Скажу за "Фигаро"
Я думала наивно, что блогеров позовут на пресс-показ "Фигаро" в Краснодарском драмтеатре. Но нет, культурная политика сменилась, друзья мои. Я даже как журналист/критик попасть не смогла. Причем не смогла аккредитоваться ни от одного издания. Кому-то я не нравлюсь :)) Ну или механизмы аккреитации перестали работать как должно.
Пришлось пробираться тайными тропами. Хорошая девочка, ведающая приглашением прессы, изумленно сказала: "Вера, а вы тут какими судьбами?!". Я отвечала: "Просто пришла посмотреть спектакль". К ее чести, она стала извиняться, что она не виновата, что меня не пускали. Ну и под локотки меня не вывели, что тоже делает честь драмтеатру :))))
А в следующий раз, конечно, пойду по билетам. Себе дороже.
Так вот, за "Фигаро". По оценке задумка/реализация - 5/2,5.
Такую комедию, как «Женитьба Фигаро» - кучерявую, старинную, завязанную на неактуальных социальных отношениях, весьма непросто поставить сегодня, не проваливаясь ни в скучную костюмную архаику, ни в безудержное осовременивание (ведь в некоторых столичных постановках герои поют шансон). Режиссеру Дмитрию Петруню пройти по этой тонкой грани удалось, хотя получилось в постановке далеко не все.
На пресс-показ было так непросто попасть, что казалось: готовится какая-то бомба. Либо в хорошем смысле, либо - как вышло с приснопамятным «Мнимым больным», с которого ушел тысячный зал драмтеатра. (Кстати, спектакль в постановке Ивана Осипова был как минимум любопытен, хотя смотреть его было и непросто.)
Однако «Фигаро» не оправдал крайних ожиданий: постановка была интересно задумана, но распадалась на части - подобно газону на сцене, от которого Фигаро (Михаил Дубовский) вдруг оторвал лоскут.
В качестве текстовой основы был взят классический тяжеловатый перевод Н. Любимова. Режиссер увидел в «Фигаро» историю о театральности жизни. Костюмы и грим Дмитрия Разумова, пластика Евгении Пичкалевой создали из актеров марионеток, лицедеев, надели на них маски, в которых знакомые лица высветились по-новому. Постановщик умело сыграл на противопоставлении плотного и легкого грима, маски и лица, высоких растрепанных париков и гладких волос. Все это создает определенное напряжение между театральностью и естественностью; и монолог героя, снявшего парик, кажется особенно откровенным, - будь то граф Альмавива или Фигаро.
В начале спектакля и музыка Валентина Демина, и взлетающая с огромных париков пудра, и выбеленные лица с наведенными бровями обещали зрелище необычное и стильное. Ожидания оправдались - но в основном в отношении зрелища.
Глубина подсвеченного задника огромной сцены, переливы полосок в оформлении костюмов и тканей, обилие зелени создавали ощущение простора, отдыха, лета: недаром же во время суда рядом раскладывается скатерть для пикника. В первом действии сценография полупрозрачных занавесей и белых высоких рам была несколько однообразна. Но во втором акте сцена приятно удивляла быстрой сменой декораций, стильным и ироничным использованием материалов, - того же газона, к примеру.
Однако спектакль по большей мере так и остался в рамках театра художника. Общий стиль распространился на костюмы и грим, но не на игру.
Вероятно, режиссеру и актерам не хватило времени, чтобы выработать общие правила игры. Артисты существовали на сцене каждый в своей плоскости. Кто-то «пробрасывал» непростой старомодный текст, кто-то излишне старался, а кто-то, кажется, не вполне твердо помнил роль; вместе выходило скучновато. Моя соседка прочно уснула в первом акте. Исполнителям главных ролей мучительно не хватало легкости, которая когда-то отличала эту комедию и которая в свое время вдохновила Моцарта.
Удачно и неожиданно выделялись в том составе, что я увидела, Марселина (Татьяна Корякова) и органичный, безмерно изящный граф Альмавива (Алексей Сухоручко) - его роль стала почти бенефисной, обрела глубокое звучание, и получилось прямо по Бомарше: «когда в этой роли выступил превосходный актер …, то она оттенила все прочие роли и обеспечила пьесе успех». Но в основном «действующие лица без речей» оказались ярче и выразительнее тех, кому достались слова.
