Практика в театре и гвоздики в полу
Смотрела сейчас каталог с выставки старого театрального художника, расчувствовалась, вспоминала разные истории в театрах:)
Мы за время учебы поработали практически во всех театрах города - где-то была учебная практика, куда-то нас срывали с уроков и посылали срочно доделывать задник к премьере. А на преддипломную практику нас с подругой С. отправили в татарский театр. Были, наверняка, у нас в группе кандидаты и более подходящие - некоторые стали известными татарскими художниками впоследствие.
Татарский театр был раем для актеров - зал каждый день заполнен до предела, публика приезжала из самых дальних районов, завсегдатаи ходили чуть не раз в неделю обязательно. Каждая смешная реплика, каждый удачный жест, каждая трогательная сцена сопровожалась немедленными аплодисментами, смеялись быстро, щедро, открыто. Я там как-то смотрела "Тартюфа" - но уже в новом специально выстроенном здании, а не старом особняке. Главную роль играл пожилой актер, народный артист - и играл великолепно. Публика устраивала овации после каждой реплики. Мы с подругой С. сидели в рядах с аудиопереводом. Переводчица смотрела спектакль с нами - она начинала безудержно смеяться в каких-то сценах, а потом уже, отсмеявшись до стона, быстро скороговоркой переводила нам, что сказали на сцене.
Но на практику нас послали еще в старое здание, особняк на тихой улице. Зрительный зал поразил меня тем, что был выкрашен в поросяче-розовый цвет и украшен поверх золотом. Впрочем, зала мы почти не видели, потому что нас сразу определили куда-то в дальние мастерские, выдали пропуск и ходили мы через служебный вход. Поначалу там, видимо, еще не придумали, что с нами делать, и поставили нас на татарские полотенца. На столах были натянуты полотнища белой ткани, нам выдали несколько красок, трафареты и специальные щетки, размером почти сапожные, с очень тесной щетиной. Показали что и как - краски брать совсем мало, растирать щеткой на специальной палитре, потом через трафареты натирать на ткань - так чтобы она не смачивалась насквозь, чтобы рисунок тонким слоем лежал на поверхности и был ровнехонький по цвету.
Мы быстро приноровились и печатали ряды красных цветов и зеленых узорных листьев. Это сейчас всяких материалов и инструментов полно, а тогда в подобных мастерских все делали из подручных средств, но мне в каждом театре нравилось, как хорошо, удобно, подогнано делались эти инструменты, как береглись и хранились аккуратно. Полотенца у нас выходили загляденье, столы высокие, нагибаться не нужно, стой себе разговоры разговаривай, пока набиваешь цвета.
Но через пару дней с полотенец нас сняли и дали ответственное задание. Привели в большую мастерскую - на полу был растянут и прибит гвоздиками большой кусок неотбеленной бязи, размером примерно с большую кухню. Нам выдали карандаши, краски и загадочную небольшую дощечку. Дощечка оказалась единичной паркетиной, а задача наша была нарисовать на этом куске паркетный пол.
Подруга С. грубо сказала "дай сюда!", быстро разулась, залезла на ткань, приложила в середину паркетину, повернула ее на какой-то угол и лихо обвела. Потом приложила к обведенному с краю и обвела еще раз. Я занервничала.
Подруга С. училась со мною в физмат-школе, в худ. школе, и вот мы уже заканчивали художественное училище. У нее было блестящее чувство цвета, но математика ей не отвечала взаимностью. В школе было правило, гласное или негласное, не знаю - после 21-й двойки ученика отчисляли. Подруга С. в свое время это количество выбрала, и с ней попрощались. Так делали нередко, кстати - учиться было очень трудно, обойти препятствие в виде учебы невозможно, Сканави мстительно набрасывался из-за угла и безжалостно пихал каждого на выход. Ничего страшного, однако, с отчисленными не случалось, обычные школы они поголовно заканчивали с золотыми медалями.
Так вот, занервничала я потому, что никаких направляющих подруга С. проводить не стала, а я знала, что вот эта "елочка" страшно коварная штука, ее и вычертить-то трудно - тут она заходит друг на друга - там должна совпасть с выступами другого ряда. А уж вот так, прикладывая дощечку к предыдущей линии... Пришлось разуться и броситься отнимать карандаш. Некоторое время мы препирались, пихались и проводили свои жирные линии поверх чужих. Я ложилась на живот, закрывала один глаз и смотрела вдоль пилообразной линии - она явно вихлялась. В следующих рядах у нас начинало не совпадать число паркетин или внезапно оставалось место только для очень хилой и кривой. Накапливаемые при прикладывании дощечки ошибки нарастали - вот уже и совсем другой угол становился. Мы сопели, пытались стереть ненужные линии, пытались согнуть в нужную сторону стремительно разбегающиеся углы. Подруга С. заявляла, что я скушная математическая душонка, а ее импрессинистская душа требует вольных линий, и пару раз треснула меня паркетиной.
