William Gibson, 2008. Photo by Christopher Morris
Для меня меньше всего имеет значение, насколько точно фантастика предсказывает будущее. Её успехи в этом деле весьма и весьма посредственны. Если вы посмотрите на историю научной фантастики, на то, что, по мнению писателей, должно было случиться и на то, что произошло на самом деле - дела очень плохи. Мы почти всегда ошибаемся. В основе нашей репутации провидцев лежит способность людей изумляться когда нам удаётся что-то угадать. Артур Кларк предсказал спутники связи и многое другое. Да, это поразительно, когда кто-то из нас оказывается прав, но чаще всего мы ошибаемся.
Если вы будете читать много старой фантастики, как это делал я, вы обязательно увидите, насколько сильно мы ошибались. Я промахивался гораздо чаще, чем попадал в точку. Но я был готов к этому. Я знал об этом ещё до того, как начал писать. Ничего с этим не поделаешь.
То, что в «Нейроманте» описано, как сеть будущего, как интернет, на самом деле совершенно не похоже на настоящий интернет. Я описал нечто. Я не смог правильно угадать, чем это будет, но у меня получилось передать ощущение от этого «нечто». И благодаря этому ощущению я опередил всех. Дело даже не в том, что другие предсказания были хуже. Просто в начале 80-х вообще очень мало фантастов обращали внимание на компьютерные сети. Они писали о другом.
Мне повезло, невероятно повезло - я очень вовремя увлёкся идеей написать о цифровом мире. Невероятная удача! Когда я писал роман, вернее даже ещё раньше, года за два до этого, когда я писал пару рассказов, из которых потом вырос «Нейромант», из которых выросла вообще вся вселенная «Нейроманта» - у меня ушла неделя-другая на каждый - я писал и думал: «Только бы успеть! Только бы успеть опубликовать их прежде, чем ещё 20 000 человек, которые прямо сейчас пишут абсолютно то же самое, опубликуют своё!» Потому что я думал, что это совершенно банально.
Ностальгия - это такой тревожный звоночек для каждого человека. Всякий раз когда я ловлю себя на мысли о том, каким было «Х» раньше, что оно было лучше, чем сейчас, или что «Y» уже не то, что во времена моей молодости, я щупаю пульс, проверяя, не заболел ли я консерватизмом?
На протяжении всей истории человечества были слышны страдальческие голоса: «Ну что за молодёжь пошла?… Вот мы в их годы!» Я слышу это постоянно с тех пор как стал достаточно старым, чтобы обращать внимание на такое, и я отчаянно пытаюсь удержаться, чтобы самому не начать брюзжать. Потому что если я не удержусь, то, в каком-то смысле, со мной будет покончено. По крайней мере с моей способностью предсказывать будущее. Я ненавижу, когда вещи, которые я любил, уходят в прошлое. Но если это заставит меня сопротивляться переменам, то значит у меня проблемы. Вот что я об этом думаю.
То, что есть сейчас, в чём-то отличается от того, что было раньше. Но в чём-то остаётся тем же самым. Мы просто смотрим на это с разных точек зрения. Я думаю, что за последние 30 или 40 лет произошли фундаментальные изменения, с которыми мы до сих пор толком не разобрались. Потому что эти изменения происходят с нами самими, здесь и сейчас. Мы внутри них, мы неспособны охватить их целиком. Время расставит всё по местам.
Я люблю сравнивать, - чтобы найти точку опоры в этом круговороте - что англичане викторианской эпохи думали о себе, и что мы думаем о них теперь. Потому что между этими двумя представлениями нет вообще ничего общего. Они, наверное, умерли бы на месте, если бы узнали наше мнение. Они считали себя венцом творения. Мы твёрдо уверены, что это не так. С нашей точки зрения они были неполноценными, ущербными и ужасно самовлюблёнными. Я думаю, что точно так же из будущего будут смотреть на нас. Но мы не более способны посмотреть на себя со стороны, чем были способны викторианцы.
Это нормально, я просто считаю, что об этом не стоит забывать. И ко мне самому это тоже относится. Я не говорю, что я особенный, что я выше толпы.
Уильям Гибсон, интервью журналу Wired, 2012 г.
* * * * * * * * * *
17 марта 1948 года в городе Конуэй, США родился писатель Уильям Форд Гибсон