Лев Толстой и легенда об Александре I
(Как и обещал, продолжу публикацию избранных мною историй из книжки Тенеромо. Кончил распознание её только сегодня. Некоторые истории -- совершеннвя глупость и брехня, но есть и остроумные, и имеющие некоторые историко-биографические основания... - Р.А.)
--------------------------------------------
Когда вышла книга Вогюэ, Лев Николаевич, обыкновенно равнодушный к отзывам о себе, на этот раз читал книгу с большим интересом.
Вы знаете, - сказал он мне, - что меня особенно трогает в его отзыве? Это очень тонко подмеченная причина моего склада мыслей. Он находит, что если бы я не был русским, я не пришёл бы к той вере, какой я теперь живу. Как это глубоко верно! Не из чувства национальной гордости, которого я, слава Богу, чужд и которое я считаю самой опасной заразой, - не из этого чувства, а просто, наблюдая жизнь и людей, могу смело сказать, что русской душе христианство в его чистом и ясном виде более всего сродни. И то, что оно не здесь началось и не здесь выросло, - это вовсе ничего не доказывает. Реки, начинаясь в горах, тоже не остаются там, а в глубоких впадинах образуются реки, озёра и моря. И вот, я думаю, что русская душа, как огромная впадина на земле, впитала в себя влагу христианства, - и теперь перед нами большое сияющее море с радостными отсветами неба.
Помню, именно это ощущение я и испытывал, когда перестал быть нигилистом и меня потянуло к вере народной. Я шёл, погружаясь, как человек входит в море и чувствует, что вот-вот он окунётся и поплывёт. И как хорошо стало на душ, когда я окунулся и ушёл с головой в эту захватывающую великую стихию. Я увидел иной мир перед собой, огромный мир людей, живущих не на словах только, а на деле непосредственной чуткой близостью к Богу, сознавая себя работником Его и послушно с радостью исполняя то, что от них требует Бог. Не то, что я хочу, а то, что хочешь Ты. В этом всё ценное отличие их от других народов. Оттого русская народная душа и чужда страсти обогащения и захвата и льнёт больше к чувству отречения и мира.
В этом отношении чистейшим воплощением русской души был Александр I. Ах, какое сказание о нём знаю. Я непременно обработаю когда-нибудь этот сюжет. Это дивная драма, изумительная по своей глубине и по своей разящей, сильной, национальной правде.
Вот это сказание...
Ужас, совершившийся уже в юные годы жизни его, в Инженерном замке, лёг тяжёлым камнем на душу Александра, и он нигде не находил себе покоя. Ни блеск престола, ни внешние радости придворного уклада не привлекали к себе души его, и он всё чаще и чаще замыкался в себе. Религиозные наклонности его складывались в определённое миросозерцание, рисовавшее Александру иную будущность и иное призвание. Он твёрдо решил отказаться от царства и заявил об этом Николаю и его жене. Он поселился потом в Таганроге и жил совершенно частным человеком.
Гуляя по загородным местам Александр любил беседовать с простыми людьми, и каждый раз его сердце заполнялось жгучей завистью к жизни этих людей, так ясно понимающих смысл своей жизни и так крепко верующих в Того, Кто им дал эту жизнь.
-- Когда же, когда? - бывало, мучительно спрашивал себя Александр, думая о том времени, когда и он так будет жить, как они.
Казалось, ничего не стоило взять, облачиться в простую одежду и начать работать наравне с ними простую Божью работу.
Но Александр чувствовал, что он ещё не на том берегу, что надо переплыть ещё большую, широкую реку и многое, многое пережить. И он ждал с тревогой и молением минуты, когда это будет.
Вот раз гуляет он за городом и видит, народ валом валит к площади, занятой войсками. Войска выстроены в две шеренги длинной улицей и стоят без ружей, но с короткими палками в руках.
Видит, вывели пожилого солдата, привязали ему вытянутые вперёд руки к прикладу ружья и, сорвав с него рубашку, повели его с оголённой спиной между шеренгами солдат.
Началось под звуки барабанного боя ужасное наказание, которое называлось «сквозь строй».
Александр смотрел в лицо побледневшего предсмер-тной бледностью солдата и был поражён удивительным сходством с собой. Лицо солдата - точь-в-точь его лицо.
