Морская поэма. опять продолжение.
Еще кусок поэмы, для тех, кто ждет - насколько меня сегодня хватило
Если вы посмотрите полный текст, то там видно, что на четверостишия и двустишия поэма разбита не по смысловым разделениям, а по формальным. Поэтому как отдельные слова из предыдущего куска забираются на другую строку, так и половина фразы отделяется от своего начала и прибивается к другой, посторонней строчке. Поэтому я буду менять разделения, чтобы сбивать вместе то, что логически вместе.
Эта, обзор трёх куч,
Детства скрипичный ключ.
Подобрала у рыбацкой лодки.
Это - голодной тоски обглодки:
Камень - тебя щажу, -
Лучше волны гложу,
Осатанев на пустынном спуске.
Думаю, у лодки она подобрала ракушки из предыдущего куска. А вот дальше начинается про чувства. И у них странным образом все время размываются и изменяются объектно-субъектные отношения.
Вот возьмем обглодки - это ведь скорее обглодки - чего?- того, что глодалось. Но тут явно голодная тоска внутри автора что-то грызла. Не может же быть, чтобы она сама глодала свою голодную тоску и от тоски остались обглодки?
Поэтому я предпочитаю думать так: внутри МЦ голодная тоска, которая могла бы глодать Пастернака - желанием увидеться, тоской по встрече - но его щадит, вместо него берет камень. Камень, принесенный физически в этот сон - это камень с пляжа, обкатанный как будто волнами. И он же одновременно - метафорический дар, в переносном смысле - образ ее тоски, бесплодности вокруг - даже обглодок - не еды или фруктов, а жестокого бесплодного камня.
Осатанев на пустынном спуске - это скорее всего ее настоящий спуск к морю, среди чахлых деревьев в стороне от деревни. Пустынный - и потому что крестьянам вандейским не до праздности на пляже - и потому что с нею рядом нет Пастернака.
Это? - какой-то любви окуски:
Восстановить не тщусь:
Так неглубок надкус.
Так и лежит не внесённый в списки.
Окуски - такое нечастое слово, в ту же степь, что и огрызки. Опять же ее употребление. Окусок, как и огрызок - это то, что объели (окусали) кругом, и осталась серединка объетая - она и есть окусок.
Но дальше видно, что она считает за окусок, не оставшийся после съедения кусок, а откушенные куски - как оторванный себе кусочек от целого. Потому что пишет про это - восстановить не тщусь - не буду(напрасно) прикладывать усилия, чтобы по кусочку восстановить целое, большое. Для целого слищком много не хватает - слишком неглубоко надкушено, незначительный кусочек достался. Настолько незначительный, что даже в списки любвей не внесен этот окусок.
Тут еще очень примечательна произносительная норма. По рифме "надкус" видно, что она произносит "не тщус"! Я помню в старых фильмах такое произношение - тщус, боюс - "Не бойса, мальчик!" - "А я и не боюс!"
Это - уже не любви - огрызки:
Совести. Чем слезу
Лить-то - её грызу,
Не угрызомую ни на столько.
А вот и "огрызки" подоспели! На сей раз, говорит она не огрызки любви, а огрызки совести. И все дальнейшее делает понимание, что же там с совестью, затрудненным - потому что развернуто наоборот в области объекта-субъекта.
Остались огрызки совести? Звучит не очень хорошо! "У тебя совесть есть или одни ее огрызки остались?" Но тут мы видим, что это она совесть грызет - сама (в отличие от распространенного понимания, что совесть грызет человека). И что грызет ее МЦ вместо того, чтобы лить слезы. Опять непонятно - чтобы не грустить и не тосковать - нужно грызть свою совесть? И при этом совесть оказывается не угрызомой ни на сколько. То есть одновременно не поддается угрызаниям, остается целой и монолитной - и находится в огрызках, которые МЦ захватила с собой в сон.
Эти взаимоотношения с совестью остались мне, честно говоря, не понятными.
Это - да нашей игры осколки
Завтрашние. Не видь.
Жаль ведь. Давай делить.
"Давай делить" относится к следующей строке. А тут только про то, что завтра этой их игры во сне уже не будет, она разобьется. Но завтрашние осколки разбитой сегодняшней игры у нее среди разных находок-сокровищ. Но лучше пусть он их не видит, потому что жалко - и сна прошедшего,и воображаемой встречи, и того, что даже это, воображаемое, разобъется в осколки.
