ОПИСАНИЕ БОГОСЛУЖЕНИЯ В РОМАНЕ Л. Н. ТОЛСТОГО «ВОСКРЕСЕНИЕ»
Ю. В. Прокопчук
ОПИСАНИЕ БОГОСЛУЖЕНИЯ
В РОМАНЕ Л. Н. ТОЛСТОГО «ВОСКРЕСЕНИЕ»: ПЕРЕКРЁСТОК МНЕНИЙ (2011)
[ Публикация: Мансуровские чтения - 2011. С. 39 - 46.
Малотиражный сборник и статья, о которой еле вспомнил уже и сам её автор. Между тем -- тема "горячая", имеющая не одну научную актуальность, а тесно связанная с рядом сохраняющих своё влияние на сознание даже коллег-толстоведов недоразумений и даже намеренных фальсификаций.
С благословения автора -- делаю текст статьи чуть-чуть более доступным для всех интересующихся читателей. ]
__________
Принято считать, что одним из поводов к отлучению Л. Н. Толстого от церкви в феврале 1901 года послужило описание богослужения в романе «Воскресение» (32, 134-139). Указание на это имеется в тексте синодального определения от 20-22 февраля 1901 г.: «...отвергает все таинства церкви и благодатное в них действие Святого Духа и, ругаясь над самыми священными предметами веры православного народа, не содрогнулся подвергнуть глумлению величайшее из таинств, святую Евхаристию» (1). Специально коснулся этого вопроса в «Ответе Синоду» и сам Толстой, обозначив своё понимание истинной и ложной сущности религии и глумления над верой: «То, что я не содрогнулся описать просто и объективно то, что священник делает для приготовлений этого, так называемого, таинства, то это совершенно справедливо; но то, что это, так называемое, таинство есть нечто священное и что описать его просто, как оно делается, есть кощунство, - это совершенно несправедливо. Кощунство не в том, чтобы назвать перегородку - перегородкой, а не иконостасом, и чашку - чашкой, а не потиром и т. п., а ужаснейшее, не перестающее, возмутительное кощунство - в том, что люди, пользуясь всеми возможными средствами обмана и гипнотизации, - уверяют детей и простодушный народ, что если нарезать известным способом и при произнесении известных слов кусочки хлеба и положить их в вино, то в кусочки эти входит бог; и что тот, во имя кого живого вынется кусочек, тот будет здоров; во имя же кого умершего вынется такой кусочек, то тому на том свете будет лучше; и что тот, кто съел этот кусочек, в того войдёт сам бог» (34, 249-250).
Этим главам «Воскресения», равным образом как и критике церкви в романе, посвящено немало исследований. Представители церковного (православного) лагеря до сих пор единодушны в оценке описания богослужения как кощунственного, то есть сознательно задевающего и оскорбляющего чувства верующих. При этом оценки толстовскому творчеству даются весьма резкие: «Мать-Церковь Православная со слезами гнева любви отлучила великого богохульника Толстого в 1901 году за кощунственные 39 и 40 главы «Воскресения», а также и за другие его циничные кощунства», - писал И. М. Андреев (2). Архиепископ Сан-Францисский Иоанн (Шаховской) писал о грубом духовном материализме, ужасающий пример которого дал Толстой в «Воскресении», думая, что передаёт учение церкви (3). «В 1899 году вышел в свет роман Л. Н. Толстого “Воскресение”, в котором Толстой превзошёл даже самого себя в нападках на церковь и кощунствах», - писал И. М. Концевич (4). Священник Г. Ореханов охарактеризовал эти главы как «небывалое глумление над православной верой» (5). По мнению А. В. Гулина евхаристия у Толстого подверглась «самому изощрённому поруганию» (6). Лишь немногие православные авторы обращали при этом внимание на толстовский метод «остранения» при описании богослужения. При этом общая оценка данных глав «Воскресения» не менялась. Так, например, М. М. Дунаев отмечал: «То, что давало особый эффект при описании житейской фальши (будь то театральный спектакль в “Войне и мире” или судебное заседание в “Воскресении”), оборачивается кощунственным глумлением, когда тот же приём применяется к сущности высшего уровня. Таково описание богослужения в тюремной церкви, данное в романе “Воскресение"» (7) Что характерно, практически все церковные авторы упорно не замечают социальные мотивы, звучащие в этих двух главах - неприятие Толстым насилия над людьми, жестокого обращения с заключёнными, его стремление подчеркнуть социальную составляющую учения Христа.
Советские исследователи-литературоведы рассматривали эти страницы романа в русле критического описания Толстым всех институтов современного ему общества, подчёркивая язвительную сатиру писателя и его стремление разоблачить лицемерие власть имущих и их идеологических прислужников (8). Похожие оценки встречались и в постсоветской литературе (9).