Есть в постановке режиссерские находки, актуализирующие старинную комедию. Весьма современно и остро звучит монолог Марселины о неуважении прав женщин. Неожиданное решение связано с мрачным монологом Фигаро: его слова переходят от артиста к артисту. Виталий Стеблецов и Александр Крюков говорят с ним в унисон, создавая объемную картину бедствий героя в юности. Этот эпизод поднимает действие над плоскостью текста, кажется реализацией весьма удачной задумки, до которой не дотягивает весь спектакль.
Несмотря на архаичность текста, немало в нем и актуальности. В монологе Фигаро звучат до боли современные слова о театре: «Я состряпал комедию из гаремной жизни. Я полагал, что, будучи драматургом испанским, я без зазрения совести могу нападать на Магомета. В ту же секунду некий посланник <...> приносит жалобу, что я в своих стихах оскорбляю блистательную Порту, Персию, часть Индии, весь Египет, а также королевства: Барку, Триполи, Тунис, Алжир и Марокко. И вот мою комедию сняли в угоду магометанским владыкам, ни один из которых, я уверен, не умеет читать». Напоминает историю о том, как митрополит и министр судили и уволили одного директора театра, так и не посмотрев спектакль, не правда ли?
И о свободе слова у Бомарше тоже все сказано: «я только не имею права касаться в моих статьях власти, религии, политики, нравственности, должностных лиц, благонадежных корпораций, Оперного театра, равно как и других театров, а также всех лиц, имеющих к чему-либо отношение, - обо всем же остальном я могу писать совершенно свободно под надзором двух-трех цензоров».
В свое время пьеса была настолько смелой, что ее раз за разом, в разных странах, запрещала цензура. Ведь тогда театр был главной трибуной общественного мнения. Краснодарский «Фигаро» - очаровательная вещица о старинных днях, в меру красивая и в меру скучная. Возможно, все это простительно для предпоказа: все-таки спектакль создается за несколько премьерных показов, растет, видоизменяется. Но, как правило, спектакль без присмотра режиссера, прирастая актерским опытом, теряет в цельности. Посмотрим, что произойдет с «Женитьбой Фигаро».
В оригинальном посте - доставляют комментарии, как нередко на Кублоге, впрочем :)
Фото из группы театра Вконтакте.
Пришлось пробираться тайными тропами. Хорошая девочка, ведающая приглашением прессы, изумленно сказала: "Вера, а вы тут какими судьбами?!". Я отвечала: "Просто пришла посмотреть спектакль". К ее чести, она стала извиняться, что она не виновата, что меня не пускали. Ну и под локотки меня не вывели, что тоже делает честь драмтеатру :))))
А в следующий раз, конечно, пойду по билетам. Себе дороже.
Так вот, за "Фигаро". По оценке задумка/реализация - 5/2,5.
Такую комедию, как «Женитьба Фигаро» - кучерявую, старинную, завязанную на неактуальных социальных отношениях, весьма непросто поставить сегодня, не проваливаясь ни в скучную костюмную архаику, ни в безудержное осовременивание (ведь в некоторых столичных постановках герои поют шансон). Режиссеру Дмитрию Петруню пройти по этой тонкой грани удалось, хотя получилось в постановке далеко не все.
На пресс-показ было так непросто попасть, что казалось: готовится какая-то бомба. Либо в хорошем смысле, либо - как вышло с приснопамятным «Мнимым больным», с которого ушел тысячный зал драмтеатра. (Кстати, спектакль в постановке Ивана Осипова был как минимум любопытен, хотя смотреть его было и непросто.)
Однако «Фигаро» не оправдал крайних ожиданий: постановка была интересно задумана, но распадалась на части - подобно газону на сцене, от которого Фигаро (Михаил Дубовский) вдруг оторвал лоскут.
В качестве текстовой основы был взят классический тяжеловатый перевод Н. Любимова. Режиссер увидел в «Фигаро» историю о театральности жизни. Костюмы и грим Дмитрия Разумова, пластика Евгении Пичкалевой создали из актеров марионеток, лицедеев, надели на них маски, в которых знакомые лица высветились по-новому. Постановщик умело сыграл на противопоставлении плотного и легкого грима, маски и лица, высоких растрепанных париков и гладких волос. Все это создает определенное напряжение между театральностью и естественностью; и монолог героя, снявшего парик, кажется особенно откровенным, - будь то граф Альмавива или Фигаро.