Шел уже третий день наших трудов, кривая карандашная сетка покрыла ткань почти на две третих. И в тот момент, когда мы ползали на коленках, вырывая в очередной раз паркетину и споря, чей ряд был правильный а чей уплыл, сзади нас раздался громовой бас:
- Что это такое?? Что это, я вас спрашиваю??? Что это вы тут СИКИСЬ-НАКИСЬ нарисовали???
Ударение в каждой половине слова на вторую "и" меня так поразило, что я шлепнулась на бязь и снизу вверх посмотрела на орущего. Это был пожилой дядечка с густой шевелюрой, бизоньей головой и совершенно багровым лицом. Он продолжал орать, а кто-то быстро вполголоса сказал нам его представил. Это был главный художник театра, а по совместительству председатель союза художников и руководитель нашей практики - Большой Народный Живописец. Уши закладывало, но мы разобрали, что нам придется стереть все наработанное и сделать рисунок ровного и правильного паркета. Я украдкой пнула подругу С. в бок. Подруга С. за спиной треснула меня паркетной дощечкой.
В следующие несколько дней мы приволокли все длинные доски и линейки, какие нашли по мастерским, и начали расчерчивать сетку нужного размера. Потом боролись с направляющими для концов дощечек, договаривались об угле, под которым будет стоять паркет, вырезали из картона угольник, чертили и стирали. Коленки уже начинали болеть от вырисовывания этих дощечек. Подруга С. всегда оказывалась у меня на пути и приходилось ее пихать, а я вечно заслоняла ей что-то и в дело шла паркетина.
Наконец паркет был расчерчен. Наверняка у професииональных укладчиков есть свои секреты, но мы были две юных девицы с одной паркетиной (даже не двумя!) и все секреты укладки досок постигали на ходу, натирая коленки. Дальше мы стали его красить. Я склонялась к неблагородному красному оттенку школьного паркета, измазанного мастикой, подругу С. несло к желтому цвету свежеоструганных досок. Вдвоем мы выкрасили его в какой-то поносный коричневый цвет, провели тени и отметили светлые грани. Затем стали рисовать древесную структуру. Вроде и "пол" не такой огромный, но мелких дощечек там было неимоверно много, и линий они требовали очень много.
Работа по обведению дощечек близилась к концу, на душе становилось веселее, паркет был ровненьким, ряды его не шли дугами... И тут в очередной раз, за нашими беспечными, ничего не подозревающими спинами в измазанных халатах раздался бизоний рев.
-Что это такое???? Что это за новенький пул?? Это жи паркет с историей! Там люди жили! там происходило всего! Это паркет с историей!! А у вас что? Что я вас спрашиваю????? Что это за промокашка??? Нам нужен не паркет, а УБРАЗ паркета! Там гвуздики, там пятны, там посарапано должно быть! Поколения людей на этом паркете жили - и где это?? Где его история, где его жизэнь,где душа?? Все перестать! УБРАЗ паркета, понятно вам? УБРАЗ!!!
Большой художник проворно бегал вокруг паркета, делая взмахи руками, и топая ногами - тут пролили, там затоптали, здесь тяжелое тащили и "просарапали"!!
Остаток месяца мы ползали по свеженькому паркету и глумились над ним. Я тут прижгу его утюгом! - кричала я из одного угла, малюя обугленное пятно. А я проеду диваном - откликалась подруга С., рисуя кривые белые царапины. Мы его пачкали, рисовали потемневший древесный рисунок, выпавшие сучки, торчащие гвозди, дырки от гвоздей, уроненные в щели булавки, отломанные углы, разошедшиеся щели. Большой народный бизон еще пару раз пугал нас воплями "больше истории, больше УБРАЗА!!"
Наконец месяц практики подошел к концу, наш паркет был просто заглядение - убраз долгой жизни в коммуналке был воплощен в нем с немыслимой художественной силой. Это было просто художественное полотно! Мы получили свои заслуженные пятерки, плюс всем выдали билеты на предпремьеру спектакля про ту жизнь, чей убраз должен был изображать паркет- всей группе. И что-то такое вышло, что мы с подругой С. пойти не смогли! Перед премьерой мы всем наказали смотреть очень внимательно, как там наш паркет и какую роль играет.
Однокурсник потом рассказал - А что паркет? Там паркет был? Был какой-то кусок фанеры с натянутым коричневым, который изображал кусок квартиры, но там мебель стояла и люди ходили - но и вообще, знаешь, в партере же люди сидят почти на одном уровне с полом - его почти не видно совсем. А с балконов видно просто, что прямоугольник коричневый, а что паркет- не разобрать.