Кроме ракушек, кстати, все остальное - образы, а не конкретные предметы, и все они объединяются общим сквозным состоянием - обглодки, окуски, огрызки, осколки. И оно как-то отошло от идеи моря - потому что это все ее вещи, из себя произведенные, с собой носимые, а не морем подаренные, у волны забранные. Скорее всего в этой почти пустыни у моря прочувствованные, житьем у него вызванные - или замеченные в себе.
Жаль ведь. Давай делить.
Не что понравится, а что выну.
(К нам на кровать твоего бы сына
Третьим - нельзя ль в игру?)
Первая - я беру.
Поскольку про осколки его попросили не видеть, дальнейшее "Давай делить" - про то, что дальше у нее насобрано, что еще не вынуто. Если бы было вынуто и разложено - можно было бы делить кому что нравится. Но она вынимает то, что спрятано до сих пор и раздает сама. Решила вон себе первой брать. ( А потом, кажется вообще забыла про идею очередности!)
Сына на кровать третьим - я подозреваю, это именно тот его сын, которого она в письмах к нему все хотела родить. Это у нее было навязчивой идеей - она несколько раз планировала-хотела родить от кого-то, в кого была влюблена сейчас, сына. Зачем, куда, на какие силы и время? Она и с теми-то детьми , что были, еле справлялась. Либо не любила, либо любила - но они страшно отнимали от ее возможности быть поэтом, работать. Явно она не собиралась приглашать третьим своего реального Мура, которому был год-полтора в это время, и скорее всего не имела в виду сына Пастернака и его жены - трехлетнего. В общем, раз уж мы играем, нельзя ли включить в игру нашего сына?
Первая - я беру.
Только песок, между пальцев, ливкий.
Стой-ка: какой-то строфы отрывки:
«Славы подземный храм».
Ладно. Допишешь сам.
Теперь возникли не просто предметы - камни и ракушки, но и песок, будто она принесла с собой все сразу - кусок берега и даже не знает, что там попадется. "Ливкий" - придуманное ею слово - очень выразительное и живописное, правда? Не просто проливающийся сквозь пальцы, а обладающий качеством протекать, выливаться.
Выудила из этого песка странный обрывок. Между тем, это строчка из ее собственной драмы "Ариадна", слова Тезея, когда он говорит сам с собою во дворце Миноса. Как я не вертела - непонятно, к чему ее приложить. Но вот этот отрывок стихотворной строки начинает новую тему - литературную. Строфа, самоцитата, внезапное махнутие рукой - сам допишешь. Что? Что он должен дописать? Ее драму? Что-то в ответ на ее драму? Ариадна помогла Тезею выбраться из лабиринта и победить чудовище. Он женился на ней - и жестоко бросил потом. Может это бессознательная такая ассоциация у МЦ - с отношениями с Пастернаком? Она его вывела на новый уровень стихов, вывела из какого-то кризиса, он в благодарность на ней "женился" - удаленно стал считать ее самым важным наряду с женою человеком(женщиной, вернее) в своей жизни - но в этом году не решился приехать, они опять не увиделись - то есть явно выбрал другое, не ее.
Только песок, между пальцев, плёский.
Стой-ка: гремучей змеи обноски:
Ревности! Обновясь
Гордостью назвалась.
И поползла себе с полным правом.
Опять такой же зачин - песок между пальцев, выливается, выплескивается - и снова что-то находится. Сброшенная шкурка гремучей змеи. Гремучие змеи водятся, главным образом в Америке. То есть для нее это не картинка из природы, которую она видела - это опять метафора, образ, и "гремучая" здесь просто для звукового рисунка - шумная, громкая, стучащая (в виски) ревность. (Пастернак вызывал у нее ревность - и жена постоянно упоминается, и женщины, домогающиеся, и собственная слабость к женскому полу). Но сбросим кожу - и превратим ревность в гордость. Гордость может не сидеть в углу и нервно греметь - а ползти себе куда хочет, с полным правом на свободу.
А к линии огрызков и окусков добавляется дальше - отрывки, обноски. Такая странная линия каких-то жалких кусков и случайных обрывков жизни. Сначала - давай играть, и даже ребенка третьим в игру - а потом все что вынимается - и не детское, и не игровое, и не веселое - в сочетании с приглашением играть макабрическое какое-то.
