"Двенадцатая ночь" Остермайера в Комеди Франсез
Я уже видела в кино одну постановку «Двенадцатой ночи», - со Стивеном Фраем, в театре «Глобус», это было очень стилизованно, изысканно и смешно. Здесь же было совсем иначе: современно, актуально, порой фарсово, и - грустно.
По первым ощущениям, спектакль как будто лишен художественного единства. Ну право же, люди в костюмах обезьян, люди в трусах, бутафорские пальмы, на полу песок, ослепительно белая «комната» с холодной «люстрой»... И тут же ангельский контртенор с ренессансными мадригалами. Но по мере действия ты неожиданно втягиваешься, принимая новый для себя опыт.
Спектакль не про забавное событие. Он про нашу забавную культуру, которая играет с культурными знаками и порой заигрывается. Он и про театр: хотите приморскую Иллирию? Вот вам песок и обезьяны, и царь в меховом манто. И про телесность: а что, если мы оставим героям знаки отличий, мундиры и позументы - и оставим их без штанов, в белье? Получается целый космос разных человеческих ног: мы привыкли их прятать, а тут они полноценный участник драматического действия.
Странное, но затягивающее сочетание откровенного фарса, политических острых шуток, - и музыкальной высокой лирики, и вполне всерьез играемых переживаний. При том, что спектакль в оформлении в высшей степени условен, артисты вполне подлинно вживаются, на останавливаясь на остранении. Дени Подалидес в роли Орсино как будто все время прислушивается к голосу своей полуслепой, придуманной, но высокой страсти. Виола (Жоржиа Скалье) и Оливия (Аделин д'Эрми) выражают свои желания более телесно - отталкиваясь, притягиваясь к объекту чувства. Отсутствие этикетной застенчивости обнажает экзистенциальную серьезность любовных конфликтов и гендерных проблем в этом сюжете. Все не так уж смешно, и все не так уж просто разрешается.
Конечно, много и откровенно смешного, - и тоже очень телесного: в стриптизе рок-звезды Эндрю (Кристоф Монтене), в бутафорском животе Тони (Лоран Стоккер), в потрясающе смешном и малоприличном костюме Мальволио (Себастьен Пудеру) прослеживаются непривычные смеховые традиции, особая культура карнавальности, полное раскрепощение, которое вызывает хохот во французском зале.
Но в конце градус серьезности повышается, вновь актуализируя экзистенциальность конфликта. Орсино целует Виолу, а затем - Оливию; Оливия - Себастьяна, а затем - Виолу... Ясно, что счастливый конец - совсем не конец. И трагическим многоточием - упрек Шекспиру, слишком просто закончившему одну из сюжетных линий: рушатся белые стены, и мы видим, что забытый, униженный Мальволио там, сзади, за пределами сцены - повесился. Не все так уж хорошо кончается.
Ощущение от спектакля тревожаще-серьезное; и вспоминаются мадригалы, которые в своей сладкой любовной тоске содержат и ноту боли.
Спасибо Theatre HD, подвижникам своего дела! Вы крутые! И лично Майе Фарафоновой :)