А мы там месяц дырки от выпавших гвоздиков рисовали...
Мы за время учебы поработали практически во всех театрах города - где-то была учебная практика, куда-то нас срывали с уроков и посылали срочно доделывать задник к премьере. А на преддипломную практику нас с подругой С. отправили в татарский театр. Были, наверняка, у нас в группе кандидаты и более подходящие - некоторые стали известными татарскими художниками впоследствие.
Татарский театр был раем для актеров - зал каждый день заполнен до предела, публика приезжала из самых дальних районов, завсегдатаи ходили чуть не раз в неделю обязательно. Каждая смешная реплика, каждый удачный жест, каждая трогательная сцена сопровожалась немедленными аплодисментами, смеялись быстро, щедро, открыто. Я там как-то смотрела "Тартюфа" - но уже в новом специально выстроенном здании, а не старом особняке. Главную роль играл пожилой актер, народный артист - и играл великолепно. Публика устраивала овации после каждой реплики. Мы с подругой С. сидели в рядах с аудиопереводом. Переводчица смотрела спектакль с нами - она начинала безудержно смеяться в каких-то сценах, а потом уже, отсмеявшись до стона, быстро скороговоркой переводила нам, что сказали на сцене.
Но на практику нас послали еще в старое здание, особняк на тихой улице. Зрительный зал поразил меня тем, что был выкрашен в поросяче-розовый цвет и украшен поверх золотом. Впрочем, зала мы почти не видели, потому что нас сразу определили куда-то в дальние мастерские, выдали пропуск и ходили мы через служебный вход. Поначалу там, видимо, еще не придумали, что с нами делать, и поставили нас на татарские полотенца. На столах были натянуты полотнища белой ткани, нам выдали несколько красок, трафареты и специальные щетки, размером почти сапожные, с очень тесной щетиной. Показали что и как - краски брать совсем мало, растирать щеткой на специальной палитре, потом через трафареты натирать на ткань - так чтобы она не смачивалась насквозь, чтобы рисунок тонким слоем лежал на поверхности и был ровнехонький по цвету.
Мы быстро приноровились и печатали ряды красных цветов и зеленых узорных листьев. Это сейчас всяких материалов и инструментов полно, а тогда в подобных мастерских все делали из подручных средств, но мне в каждом театре нравилось, как хорошо, удобно, подогнано делались эти инструменты, как береглись и хранились аккуратно. Полотенца у нас выходили загляденье, столы высокие, нагибаться не нужно, стой себе разговоры разговаривай, пока набиваешь цвета.
Но через пару дней с полотенец нас сняли и дали ответственное задание. Привели в большую мастерскую - на полу был растянут и прибит гвоздиками большой кусок неотбеленной бязи, размером примерно с большую кухню. Нам выдали карандаши, краски и загадочную небольшую дощечку. Дощечка оказалась единичной паркетиной, а задача наша была нарисовать на этом куске паркетный пол.
Подруга С. грубо сказала "дай сюда!", быстро разулась, залезла на ткань, приложила в середину паркетину, повернула ее на какой-то угол и лихо обвела. Потом приложила к обведенному с краю и обвела еще раз. Я занервничала.
Подруга С. училась со мною в физмат-школе, в худ. школе, и вот мы уже заканчивали художественное училище. У нее было блестящее чувство цвета, но математика ей не отвечала взаимностью. В школе было правило, гласное или негласное, не знаю - после 21-й двойки ученика отчисляли. Подруга С. в свое время это количество выбрала, и с ней попрощались. Так делали нередко, кстати - учиться было очень трудно, обойти препятствие в виде учебы невозможно, Сканави мстительно набрасывался из-за угла и безжалостно пихал каждого на выход. Ничего страшного, однако, с отчисленными не случалось, обычные школы они поголовно заканчивали с золотыми медалями.
Так вот, занервничала я потому, что никаких направляющих подруга С. проводить не стала, а я знала, что вот эта "елочка" страшно коварная штука, ее и вычертить-то трудно - тут она заходит друг на друга - там должна совпасть с выступами другого ряда. А уж вот так, прикладывая дощечку к предыдущей линии... Пришлось разуться и броситься отнимать карандаш. Некоторое время мы препирались, пихались и проводили свои жирные линии поверх чужих. Я ложилась на живот, закрывала один глаз и смотрела вдоль пилообразной линии - она явно вихлялась. В следующих рядах у нас начинало не совпадать число паркетин или внезапно оставалось место только для очень хилой и кривой. Накапливаемые при прикладывании дощечки ошибки нарастали - вот уже и совсем другой угол становился. Мы сопели, пытались стереть ненужные линии, пытались согнуть в нужную сторону стремительно разбегающиеся углы. Подруга С. заявляла, что я скушная математическая душонка, а ее импрессинистская душа требует вольных линий, и пару раз треснула меня паркетиной.