Из расспросов он узнал, что несчастный уже дослуживал 25-й год своей службы, и, получив из деревни весть, что отец умирает, он стал проситься в отпуск, чтобы попрощаться с отцом. Но его не отпусти-ли. Тогда он бежал. Его воротили и предали суду. Но он снова бежал и снова был пойман. И вот теперь его за двукратный побег присудили прогнать сквозь строй и дать ему 8 тысяч палок. Это верная смерть.
Александр слушал эти глухие, липнущие удары, вначале ещё смешанные со стонами несчастного. Потом стоны эти притихли, и вместо спины виднелось уже одно красное сплошное, сочившееся кровью и размётанное в клочья мясо.
Ужас охватил душу Александра. - Боже мой! - думал он. -- Отца хотел увидеть, в последний раз прильнуть к его губам и слово родное услышать, - и за это его именем моим терзают и мучают так?! А я... я... Что я сделал?..
И та страшная сцена в Инженерном замке предстала во всей яркости пред его глазами.
-- Отец! - застонал он и тягучим, хриплым голосом зарыдал, как ребёнок.
Вдруг слышит, барабанная дробь, всё время не смолкавшая, наконец, стихла.
Несчастный уже лежал на земле и впал в забытье. Его положили на носилки и понесли в госпиталь. Александр последовал за ним. В дежурной комнате врача сидел седенький с добрым лицом доктор и спешно отдавал распоряжения помощнику, что нужно делать принесённому солдату.
-- Будет ли он жив, доктор? - спросил Александр, когда они остались одни, - и тут же назвал себя.
Бедный доктор испугался насмерть, вытянулся:
-- Ваше... ваше величество...
Александр ласково успокоил его и просил быть откровенным.
Тогда доктор сказал:
-- Он умрёт сегодня же. Он получил 4000 ударов, и в двух местах произошёл перелом позвоночника. Смерть неизбежна.
-- В таком случае, - заволновался Александр, - моя строгая просьба к вам, и последняя просьба, доктор. Но прежде поклянитесь мне, что тайна эта умрёт вместе с вами.
-- Клянусь! Клянусь моей любовью к вам, великий Государь!...
-- Верю, - сказал Александр - и вынул позолоченный ключ из кармана.
-- Вот вам ключ от моей комнаты, и велите перенести туда солдата. Я сниму с себя одежду мою, и надо будет одеть его. А сам я буду здесь, на койке, вместо этого больного...
Назавтра весь мир узнал о смерти Императора, и заколоченный гроб его, никому не показывая израненное тело, перевезли в Петербург.
А Александр недели через две залечил свои «раны» и был проведён сквозь строй, чтобы добить остальные удары.
Ему дали 4.000 палок, но он чудом остался жив. Солдаты, вероятно, щадили уже раз наказанного.
Когда показались рубцы на коже, его, по законам того времени, как лишённого прав, сослали в Сибирь на поселение.
В далёкую, затерянную среди оврагов и долин сибирскую деревню привели высокого, стройного солдата Михаила Силина, и отдали под надзор начальства...
Лев Николаевич на минуту остановился. Умилённый поэтичностью волновавшего его образа, он не мог продолжать дальше рассказа. Его давили спазмы в горле, а в глазах стояли светлые, лучистые слёзы, слёзы великого сердцеведа.
-- И вот рассказывают, - продолжал он с дрожью в голосе, когда прошли спазмы, - что долго прожил Михаил в той деревне, научился хозяйству, помогал крестьянам и учил детей их грамоте.
Славился он также тем, что знал болезни и людей лечил. Часто его люди заставали за молитвой и в это время к нему подводили больных.
Случилось, что пригнали в ту деревню двух ссыльных, и из них один был старый придворный служитель. Вскоре служитель этот заболел тяжкой болезнью и был уже при смерти.
Положили его люди на повозку и привезли к старцу Михаилу, когда тот молился.
Александр порывисто посмотрел на больного и узнал в нём своего старого придворного слугу, работавшего в саду. Узнал его и служитель. От великой радости и неожиданного счастья поднялся больной на ноги и хотел припасть к руке Александра.
Но тот мягко отстранил его и велел всем выйти.
-- Ты никому не расскажешь? - обратился он к больному.
-- Всем, всему миру расскажу, что мои глаза видели и что мои руки чувствовали...
И от сильного волнения он упал на землю и лишился чувств.
Подхватили его люди и унесли домой.
Когда он очнулся и поведал окружавшим его всё, что с ним было, - народ бросился к Александру.
Но Александра уже не было.
С той поры, рассказывают, долго бродил по Сибири высокий, стройный старик и где-то около Уральских гор, у границы Европы, встретил свой последний час...
