И вот, наконец, на вечер, когда уже во всем доме так вкусно и торжественно пахло праздником, она и
И вот, наконец, на вечер, когда уже во всем доме так вкусно и торжественно пахло праздником, она и старший брат Валерко надевали праздничные наряды, в ее тугие длинные косы няня вплетала широкие синие или розовые ленты, наряжались празднично мама и папа, да, и папа был еще жив, и вечером в страстную субботу тоже ехал с ними в церковь, - и все люди были в праздничных нарядах, цветастых платках. В церкви было очень душно, тесно, дышать было трудно, но все как будто нетерпеливо ждали чего-то чрезвычайного, хотя ежегодно происходило то же самое. В двенадцать звучало "Христос воскресе!» - И вдруг словно все-все переливались блестки на глазах, и люди все переливались, старые бабушки и деды, женщины, девушки, пожилые дяди и даже ребята! Все казались такими добрыми, ясными, и верилось, что Христос, и божья матерь, и все святые ангелы именно здесь сейчас, невидимые летят впереди крестного хода вокруг церкви. А на колокольне звонил большой колокол, тогда казалось: громче, громкого и прекраснее ничего не может быть. Как бывало весело в этот день дома! Давно-давно. Когда живой еще был папа ... Потом она уже со страхом ждала пасхи. Впрочем, и каждому празднику. Но особенно пасхи. Потому что именно тогда напивался до беспамятства отчим. Совсем другие, чем раньше, при папе, начали приезжать к ним гости. Нет, не к ним, к нему. Мама заводила детей в спальню, запрещала выходить, чтобы они ничего не видели и не слышали.