СТЭДНАЯ ПРАВДА О РОССИИ (Из бесед У. Т. Стэда с Л. Н. Толстым)
СОДЕРЖАНИЕ:
I) Об авторе; II) Отрывки из книги У. Т. Стэда (рус. перевод Б. Гиленсона).
I) ОБ АВТОРЕ
В мае 1888 г. в Ясной Поляне в течение недели находился видный английский журналист, социолог и общественный деятель Уильям Стэд (1849, Англия -1912, лайнер «Титаник»), сотрудник ведущих лондонских газет, субъект либеральных, пацифистских и спиритуалистических воззрений.
В Толстом он искал не только источник свеженького материала, но и авторитетного единомышленника по части либеральных и пр. воззрений. Как и в других подобных случаях, Толстой с честью выдержал испытание и... НЕ оправдал до конца ожиданий своего гостя.
Через несколько месяцев после беседы, в конце 1888 г., вышла книга Стэда «Truth about Russia» («Правда о России»). Несколько глав в ней было посвящено встречам с Толстым. Стэд отправил свою книгу писателю со следующей дарственной надписью: «То Count Tolstoi with affectionate remembrance of the family Jasnaia Poliana. From the author. W. T. S t e a d» («Графу Толстому с тёплым воспоминанием о яснополянской семье. От автора. У. Т. С т э д»).
О получении книги Толстой сообщил А.А. Суворину 31 января 1889 г. (т. 64, стр. 216). Одна из глав - «Неделя в Ясной Поляне» - была опубликована в газете «Новое время» от 25 января 1889 г., однако, из-за абсолютной нецензурности, основная и наиболее интересная часть воспоминаний осталась неизвестной русскому читателю.
Стэд и в дальнейшем не порывал связей с Толстым, написав ему в общей сложности 17 писем за период с 1890 по 1906 г.
16 августа 1905 г. Стэд сообщил в Ясную Поляну, что намерен посвятить Толстому специальный номер своего журнала «Review of Reviews» (см. на иллюстрации). Номер этот, вышедший в 1906 г., был переслан писателю. В него вошли отрывки из произведений Толстого, а также статьи о нем Э. Моода, Р. Э. К. Лонга и самого Стэда.
Конечно, от Льва Николаевича не укрылись типично-журналистские замашки У. Стэда: 19 августа 1905 г. Д. Маковицкий записал в дневнике отзыв Толстого о Стэде: «Стэд ловкий человек, но мне не нравился».
И ещё примечательный факт. В беседе с английским журналистом Толстой назвал круг авторов, произведения которых он хотел бы видеть изданными на главных языках мира и упомянул в их числе три пьесы Шекспира - «Король Лир», «Макбет» и «Гамлет». Это ещё раз показывает, что отношение Толстого к Шекспиру нельзя рассматривать как чисто негативное. Во всяком случае, оценка Толстым «Короля Лира», в котором, по его словам, «воплощён опыт каждой русской избы», может быть соотнесена с высказыванием, сделанным им в беседе с Т. Н. Селивановым в 1898 г.: «Почему вы не ставите для народа Шекспира? Может быть, вы думаете,что народ Шекспира не поймет? Не бойтесь, он не поймет скорее со-временной пьесы из чуждого ему быта, а Шекспира народ поймёт. Всё великое народ поймёт» («Театр и искусство», 1899, № 4, стр. 76). Правда, Толстому не удалось осуществить своего замысла, но, возвратившись в Англию, Стэд под влиянием бесед с русским писателем приступил к выпуску дешевой литературы для народа (см. Э. П. 3 и н н е р. Творчество Л. Н. Толстого и английская реалистическая литература конца XIX и начала XX столетия. Иркутск, 1961, стр. 76-77).
Ниже печатаются выдержки из книги: W. Т. Stead. Truth about Russia. London - Paris - New York and Melbourne, 1888, p. 393-457.
=*=*=*=*=
II) У. Стэд. Из книги ПРАВДА О РОССИИ (1888).
1. [О ВРЕДЕ И НЕНУЖНОСТИ РУССКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА]
...Для него <...> государство - это нечто отвратительное, подобное страшному кошмару и несущее одно лишь зло.