Какая это была величественная минута, должно быть!.. Какое высокое освобождение души!..
*****
--------------------------------------------
Когда вышла книга Вогюэ, Лев Николаевич, обыкновенно равнодушный к отзывам о себе, на этот раз читал книгу с большим интересом.
Вы знаете, - сказал он мне, - что меня особенно трогает в его отзыве? Это очень тонко подмеченная причина моего склада мыслей. Он находит, что если бы я не был русским, я не пришёл бы к той вере, какой я теперь живу. Как это глубоко верно! Не из чувства национальной гордости, которого я, слава Богу, чужд и которое я считаю самой опасной заразой, - не из этого чувства, а просто, наблюдая жизнь и людей, могу смело сказать, что русской душе христианство в его чистом и ясном виде более всего сродни. И то, что оно не здесь началось и не здесь выросло, - это вовсе ничего не доказывает. Реки, начинаясь в горах, тоже не остаются там, а в глубоких впадинах образуются реки, озёра и моря. И вот, я думаю, что русская душа, как огромная впадина на земле, впитала в себя влагу христианства, - и теперь перед нами большое сияющее море с радостными отсветами неба.
Помню, именно это ощущение я и испытывал, когда перестал быть нигилистом и меня потянуло к вере народной. Я шёл, погружаясь, как человек входит в море и чувствует, что вот-вот он окунётся и поплывёт. И как хорошо стало на душ, когда я окунулся и ушёл с головой в эту захватывающую великую стихию. Я увидел иной мир перед собой, огромный мир людей, живущих не на словах только, а на деле непосредственной чуткой близостью к Богу, сознавая себя работником Его и послушно с радостью исполняя то, что от них требует Бог. Не то, что я хочу, а то, что хочешь Ты. В этом всё ценное отличие их от других народов. Оттого русская народная душа и чужда страсти обогащения и захвата и льнёт больше к чувству отречения и мира.
В этом отношении чистейшим воплощением русской души был Александр I. Ах, какое сказание о нём знаю. Я непременно обработаю когда-нибудь этот сюжет. Это дивная драма, изумительная по своей глубине и по своей разящей, сильной, национальной правде.
Вот это сказание...
Ужас, совершившийся уже в юные годы жизни его, в Инженерном замке, лёг тяжёлым камнем на душу Александра, и он нигде не находил себе покоя. Ни блеск престола, ни внешние радости придворного уклада не привлекали к себе души его, и он всё чаще и чаще замыкался в себе. Религиозные наклонности его складывались в определённое миросозерцание, рисовавшее Александру иную будущность и иное призвание. Он твёрдо решил отказаться от царства и заявил об этом Николаю и его жене. Он поселился потом в Таганроге и жил совершенно частным человеком.
Гуляя по загородным местам Александр любил беседовать с простыми людьми, и каждый раз его сердце заполнялось жгучей завистью к жизни этих людей, так ясно понимающих смысл своей жизни и так крепко верующих в Того, Кто им дал эту жизнь.
-- Когда же, когда? - бывало, мучительно спрашивал себя Александр, думая о том времени, когда и он так будет жить, как они.
Казалось, ничего не стоило взять, облачиться в простую одежду и начать работать наравне с ними простую Божью работу.
Но Александр чувствовал, что он ещё не на том берегу, что надо переплыть ещё большую, широкую реку и многое, многое пережить. И он ждал с тревогой и молением минуты, когда это будет.
Вот раз гуляет он за городом и видит, народ валом валит к площади, занятой войсками. Войска выстроены в две шеренги длинной улицей и стоят без ружей, но с короткими палками в руках.
Видит, вывели пожилого солдата, привязали ему вытянутые вперёд руки к прикладу ружья и, сорвав с него рубашку, повели его с оголённой спиной между шеренгами солдат.
Началось под звуки барабанного боя ужасное наказание, которое называлось «сквозь строй».
Александр смотрел в лицо побледневшего предсмер-тной бледностью солдата и был поражён удивительным сходством с собой. Лицо солдата - точь-в-точь его лицо.
Из расспросов он узнал, что несчастный уже дослуживал 25-й год своей службы, и, получив из деревни весть, что отец умирает, он стал проситься в отпуск, чтобы попрощаться с отцом. Но его не отпусти-ли. Тогда он бежал. Его воротили и предали суду. Но он снова бежал и снова был пойман. И вот теперь его за двукратный побег присудили прогнать сквозь строй и дать ему 8 тысяч палок. Это верная смерть.