Позиция Толстого-писателя и мыслителя относительно церкви, её служителей и обрядов кажется вполне понятной. Неясно лишь, почему внимание церковных иерархов привлёк именно этот отрывок многотомного творчества Толстого - отрывок, полностью запрещённый цензурой и в официальных, широко распространённых на территории России изданиях отсутствующий. Как отмечал П. В. Басипский, «даже всезнающий Василий Розанов судил о “вялости” этой крамольной главы романа по слухам, не читав её. Что же говорить о подавляющем большинстве русских читателей, которые были знакомы с “Воскресением” только по публикации в самом популярном иллюстрированном журнале “Нива”, где никакой главы о литургии не было и в помине?» (10) Таким образом, мнение о том, что именно глава с описанием богослужения могла иметь большой общественный резонанс, можно оспорить. Эта глава распространялась в обществе нелегально, равным образом как и другие запрещённые толстовские сочинения, содержащие резкую критику церкви, и была доступна далеко не всем российским читателям. Следует отметить, что взгляды, выраженные там, получали отражение - причём неоднократно - и в более ранних толстовских произведениях (11).
При этом в романе «Воскресение» присутствует другое описание богослужения (пасхальная заутреня. - 32, 54 -57), полностью лишённое как выпадов в адрес церкви и её представителей, так и едкой иронии, сарказма в описании церковной службы. Атмосфера пасхального богослужения в сельской церкви исключительно праздничная, светлая, она проникнута духом любви и созидания. И не верующий в Воскресение Христа Толстой не находит нужным В ДАННОМ КОНТЕКСТЕ убеждать читателя в лицемерии священников и бесполезности обрядов. Любопытно, что даже многие священники признавали двойственность и противоречивость описания богослужений в романе, отмечали, что в 15-й главе содержится «великолепное описание пасхального богослужения: чистое, светлое, воодушевляющее» (12). Следовательно, критика Толстым церковных обрядов в «Воскресении» не была столь последовательной и безусловной.
При описании богослужения в тюремной церкви Толстой использует свой любимый приём «остранение», показывая обряд со стороны, глазами новичка («простака», по терминологии Вольтера (13), который также любил использовать этот приём). Известно, что Толстой сначала хотел описать богослужение глазами ребёнка, но затем от этого отказался - по мнению некоторых исследователей, «скорее всего потому, что картина богослужения в тюремной церкви была панорамной и исключала индивидуальные оттенки» (14). Поскольку «свежий взгляд» не признаёт (да и не знает) таинства как такового, происходит своеобразная десакрализация обряда, сведение на нет мистической силы таинств. Но толстовская рациональная критика обряда не была чем-то оригинальным; можно привести немало примеров из творчества французских просветителей, насмехавшихся над мистической стороной христианства. Новизна заключалась в противопоставлении мёртвой обрядности и истинного учения Иисуса, в упрёках в адрес церкви и священнослужителей в сознательном искажении христианского учения, в приспособлении его для нужд государства, несправедливого, насильственного миропорядка. В этом пафос многих обличительных работ Толстого. В следующей после описания богослужения главе романа (32, 137-139) весьма сильны публицистические мотивы, ибо автор счёл нужным чётко выразить свой взгляд на описываемые события.
Советские литературоведы предпочитали не заострять внимание на изложении «положительных сторон» толстовского учения, но верно обозначили причины «десакрализации» обряда. Например, В. А. Жданов писал: «Когда богослужение идёт под звон кандалов в центре тюремного замка, где мучают, секут и вешают людей, восприятие обедни как кощунства неизбежно» (15).
Во время описания богослужения постоянно «звенят» цепи и кандалы «Кланялся смотритель, надзиратели, арестанты, и наверху особенно часто забренчали кандалы» (32, 136); «арестанты падали и подымались, встряхивая волосами, остававшимися на половине головы, и гремя кандалами, натиравшими им худые ноги» (32, 137).
Описание богослужения довольно ярко демонстрирует существующее в обществе социальное неравенство, достаточно обратить внимание на то, кто где стоял в церкви во время богослужения, в какой последовательности подходили верующие к распятию: «Сначала подошёл к священнику и приложился к кресту смотритель, потом помощник, потом надзиратели, потом, напирая друг на друга и шёпотом ругаясь, стали подходить арестанты. Священник, разговаривая с смотрителем, совал крест и свою руку в рот, а иногда в нос подходившим к нему арестантам, арестанты же старались поцеловать и крест, и руку священника. Так кончилось христианское богослужение, совершаемое для утешения и назидания заблудших братьев» (32, 137).
