НАРИСОВАНО или НАПЕЧАТАНО?
Над Петиной раскладушкой в деревенском доме висит картина. Она изображает, как к Тарасу Бульбе приехали его сыновья - Остап и Ондрий, то есть Андрей. А он, Тарас Бульба, их подначивает, чтобы подраться. На крыльце мама их стоит в украинской вышиванке и в полосатом переднике, но с выражением скорбным и умильным одновременно, рукой щеку подперла. Возле дома фруктовые деревья, а сзади степь. Остап здоровый, похож на быка и на дьякона, набычился, сейчас драться начнет. А Андрей тонкий, у него усы тонкие и брови, сам смуглый, но с румянцем на щеках и с печальными глазами, и губы немного припухшие, и нос тонкий и длинный. Не как у Гоголя, но всё же. Хорошая картина. Пете нравится.
Только вот вопрос: нарисована она или напечатана? Никак не поймешь. Сколько Петя ни прищуривал глаз, даже пальцем делал его узким, как у китайцев, - нет, нельзя определить. То есть не видно точек этих, которые называются «растр». Потому что, когда цветная печать идет, то если в лупу посмотреть, то оказывается - там только точки: красные, зеленые, синие, желтые… и никаких мазков. Зато без лупы - сразу и мазки и всё, будто живопись маслом или акварелью. Такой вот обман зрения.
Конечно, в лупу было бы видно, но тогда надо картину снимать, а она хозяйская, нельзя. Или можно ещё на раскладушку встать и посмотреть поближе. О! это идея! Правда, лупы нет, она в Москве. Но, может, и так получится разглядеть…
Петя встает на раскладушку, не на середину, а на эти, как их - ну, в общем, на ребра, и вытягивает лицо к картине. Руками о стенку опирается. Что за стенка?! Оставили бы бревенчатую, а то обои как-то вспухли и существуют сами по себе. Нет… не видать…
- А-ааа!!! - Раскладушка отъезжает от стенки, и Петя валится на пол. Вот и не больно совсем.
Нет. Надо вечером при свете. И папу попросить: он художник, ему виднее.
Вечер наступает не скоро: дни-то длинные, хотя уже начали убавляться. Маме это страшно не нравится, так как - значит отпуск заканчивается, опять школа, уроки давать… Мама говорит: «Надо такой отпуск, чтобы под конец все химические формулы забыть!» Но это она так, не забудет формулы, куда ж? И отпуск у учителей длинный - целых пятьдесят шесть дней!
Вечером перед тем, как спать идти, Петя пристает к папе:
- Посмотри, нарисовано или напечатано?!
Папа посмеивается, и уже в ночной рубашке залезает на Петину раскладушку и близко-близко разглядывает картину. Петя стоит рядом на полу с полуоткрытым от напряжения ртом.
- Все таки, по-моему… - папа оборачивается к Пете, но фраза повисает, так как папа немного теряет равновесие и … нет, не падает, а наступает в самую середину раскладушки. Раздается треск, брезент рвется, и папа оказывается на полу вместе с матрасом, одеялом и всем там. Он быстро выбирается на чистое место и чувствует себя немного виноватым:
- «Нарисовано… напечатано». Вот и посмотрели…
Мама входит и начинает ужасаться:
- Что тут у вас происходит?!!
- Да вот картину изучали: нарисована она или напечатана, - задумчиво отвечает папа, стоя в ночной рубашке возле сломанной раскладушки.
- Делать вам нечего! Как теперь спать Пете?! Ладно, я на террасе посплю, а Петя пусть на моей кровати.
«На моей кровати» - насупливается Петя. - Какая же это кровать, когда тоже раскладушка, только военная. Она, ох, как скрипит во сне! Не повернуться: сразу все просыпаются». Но он этого не говорит, он молча переживает. Когда мама, забрав свою постель и застелив Пете военную раскладушку, уходит на террасу, Петя тихонько просит папу:
- Пап, давай зажжем лампадку, а?
Лампадка красная и, если свет погасить, то она чуть-чуть освещает икону, на которой Богородица в бумажных цветах и Младенец рядом стоит. Зажжешь лампадку, и делается сразу так, будто раскладушка совсем не сломана.
- Давай, - откликается папа.
Он всё в той же ночной рубашке зажигает фитилек, и лампадка наливается рубиновым светом. А на противоположной стене возникает огромная папина тень, которая, когда он подходит к своей кровати, уменьшается, уменьшается…
- Всё. Спать. А лампадка пусть погорит: там много масла, я налил.