Шел уже третий день наших трудов, кривая карандашная сетка покрыла ткань почти на две третих. И в тот момент, когда мы ползали на коленках, вырывая в очередной раз паркетину и споря, чей ряд был правильный а чей уплыл, сзади нас раздался громовой бас:
- Что это такое?? Что это, я вас спрашиваю??? Что это вы тут СИКИСЬ-НАКИСЬ нарисовали???
Ударение в каждой половине слова на вторую "и" меня так поразило, что я шлепнулась на бязь и снизу вверх посмотрела на орущего. Это был пожилой дядечка с густой шевелюрой, бизоньей головой и совершенно багровым лицом. Он продолжал орать, а кто-то быстро вполголоса сказал нам его представил. Это был главный художник театра, а по совместительству председатель союза художников и руководитель нашей практики - Большой Народный Живописец. Уши закладывало, но мы разобрали, что нам придется стереть все наработанное и сделать рисунок ровного и правильного паркета. Я украдкой пнула подругу С. в бок. Подруга С. за спиной треснула меня паркетной дощечкой.
В следующие несколько дней мы приволокли все длинные доски и линейки, какие нашли по мастерским, и начали расчерчивать сетку нужного размера. Потом боролись с направляющими для концов дощечек, договаривались об угле, под которым будет стоять паркет, вырезали из картона угольник, чертили и стирали. Коленки уже начинали болеть от вырисовывания этих дощечек. Подруга С. всегда оказывалась у меня на пути и приходилось ее пихать, а я вечно заслоняла ей что-то и в дело шла паркетина.
Наконец паркет был расчерчен. Наверняка у професииональных укладчиков есть свои секреты, но мы были две юных девицы с одной паркетиной (даже не двумя!) и все секреты укладки досок постигали на ходу, натирая коленки. Дальше мы стали его красить. Я склонялась к неблагородному красному оттенку школьного паркета, измазанного мастикой, подругу С. несло к желтому цвету свежеоструганных досок. Вдвоем мы выкрасили его в какой-то поносный коричневый цвет, провели тени и отметили светлые грани. Затем стали рисовать древесную структуру. Вроде и "пол" не такой огромный, но мелких дощечек там было неимоверно много, и линий они требовали очень много.
Работа по обведению дощечек близилась к концу, на душе становилось веселее, паркет был ровненьким, ряды его не шли дугами... И тут в очередной раз, за нашими беспечными, ничего не подозревающими спинами в измазанных халатах раздался бизоний рев.
-Что это такое???? Что это за новенький пул?? Это жи паркет с историей! Там люди жили! там происходило всего! Это паркет с историей!! А у вас что? Что я вас спрашиваю????? Что это за промокашка??? Нам нужен не паркет, а УБРАЗ паркета! Там гвуздики, там пятны, там посарапано должно быть! Поколения людей на этом паркете жили - и где это?? Где его история, где его жизэнь,где душа?? Все перестать! УБРАЗ паркета, понятно вам? УБРАЗ!!!
Большой художник проворно бегал вокруг паркета, делая взмахи руками, и топая ногами - тут пролили, там затоптали, здесь тяжелое тащили и "просарапали"!!
Остаток месяца мы ползали по свеженькому паркету и глумились над ним. Я тут прижгу его утюгом! - кричала я из одного угла, малюя обугленное пятно. А я проеду диваном - откликалась подруга С., рисуя кривые белые царапины. Мы его пачкали, рисовали потемневший древесный рисунок, выпавшие сучки, торчащие гвозди, дырки от гвоздей, уроненные в щели булавки, отломанные углы, разошедшиеся щели. Большой народный бизон еще пару раз пугал нас воплями "больше истории, больше УБРАЗА!!"
Наконец месяц практики подошел к концу, наш паркет был просто заглядение - убраз долгой жизни в коммуналке был воплощен в нем с немыслимой художественной силой. Это было просто художественное полотно! Мы получили свои заслуженные пятерки, плюс всем выдали билеты на предпремьеру спектакля про ту жизнь, чей убраз должен был изображать паркет- всей группе. И что-то такое вышло, что мы с подругой С. пойти не смогли! Перед премьерой мы всем наказали смотреть очень внимательно, как там наш паркет и какую роль играет.
Однокурсник потом рассказал - А что паркет? Там паркет был? Был какой-то кусок фанеры с натянутым коричневым, который изображал кусок квартиры, но там мебель стояла и люди ходили - но и вообще, знаешь, в партере же люди сидят почти на одном уровне с полом - его почти не видно совсем. А с балконов видно просто, что прямоугольник коричневый, а что паркет- не разобрать.
А мы там месяц дырки от выпавших гвоздиков рисовали...