<...>
- Мои воззрения,- сказал Толстой,- есть всего лишь приложение слов Христа к нашей жизни, и в то же время они порождены русскими условиями. Мы живём в деревнях. Если бы Санкт-Петербург, Москва и всё то, что мы именуем правительством, оказалось вдруг сметённым землетрясением, разве это имело бы какое-нибудь значение для крестьянства? Для каждого из них жизнь стала бы лучше, а не хуже. Я собираюсь написать об одной робинзоновской общиие, этот короткий рассказ вам пояснит мою мысль. Община эта переселилась в Сибирь в полном составе. Правительство оказало им так называемую "помощь" и дало указания, которые им только пошли во вред. Однако, несмотря ни на что, они в конце концов перевалили через Урал. Там получили от киргизов разрешение осесть на год и засеять землю рожью. Собрав урожай, они двинулись дальше, пока не достигли совсем необжитой земли, где и решили поселиться. Послали к губернатору за разрешением. Дали чиновникам взятки, но тут выяснилось, что кто-то уже владеет этой землёй, гак что оставаться на ней нельзя. Они вновь двинулись в путь и шли так до тех пор, пока не пересекли русскую границу и не оказались в Китае. Но они не знали, где находятся, и послали сказать губернатору, что выбрали участок для своей деревни. Губернатор тоже не знал этого места, и их оставили в покое. Пятнадцать лет прожили они там в счастье и согласии, не помышляя о правительстве, как вдруг губернатору доложили, что это русские колонисты и что им надлежит возвратиться на русскую территорию. Вслед за тем их обложили податями, обязали поставлять рекрутов.
Разве этой робинзоновской общине не лучше жилось без правительства?
Разве не стало им хуже, когда правительство вмешалось в их дела?
Точно так же и со всеми нами. Какая от правительства польза? Никакой. Оно не просто бесполезно, а ещё того хуже.
Разговаривая так, мы пересекли отличное шоссе, ведущее из Тулы на Киев.
- Кто построил эту дорогу? - спросил я хитренько.
- Правительство,- ответил он.
- Значит правительство делает хоть что-нибудь хорошее,- заметил я,- раз оно прокладывает дороги.
- О,- возразил он небрежно,- оно всегда старается отыскать или изобрести доводы для оправдания своего существования. Но в таких делах, как железные дороги, сельскохозяйственные выставки или народное просвещение, правительство проявляет излишнюю торопливость. Зачем осуществлять все это прежде, чем люди сами поймут необходимость? Когда им станет ясно, они сумеют все сделать и без правительства.
2. [О МОРАЛЬНОМ РАЗЛОЖЕНИИ РУССКИХ]
Как бы Толстой ни восхищался крестьянином, он не закрывает глаза на то, что в моральном отношении мужику надо ещё многому научиться. В своём последнем художественном произведении, мрачной и страшной драме «Власть тьмы», он рисует картины поистине ужасных крестьянских нравов. Кровосмешение, блядство, детоубийство составляют основу этой драматической картины русской жизни. Толстой считает странным, что публика сосредоточила своё внимание лишь на некоторых непристойных деталях и прошла мимо главного урока драмы, который заключается в утверждении старой истины, что корысть - корень всякого зла. Он написал свою пьесу как моральное назидание крестьянам, а она была показана лишь императору, а также в Париже, - т. е. аудитории, для которой менее всего предназначалась!
3. [ТОЛСТОЙ ОБ УТОПИИ «ЕДИНОГО НАЛОГА» ГЕНРИ ДЖОРДЖА]
- Да,- сказал он,- передача земли общине лучше, чем национализация <…>. Лучше, если землёй будет владеть община, а не правительство. Разумеется, я не могу согласиться с Джорджем, когда он говорит, что землю надо обкладывать налогом. Только в том случае, если взиманием налога займутся ангелы небесные, можно надеяться, что всё будет по справедливости, без злоупотреблений. Лично я - против всякого налогообложения в российских условиях.
4. [О ВЕРЕ ХРИСТА, ДЕНЬГАХ И СОБСТВЕННОСТИ]
Однажды во время прогулки мы увидели около полотна железной до¬роги партию ремонтных рабочих, человек в сто. Они только что кончили ужин и собирались разойтись по своим землянкам, где на деревянных нарах, без тюфяков, даже без соломенной подстилки, спало по десять человек в ряд. Толстой пообещал прислать им соломы, что их, по-видимому, очень обрадовало. Это были простые добродушные люди, не столь грубые, как наши чернорабочие, по-крестьянски вежливые и прямые.
Посещение этих бараков, естественно, направило наш разговор в область социальных вопросов.
- Мы забыли Христа,- сказал Лев. - Мы не следуем ему. И каков результат? Вот перед вами сто человек, их заработок - полтина в день, спят они на голых досках, даже соломы нет постелить. Как же можем мы нежиться на матрацах и пуховых перинах, когда эти люди, много и тяжело работающие, не имеют даже охапки соломы! Будь мы истинными христианами, мы бы этого не могли. Какое право имею я излишествовать, если у моего брата нет самого необходимого? Ближайшая наша задача в христианстве и, в сущности, самый первый шаг - состоит в том, чтобы те, кто владеет богатством и землёй, раздали всё, им принадлежащее, бедным.
Один из молодых друзей и последователей Толстого, господин Чертков, с которым я познакомился два года назад в Лондоне, в доме сектанта Пашкова, воспринял толстовские идеи и ныне, вместе с женой и ребёнком, живёт в своём поместье под Воронежем жизнью простого крестьянина.