«Да… - мечтает Петя, - завтра пойдем купаться и будем делать разные фигуры, то есть картины изображать разные. Это мы с папой любим… Если обернуться простыней через левое плечо, ногу отставить и руку правую вопросительно вытянуть, то получится картина Ге, а если сесть и…»
Но дальше Петя не думает, потому что засыпает. Папа спит, отвернувшись к стенке. Огонек лампадки стоит, как солдат на часах, не шелохнувшись. И на картине, которая то ли нарисована, то ли напечатана, Тарас Бульба подначивает своих сыновей: «А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой! Что это на вас за поповские подрясники?» Только ничего этого не видно, так как совсем темно, и всё на картине сливается в один черный прямоугольник.
10 сент. 2016 г.
Только вот вопрос: нарисована она или напечатана? Никак не поймешь. Сколько Петя ни прищуривал глаз, даже пальцем делал его узким, как у китайцев, - нет, нельзя определить. То есть не видно точек этих, которые называются «растр». Потому что, когда цветная печать идет, то если в лупу посмотреть, то оказывается - там только точки: красные, зеленые, синие, желтые… и никаких мазков. Зато без лупы - сразу и мазки и всё, будто живопись маслом или акварелью. Такой вот обман зрения.
Конечно, в лупу было бы видно, но тогда надо картину снимать, а она хозяйская, нельзя. Или можно ещё на раскладушку встать и посмотреть поближе. О! это идея! Правда, лупы нет, она в Москве. Но, может, и так получится разглядеть…
Петя встает на раскладушку, не на середину, а на эти, как их - ну, в общем, на ребра, и вытягивает лицо к картине. Руками о стенку опирается. Что за стенка?! Оставили бы бревенчатую, а то обои как-то вспухли и существуют сами по себе. Нет… не видать…
- А-ааа!!! - Раскладушка отъезжает от стенки, и Петя валится на пол. Вот и не больно совсем.
Нет. Надо вечером при свете. И папу попросить: он художник, ему виднее.
Вечер наступает не скоро: дни-то длинные, хотя уже начали убавляться. Маме это страшно не нравится, так как - значит отпуск заканчивается, опять школа, уроки давать… Мама говорит: «Надо такой отпуск, чтобы под конец все химические формулы забыть!» Но это она так, не забудет формулы, куда ж? И отпуск у учителей длинный - целых пятьдесят шесть дней!
Вечером перед тем, как спать идти, Петя пристает к папе:
- Посмотри, нарисовано или напечатано?!
Папа посмеивается, и уже в ночной рубашке залезает на Петину раскладушку и близко-близко разглядывает картину. Петя стоит рядом на полу с полуоткрытым от напряжения ртом.
- Все таки, по-моему… - папа оборачивается к Пете, но фраза повисает, так как папа немного теряет равновесие и … нет, не падает, а наступает в самую середину раскладушки. Раздается треск, брезент рвется, и папа оказывается на полу вместе с матрасом, одеялом и всем там. Он быстро выбирается на чистое место и чувствует себя немного виноватым:
- «Нарисовано… напечатано». Вот и посмотрели…
Мама входит и начинает ужасаться:
- Что тут у вас происходит?!!
- Да вот картину изучали: нарисована она или напечатана, - задумчиво отвечает папа, стоя в ночной рубашке возле сломанной раскладушки.
- Делать вам нечего! Как теперь спать Пете?! Ладно, я на террасе посплю, а Петя пусть на моей кровати.
«На моей кровати» - насупливается Петя. - Какая же это кровать, когда тоже раскладушка, только военная. Она, ох, как скрипит во сне! Не повернуться: сразу все просыпаются». Но он этого не говорит, он молча переживает. Когда мама, забрав свою постель и застелив Пете военную раскладушку, уходит на террасу, Петя тихонько просит папу:
- Пап, давай зажжем лампадку, а?
Лампадка красная и, если свет погасить, то она чуть-чуть освещает икону, на которой Богородица в бумажных цветах и Младенец рядом стоит. Зажжешь лампадку, и делается сразу так, будто раскладушка совсем не сломана.
- Давай, - откликается папа.
Он всё в той же ночной рубашке зажигает фитилек, и лампадка наливается рубиновым светом. А на противоположной стене возникает огромная папина тень, которая, когда он подходит к своей кровати, уменьшается, уменьшается…
- Всё. Спать. А лампадка пусть погорит: там много масла, я налил.
«Да… - мечтает Петя, - завтра пойдем купаться и будем делать разные фигуры, то есть картины изображать разные. Это мы с папой любим… Если обернуться простыней через левое плечо, ногу отставить и руку правую вопросительно вытянуть, то получится картина Ге, а если сесть и…»
Но дальше Петя не думает, потому что засыпает. Папа спит, отвернувшись к стенке. Огонек лампадки стоит, как солдат на часах, не шелохнувшись. И на картине, которая то ли нарисована, то ли напечатана, Тарас Бульба подначивает своих сыновей: «А поворотись-ка, сын! Экой ты смешной какой! Что это на вас за поповские подрясники?» Только ничего этого не видно, так как совсем темно, и всё на картине сливается в один черный прямоугольник.
10 сент. 2016 г.