Советские исследователи давно заметили постоянно встречающиеся в тексте романа противопоставления, с одной стороны, христианских символов - распятия, Библии и пр., а с другой - символов насильственного мироустройства - цепей, кандалов, решёток и пр. Обличительных деталей в тексте романа немало: образ распятого Христа часто противопоставляется символам государственной власти, насилия и угнетения (конторке прокурора в зале суда, железной решётке тюрьмы, зловонной параше в помещении для арестантов и пр.) (16). Имеет место это противопоставление и в сцене богослужения в тюремной церкви, где великолепие внутренней обстановки храма дисгармонирует с жалким видом арестантов (17). Таким образом, церковь, христианские символы в романе как бы освящают существующие в обществе насилие и несправедливость. По справедливому заключению Л.Н. Толстого, Христос по-прежнему распинается в нашем обществе, распинается его учение, христианские ценности. В «Ответе Синоду» яснополянский мыслитель писал: «...если когда какой человек попытается напомнить людям то, что не в этих волхвованиях, не и молебнах, обеднях, свечах, иконах учение Христа, а в том, чтобы люди любили друг друга, не платили злом за зло, не судили, не убивали друг друга, то поднимется стон негодования тех, которым выгодны эти обманы, и люди эти во всеуслышание, с непостижимой дерзостью говорят в церквах, печатают в книгах, газетах, катехизисах, что Христос никогда не запрещал клятву (присягу), никогда не запрещал убийство (казни, войны), что учение о непротивлении злу с сатанинской хитростью выдумано врагами Христа» (34, 250).
Таким образом, пафос критики Толстого был направлен ИМЕННО В ДАННОМ ЭПИЗОДЕ РОМАНА не против обрядов как таковых, писатель не хотел «кощунствовать», сознательно оскорбить чувства верующих в учение православия, хотя многие читатели, даже родные и близкие Толстого были поражены «резкостью» этой главы. Как явствует из 40-й главы, в которой содержится объяснение авторского подхода, ГЛАВНОЙ ПРИЧИНОЙ НЕПРИЯТИЯ ОБРЯДА ЯВЛЯЛОСЬ МЕСТО ЕГО ПРОВЕДЕНИЯ - ТЮРЕМНАЯ ЦЕРКОВЬ.
Толстой-художник всегда был очень чуток к жизненной правде, нетерпимо относился к малейшей фальши, независимо от того, в какие идеологические одежды она рядилась. Любопытен тот факт, что в романе «Воскресение», подводящем читателя к истинности евангельской проповеди Иисуса, содержится сцена, где в невыгодном свете дано описание проповеди «непротивления злу насилием». Речь идёт о миссии англичанина в тюрьме: «Скажите им, что по закону Христа надо сделать прямо обратное: если тебя ударили по одной щеке, подставь другую, - сказал англичанин, жестом, как будто, подставляя свою щёку.
Нехлюдов перевёл.
- Он бы сам попробовал, - сказал чей-то голос.
- А как он по другой залепит, какую же ещё подставлять? - сказал один из лежавших больных.
- Этак он тебя всего измочалит.
- Ну-ка, попробуй, - сказал кто-то сзади и весело засмеялся. Общий неудержимый хохот охватил всю камеру; даже избитый захохотал сквозь свою кровь и сопли. Смеялись и больные» (32, 436).
Проповедь английского миссионера звучит фальшиво не только потому, что он проповедует непротивление злу насилием лишь в личной жизни, отвергая этот принцип в толстовской трактовке - как основу общественных отношений людей. Гораздо важнее то, что проповедует англичанин В ТЮРЬМЕ - в том месте, которое существует исключительно благодаря попранию христианского, евангельского принципа ненасилия, в том месте, где насилие господствует, без него нельзя существовать, а любой намёк на возможность ненасильственного общежития людей вызывает лишь смех. Столь же нелепо, согласно Толстому, выглядит любая попытка связать христианское учение с основами насильственного миропорядка и уж тем более - оправдать и освятить насилие над людьми христианством.
«Непротивление злу насилием» не воспринималось писателем как догма. Осознание истинности евангельского учения, согласно Толстому, возможно лишь в результате длительного духовного развития, подобного тому, которое прошёл Нехлюдов в романе «Воскресение». Этот же путь прошёл и автор романа.
В своих первых религиозно-философских произведениях рубежа 1870-х - 1880-х гг. Толстой выделял две причины разрыва с традиционным православием: невозможность с рациональной точки зрения обосновать и принять церковную мистику, догматическую сторону христианства, обряды; и социальную позицию церкви, противоречившую христианским ценностям в понимании Толстого: освящение насилия, убийства и издевательств над людьми, социального неравенства. Зная общественные взгляды Толстого, его вечное стремление к справедливости, к осуществлению правды Божьей на земле, можно прийти к выводу, что именно вторая причина была основной, потому что именно она - это Толстой подчёркивал в своих трактатах особенно - символизирует нарушение церковью евангельских заповедей. И именно это особенно возмущало автора «Воскресения».
С нашей точки зрения, глубинные причины отлучения Толстого заключаются не только и не столько в его отношении к церковной обрядности, которое было отражено в романе «Воскресение», а в его социальной позиции в целом, в отвержении государства и всех его институтов, в отвержении земной церкви, связанной с государством и насилием. Характерная фраза содержится в трактате «Исследование догматического богословия»: «Церковь, всё это слово, есть название обмана, посредством которого одни люди хотят властвовать над другими» (23, 301).
__________________________________