военного министра Милютина ходатайствовать перед царём о помиловании Шабунина. Но чрезвычайно взволно­ванный приговором суда, Толстой в своём письме упустил ука­зать, какого полка был Шабунин. Милютин придрался к этой оплошности и сказал, что невозможно просить государя, не ука­зав, какого полка был осуждённый. Толстая написала об этом Льву Николаевичу, Лев Николаевич поторопился ей ответить, но было уже поздно: командующий войсками Московского воен­ного округа утвердил приговор военно-полевого суда.

Едва только стало известно о приговоре над Шабуниным, женщины из окрестных деревень стали приходить к той избе, в которой он был заперт, и просили караульного передать ему принесённые с собою молоко, яйца, сдобные лепёшки, деньги и даже холст (на саван).

Казнь Шабунина была назначена на утро 9 августа. Место казни было определено вблизи деревни Новая Колпна, в 22 верстах от Тулы. К назначенному времени был выведен в полном составе весь первый батальон второй роты, а из других баталь­онов - сводные команды, составленные преимущественно на штрафованных солдат.

Шабунин в сопровождении священника, одетого в чёрную ризу, под конвоем был проведён мимо всего строя и остановлен в середине для выслушивания приговора. Он был совершенно спокоен и шёл твёрдым шагом. При начале чтения приговора он несколько раз перекрестился; выслушав приговор, спокойно приложился к кресту. Ему связали руки, завязали глаза, на­дели саван (белую рубашку), подвели под руки и привязали к чёрному столбу, сзади которого была вырыта глубокая яма.

Раздался бой барабанов. Заранее назначенные двенадцать стрелков подошли на 15 шагов и сделали залп. Две пули попали в голову и четыре в сердце. Доктор констатировал мгновенную смерть.

Некоторые женщины безутешно рыдали, другие падали в обморок.

Верёвки быстро обрубили и ещё тёплый труп столкнули в яму, которую тут же засыпали землёй. Через десять минут убра­ли столб. Войска, перестроившиеся к церемониальному маршу, по отвратительному ритуалу того времени, с музыкой прошли мимо ямы и были распущены по квартирам.

Как передавали, один из стрелявших, молодой солдат, по­бледнел, как полотно, и руки у него тряслись .

Как рассказывает очевидец Н. П. Овсянников, служивший юнкером в том же полку, через час на могилу явился кем-то приглашённый священник, «и началось почти непрерывное слу­жение панихид.

- И мне бы, батюшка, и мне по мученичке-то, по праведном отслужить панихидку, - взапуски кричали бабы, стараясь всу­нуть в руки священнику кто гривенник, кто пятак. Далеко за полдень закончилось это служение панихид, а к вечеру на мо­гилу были накиданы кем-то принесенные восковые свечи, куски холста и медные гроши» (Овсянников Н. Эпизод из жизни Л.Н. Толстого. М., 1912. - С. 71).

На другой день служение панихид возобновилось; приезжали даже из дальних деревень.

Узнав об этом, становой пристав приказал сравнять могилу с землёй и поставил караул, чтобы отгонять приходящих, и строго запретил служение панихид.

В советское время, по инициативе Музея-усадьбы «Ясная Поляна», на могиле Шабунина была положена каменная плита и установлен памятник-обелиск.

Читая в рукописи статью Овсянникова, Толстой 9 апрели 1889 года записал в дневнике: «Читал эпизод о защите казнённого солдата. Написано дурно, но эпизод ужасен в простоте опи­сания - контраста развращённых полковников и офицеров, ко­мандующих и завязывающих глаза, и баб и народа, служащею панихиды и кладущего деньги» (50, 64).

На Толстого суд над Шабуниным и казнь его произвели огромное впечатление. В деле Шабунина он - как раньше в Па­риже при виде смертной казни - столкнулся с той диной, страш­ной, беспощадной силой, которую представляло и представляет собою всякое государ­ство, основанное на насилии.

«Случай этот, - писал Толстой Бирюкову, имел на нею мою жизнь гораздо более влияния, чем все кажущиеся более важными события жизни: потеря или поправление состояния, успехи или неуспехи в литературе, даже потери близких людей».

_______________________