Если вы посмотрите полный текст, то там видно, что на четверостишия и двустишия поэма разбита не по смысловым разделениям, а по формальным. Поэтому как отдельные слова из предыдущего куска забираются на другую строку, так и половина фразы отделяется от своего начала и прибивается к другой, посторонней строчке. Поэтому я буду менять разделения, чтобы сбивать вместе то, что логически вместе.
Эта, обзор трёх куч,
Детства скрипичный ключ.
Подобрала у рыбацкой лодки.
Это - голодной тоски обглодки:
Камень - тебя щажу, -
Лучше волны гложу,
Осатанев на пустынном спуске.
Думаю, у лодки она подобрала ракушки из предыдущего куска. А вот дальше начинается про чувства. И у них странным образом все время размываются и изменяются объектно-субъектные отношения.
Вот возьмем обглодки - это ведь скорее обглодки - чего?- того, что глодалось. Но тут явно голодная тоска внутри автора что-то грызла. Не может же быть, чтобы она сама глодала свою голодную тоску и от тоски остались обглодки?
Поэтому я предпочитаю думать так: внутри МЦ голодная тоска, которая могла бы глодать Пастернака - желанием увидеться, тоской по встрече - но его щадит, вместо него берет камень. Камень, принесенный физически в этот сон - это камень с пляжа, обкатанный как будто волнами. И он же одновременно - метафорический дар, в переносном смысле - образ ее тоски, бесплодности вокруг - даже обглодок - не еды или фруктов, а жестокого бесплодного камня.
Осатанев на пустынном спуске - это скорее всего ее настоящий спуск к морю, среди чахлых деревьев в стороне от деревни. Пустынный - и потому что крестьянам вандейским не до праздности на пляже - и потому что с нею рядом нет Пастернака.
Это? - какой-то любви окуски:
Восстановить не тщусь:
Так неглубок надкус.
Так и лежит не внесённый в списки.
Окуски - такое нечастое слово, в ту же степь, что и огрызки. Опять же ее употребление. Окусок, как и огрызок - это то, что объели (окусали) кругом, и осталась серединка объетая - она и есть окусок.
Но дальше видно, что она считает за окусок, не оставшийся после съедения кусок, а откушенные куски - как оторванный себе кусочек от целого. Потому что пишет про это - восстановить не тщусь - не буду(напрасно) прикладывать усилия, чтобы по кусочку восстановить целое, большое. Для целого слищком много не хватает - слишком неглубоко надкушено, незначительный кусочек достался. Настолько незначительный, что даже в списки любвей не внесен этот окусок.
Тут еще очень примечательна произносительная норма. По рифме "надкус" видно, что она произносит "не тщус"! Я помню в старых фильмах такое произношение - тщус, боюс - "Не бойса, мальчик!" - "А я и не боюс!"
Это - уже не любви - огрызки:
Совести. Чем слезу
Лить-то - её грызу,
Не угрызомую ни на столько.
А вот и "огрызки" подоспели! На сей раз, говорит она не огрызки любви, а огрызки совести. И все дальнейшее делает понимание, что же там с совестью, затрудненным - потому что развернуто наоборот в области объекта-субъекта.
Остались огрызки совести? Звучит не очень хорошо! "У тебя совесть есть или одни ее огрызки остались?" Но тут мы видим, что это она совесть грызет - сама (в отличие от распространенного понимания, что совесть грызет человека). И что грызет ее МЦ вместо того, чтобы лить слезы. Опять непонятно - чтобы не грустить и не тосковать - нужно грызть свою совесть? И при этом совесть оказывается не угрызомой ни на сколько. То есть одновременно не поддается угрызаниям, остается целой и монолитной - и находится в огрызках, которые МЦ захватила с собой в сон.
Эти взаимоотношения с совестью остались мне, честно говоря, не понятными.
Это - да нашей игры осколки
Завтрашние. Не видь.
Жаль ведь. Давай делить.
"Давай делить" относится к следующей строке. А тут только про то, что завтра этой их игры во сне уже не будет, она разобьется. Но завтрашние осколки разбитой сегодняшней игры у нее среди разных находок-сокровищ. Но лучше пусть он их не видит, потому что жалко - и сна прошедшего,и воображаемой встречи, и того, что даже это, воображаемое, разобъется в осколки.