В начале спектакля и музыка Валентина Демина, и взлетающая с огромных париков пудра, и выбеленные лица с наведенными бровями обещали зрелище необычное и стильное. Ожидания оправдались - но в основном в отношении зрелища.
Глубина подсвеченного задника огромной сцены, переливы полосок в оформлении костюмов и тканей, обилие зелени создавали ощущение простора, отдыха, лета: недаром же во время суда рядом раскладывается скатерть для пикника. В первом действии сценография полупрозрачных занавесей и белых высоких рам была несколько однообразна. Но во втором акте сцена приятно удивляла быстрой сменой декораций, стильным и ироничным использованием материалов, - того же газона, к примеру.
Однако спектакль по большей мере так и остался в рамках театра художника. Общий стиль распространился на костюмы и грим, но не на игру.
Вероятно, режиссеру и актерам не хватило времени, чтобы выработать общие правила игры. Артисты существовали на сцене каждый в своей плоскости. Кто-то «пробрасывал» непростой старомодный текст, кто-то излишне старался, а кто-то, кажется, не вполне твердо помнил роль; вместе выходило скучновато. Моя соседка прочно уснула в первом акте. Исполнителям главных ролей мучительно не хватало легкости, которая когда-то отличала эту комедию и которая в свое время вдохновила Моцарта.
Удачно и неожиданно выделялись в том составе, что я увидела, Марселина (Татьяна Корякова) и органичный, безмерно изящный граф Альмавива (Алексей Сухоручко) - его роль стала почти бенефисной, обрела глубокое звучание, и получилось прямо по Бомарше: «когда в этой роли выступил превосходный актер …, то она оттенила все прочие роли и обеспечила пьесе успех». Но в основном «действующие лица без речей» оказались ярче и выразительнее тех, кому достались слова.
Есть в постановке режиссерские находки, актуализирующие старинную комедию. Весьма современно и остро звучит монолог Марселины о неуважении прав женщин. Неожиданное решение связано с мрачным монологом Фигаро: его слова переходят от артиста к артисту. Виталий Стеблецов и Александр Крюков говорят с ним в унисон, создавая объемную картину бедствий героя в юности. Этот эпизод поднимает действие над плоскостью текста, кажется реализацией весьма удачной задумки, до которой не дотягивает весь спектакль.
Несмотря на архаичность текста, немало в нем и актуальности. В монологе Фигаро звучат до боли современные слова о театре: «Я состряпал комедию из гаремной жизни. Я полагал, что, будучи драматургом испанским, я без зазрения совести могу нападать на Магомета. В ту же секунду некий посланник <...> приносит жалобу, что я в своих стихах оскорбляю блистательную Порту, Персию, часть Индии, весь Египет, а также королевства: Барку, Триполи, Тунис, Алжир и Марокко. И вот мою комедию сняли в угоду магометанским владыкам, ни один из которых, я уверен, не умеет читать». Напоминает историю о том, как митрополит и министр судили и уволили одного директора театра, так и не посмотрев спектакль, не правда ли?
И о свободе слова у Бомарше тоже все сказано: «я только не имею права касаться в моих статьях власти, религии, политики, нравственности, должностных лиц, благонадежных корпораций, Оперного театра, равно как и других театров, а также всех лиц, имеющих к чему-либо отношение, - обо всем же остальном я могу писать совершенно свободно под надзором двух-трех цензоров».
В свое время пьеса была настолько смелой, что ее раз за разом, в разных странах, запрещала цензура. Ведь тогда театр был главной трибуной общественного мнения. Краснодарский «Фигаро» - очаровательная вещица о старинных днях, в меру красивая и в меру скучная. Возможно, все это простительно для предпоказа: все-таки спектакль создается за несколько премьерных показов, растет, видоизменяется. Но, как правило, спектакль без присмотра режиссера, прирастая актерским опытом, теряет в цельности. Посмотрим, что произойдет с «Женитьбой Фигаро».
В оригинальном посте - доставляют комментарии, как нередко на Кублоге, впрочем :)
Фото из группы театра Вконтакте.