Александр слушал эти глухие, липнущие удары, вначале ещё смешанные со стонами несчастного. Потом стоны эти притихли, и вместо спины виднелось уже одно красное сплошное, сочившееся кровью и размётанное в клочья мясо.
Ужас охватил душу Александра. - Боже мой! - думал он. -- Отца хотел увидеть, в последний раз прильнуть к его губам и слово родное услышать, - и за это его именем моим терзают и мучают так?! А я... я... Что я сделал?..
И та страшная сцена в Инженерном замке предстала во всей яркости пред его глазами.
-- Отец! - застонал он и тягучим, хриплым голосом зарыдал, как ребёнок.
Вдруг слышит, барабанная дробь, всё время не смолкавшая, наконец, стихла.
Несчастный уже лежал на земле и впал в забытье. Его положили на носилки и понесли в госпиталь. Александр последовал за ним. В дежурной комнате врача сидел седенький с добрым лицом доктор и спешно отдавал распоряжения помощнику, что нужно делать принесённому солдату.
-- Будет ли он жив, доктор? - спросил Александр, когда они остались одни, - и тут же назвал себя.
Бедный доктор испугался насмерть, вытянулся:
-- Ваше... ваше величество...
Александр ласково успокоил его и просил быть откровенным.
Тогда доктор сказал:
-- Он умрёт сегодня же. Он получил 4000 ударов, и в двух местах произошёл перелом позвоночника. Смерть неизбежна.
-- В таком случае, - заволновался Александр, - моя строгая просьба к вам, и последняя просьба, доктор. Но прежде поклянитесь мне, что тайна эта умрёт вместе с вами.
-- Клянусь! Клянусь моей любовью к вам, великий Государь!...
-- Верю, - сказал Александр - и вынул позолоченный ключ из кармана.
-- Вот вам ключ от моей комнаты, и велите перенести туда солдата. Я сниму с себя одежду мою, и надо будет одеть его. А сам я буду здесь, на койке, вместо этого больного...
Назавтра весь мир узнал о смерти Императора, и заколоченный гроб его, никому не показывая израненное тело, перевезли в Петербург.
А Александр недели через две залечил свои «раны» и был проведён сквозь строй, чтобы добить остальные удары.
Ему дали 4.000 палок, но он чудом остался жив. Солдаты, вероятно, щадили уже раз наказанного.
Когда показались рубцы на коже, его, по законам того времени, как лишённого прав, сослали в Сибирь на поселение.
В далёкую, затерянную среди оврагов и долин сибирскую деревню привели высокого, стройного солдата Михаила Силина, и отдали под надзор начальства...
Лев Николаевич на минуту остановился. Умилённый поэтичностью волновавшего его образа, он не мог продолжать дальше рассказа. Его давили спазмы в горле, а в глазах стояли светлые, лучистые слёзы, слёзы великого сердцеведа.
-- И вот рассказывают, - продолжал он с дрожью в голосе, когда прошли спазмы, - что долго прожил Михаил в той деревне, научился хозяйству, помогал крестьянам и учил детей их грамоте.
Славился он также тем, что знал болезни и людей лечил. Часто его люди заставали за молитвой и в это время к нему подводили больных.
Случилось, что пригнали в ту деревню двух ссыльных, и из них один был старый придворный служитель. Вскоре служитель этот заболел тяжкой болезнью и был уже при смерти.
Положили его люди на повозку и привезли к старцу Михаилу, когда тот молился.
Александр порывисто посмотрел на больного и узнал в нём своего старого придворного слугу, работавшего в саду. Узнал его и служитель. От великой радости и неожиданного счастья поднялся больной на ноги и хотел припасть к руке Александра.
Но тот мягко отстранил его и велел всем выйти.
-- Ты никому не расскажешь? - обратился он к больному.
-- Всем, всему миру расскажу, что мои глаза видели и что мои руки чувствовали...
И от сильного волнения он упал на землю и лишился чувств.
Подхватили его люди и унесли домой.
Когда он очнулся и поведал окружавшим его всё, что с ним было, - народ бросился к Александру.
Но Александра уже не было.
С той поры, рассказывают, долго бродил по Сибири высокий, стройный старик и где-то около Уральских гор, у границы Европы, встретил свой последний час...
Какая это была величественная минута, должно быть!.. Какое высокое освобождение души!..
*****