Но даже такое полное слияние с крестьянами, с которыми г. Чертков делит весь получаемый доход, не удовлетворяет Толстого. По какому праву христианин является распорядителем денег, которые есть зло и только зло? Признать, что у тебя есть право распоряжаться своей собственностью, даже если ты её раздаешь,- это гордыня. Ты не имеешь на эти деньги никаких прав, мы не вправе даже решать, кто более достоин получить их от тебя - тот или этот. Они попросту тебе не принадлежат. Это украденный клад, случайно оказавшийся в твоих руках, но на который любой встречный имеет столько же прав, как и ты. Поэтому лучшее, что ты можешь сделать, это вовсе не прикасаться к деньгам, и пусть любой, кто пройдет мимо, если захочет, взвалит на себя эту ненавистную ношу.
- Вы думаете,- продолжал граф Толстой,- что деньги, заработанные докторами, или адвокатами, или издателями, добыты менее бесчестным образом, нежели те, что украдены вором или разбойником? Это совершенно то же самое: все тот же результат насилия. Возьмём, например, поместье, в котором мы находимся. Как оно приобретено? Насилием. Мой прадед был екатерининским генералом. Екатерина отняла землю у крестьян, которые на этой земле работали, и отдала моему прадеду в награду за его заслуги по истреблению людей во время войн. Таково происхождение одной части поместья. Другая заработана моими книгами. И тоже благодаря насилию. Кто покупает мои романы? Люди богатые. Откуда у них богатство? Снова насилие. В мире нет стольких богатств, чтобы каждому досталось больше разумной доли. Русская пословица гласит: «От трудов праведных не наживёшь палат каменных». И это истинно. Честный труженик никогда не будет иметь больше самого необходимого. Тот, у кого больше, тот вор. Собственный дом, всякого рода роскошь - это всегда результат грабежа. А грабёж означает ещё и порчу нравов. Потому что ни вору, ни детям вора не нужно трудиться. Они становятся праздными, а праздность порождает всяческое зло, их пример развращает и вызывает недовольство в детях тех, кто слишком беден, чтобы подражать богатым. Если вы хотите уподобиться Христу, откажитесь от всякой собственности, раздавайте её всем и каждому, покуда у вас останется не больше, чем у остальных. Если у вас есть деньги, дом или одежда, вы должны быть готовы отдать их первому встречному.
Плоды претворения в жизнь этой доктрины, благодаря самым жестким ограничениям, на которых сумела настоять жена Льва, графиня Толстая, - не слишком удачны.
<...>
Если граф Толстой осуществит свои принципы во всей их полноте, то результат может быть лишь такой: в его доме обоснуется кучка проходимцев, и доходы от имения пойдут на водку, а не на пропаганду принципов трезвости и создание «Анны Карениной».
Но когда я решился намекнуть на это графу, он ответил:
- Следует предпочесть то благо, которое есть безусловное благо, тому, которое является благом лишь предположительно. Находиться в естественных отношениях со своими братьями, возделывать землю, взращивать хлеба, жить самому и всей семьей, исполняя волю бога, по закону Христа,- это и есть истинное благо. А писание романов - это, быть может, просто вздор. Может, в них и заключена какая-то польза, а, возможно, больше вреда. Кто может об этом судить? <...> И случись так, что одного моего слова было бы довольно, чтобы с лондонских улиц исчезли все эти восемьдесят тысяч блядей, которые их наводняют, я всё же не произнес бы этого слова, если бы ради этого должен был бы пожертвовать возможностью для себя и своей семьи возделывать землю и вступить в здоровые, естественные, человеческие отношения со своими ближними, ибо только это последнее и есть истинное благо. Всё же остальное может быть благо, а может и нет.
<...>
- Да,- ответил он,- если б я не верил, что увижу некоторое, пусть самое небольшое, приближение Царства Божия, я бы повесился. Но если бы я мог установить Царство Божие на земле во всей его полноте одним нажатием кнопки, я был бы очень несчастен, потому что тогда мне уже ничего бы не оставалось делать.
5. [В ЗАКЛЮЧЕНИЕ БЕСЕДЫ...]
Я закончу эти отрывочные воспоминания о долгих и приятных беседах с Толстым рассказом об одном эпизоде. Речь зашла о политике, и я спросил его:
- Представьте себе, что император попросил бы у вас совета - что ему следует свершить. Что бы вы ему ответили?
Помолчав некоторое время, Толстой сказал:
- Я молю Бога ниспослать мне довольно разума, чтобы дать верный ответ.- И, снова помолчав, произнес: - Ну, коли просите меня представить себе столь невероятную вещь,- извольте. Вот что бы я ответил: «Национализируйте землю. Объявите полную свободу совести. Установите свободу печати». Если три эти требования будут удовлетворены, все остальное устроится само собой.
_____________________________