Кроме ракушек, кстати, все остальное - образы, а не конкретные предметы, и все они объединяются общим сквозным состоянием - обглодки, окуски, огрызки, осколки. И оно как-то отошло от идеи моря - потому что это все ее вещи, из себя произведенные, с собой носимые, а не морем подаренные, у волны забранные. Скорее всего в этой почти пустыни у моря прочувствованные, житьем у него вызванные - или замеченные в себе.
Жаль ведь. Давай делить.
Не что понравится, а что выну.
(К нам на кровать твоего бы сына
Третьим - нельзя ль в игру?)
Первая - я беру.
Поскольку про осколки его попросили не видеть, дальнейшее "Давай делить" - про то, что дальше у нее насобрано, что еще не вынуто. Если бы было вынуто и разложено - можно было бы делить кому что нравится. Но она вынимает то, что спрятано до сих пор и раздает сама. Решила вон себе первой брать. ( А потом, кажется вообще забыла про идею очередности!)
Сына на кровать третьим - я подозреваю, это именно тот его сын, которого она в письмах к нему все хотела родить. Это у нее было навязчивой идеей - она несколько раз планировала-хотела родить от кого-то, в кого была влюблена сейчас, сына. Зачем, куда, на какие силы и время? Она и с теми-то детьми , что были, еле справлялась. Либо не любила, либо любила - но они страшно отнимали от ее возможности быть поэтом, работать. Явно она не собиралась приглашать третьим своего реального Мура, которому был год-полтора в это время, и скорее всего не имела в виду сына Пастернака и его жены - трехлетнего. В общем, раз уж мы играем, нельзя ли включить в игру нашего сына?
Первая - я беру.
Только песок, между пальцев, ливкий.
Стой-ка: какой-то строфы отрывки:
«Славы подземный храм».
Ладно. Допишешь сам.
Теперь возникли не просто предметы - камни и ракушки, но и песок, будто она принесла с собой все сразу - кусок берега и даже не знает, что там попадется. "Ливкий" - придуманное ею слово - очень выразительное и живописное, правда? Не просто проливающийся сквозь пальцы, а обладающий качеством протекать, выливаться.
Выудила из этого песка странный обрывок. Между тем, это строчка из ее собственной драмы "Ариадна", слова Тезея, когда он говорит сам с собою во дворце Миноса. Как я не вертела - непонятно, к чему ее приложить. Но вот этот отрывок стихотворной строки начинает новую тему - литературную. Строфа, самоцитата, внезапное махнутие рукой - сам допишешь. Что? Что он должен дописать? Ее драму? Что-то в ответ на ее драму? Ариадна помогла Тезею выбраться из лабиринта и победить чудовище. Он женился на ней - и жестоко бросил потом. Может это бессознательная такая ассоциация у МЦ - с отношениями с Пастернаком? Она его вывела на новый уровень стихов, вывела из какого-то кризиса, он в благодарность на ней "женился" - удаленно стал считать ее самым важным наряду с женою человеком(женщиной, вернее) в своей жизни - но в этом году не решился приехать, они опять не увиделись - то есть явно выбрал другое, не ее.
Только песок, между пальцев, плёский.
Стой-ка: гремучей змеи обноски:
Ревности! Обновясь
Гордостью назвалась.
И поползла себе с полным правом.
Опять такой же зачин - песок между пальцев, выливается, выплескивается - и снова что-то находится. Сброшенная шкурка гремучей змеи. Гремучие змеи водятся, главным образом в Америке. То есть для нее это не картинка из природы, которую она видела - это опять метафора, образ, и "гремучая" здесь просто для звукового рисунка - шумная, громкая, стучащая (в виски) ревность. (Пастернак вызывал у нее ревность - и жена постоянно упоминается, и женщины, домогающиеся, и собственная слабость к женскому полу). Но сбросим кожу - и превратим ревность в гордость. Гордость может не сидеть в углу и нервно греметь - а ползти себе куда хочет, с полным правом на свободу.
А к линии огрызков и окусков добавляется дальше - отрывки, обноски. Такая странная линия каких-то жалких кусков и случайных обрывков жизни. Сначала - давай играть, и даже ребенка третьим в игру - а потом все что вынимается - и не детское, и не игровое, и не веселое - в сочетании с приглашением играть макабрическое какое-то.