В империи отказано
Государство применяет силу (будучи само по себе сверхсилой, «идеей силы»). Люди, которые его возглавляют, отождествляются с ним. Да и не только «те, кто возглавляют»: любой человек с правым типом сознания идентифицирует себя с государством, с правящей корпорацией и по римской традиции активно участвует в делах управления и войны. Поэтому назвать политика убийцей - это на первый взгляд банальность. Государство убивает. По правилам и ритуалам, но убивает. Однако помимо этого оно делает много других вещей и, главным образом, «делает себя», надстраивается над собой, реформирует себя, понимает и поднимает себя более высоко, что и означает в комплексе: делает себя государством. (См. сказанное тут о значении «реформ» и «реформируемости» в дефиниции предмета.) А именно, становится сильнее, эффективнее, наращивая мощь в различных сферах.
Мощь же эквивалентна степени дифференциации («свободы»), которую допускает в себе, не утрачивая себя, идентичность, то есть уровню многоообразия, которое включает, не теряя себя, единство. Высота идеи власти пропорциональна достигаемой ею, открытой ей глубине ( высота и глубина связаны, интегрирование и дифференцирование продолжают друг друга). Для государства, для «высоты» его понимания себя главное - не редуцировать себя к аппарату, к «чиновникам», к «клеркам», к исполнителям. Говоря об этом, я напоминаю истоки правой позиции, как она выражалась классическими республиканцами эпохи Рейгана или консервативными критиками революционного просвещения начала XIX века. (Выражаясь очень условно, «дифференциальная» часть реализуется в рыночной экономике, в частной инициативе и разделении труда. «Интегрирование» осуществляется духовно-культурной и политической надстройкой, и лишь в состоянии вырождения подменяется деятельностью бюрократического аппарата: так пораженный орган живого организма, прорастает простейшей соединительной тканью, но лишь перед тем, как окончательно умереть.)
Освобожденные от этой имперской миссии возвышения/углубления себя, от миссии построения максимально сложных единств, муниципальные анклавы (вроде условной «Швейцарии») могут существовать лишь под крышей тех, кто от неё не избавлен. Кто-то должен держать небо над ними.
А что тем временем происходит у нас? А вот, например. Даже при Сталине с его курсом на монолитность единства такого не было. Сталин нутром чуял, что конкуренцию надо поддерживать, всеми правдами или неправдами. Но сейчас нет под рукой сталинской знахарской (или шаманской?) корректирующей интуиции. Процесс идёт как по писаному, тупо реализуя заложенные в основаниях левые архетипы. Нет больше «СУ», нет больше «МИГа». Вместо них безликая хрень. Государство слипается и упрощается. Дифференциации и конкуренции в нём, однако, не уменьшается, но они деинституциализируются, выходят из-под контроля, делегитимизируются, ускользают в тень, выносятся за интеграционные рамки. Меняют знак и становятся негативно-разрушительными, спускаясь в конечном счете к анархо-хаотичности броуновского мельтешения.
И когда в унисон реплике Байдена на улицы Грозного выдвигаются люди в издалека заметных шапках, чтобы громко сообщить: «Ну, какие же мы убийцы», логично спросить: действительно, кто тут убийца? Какое отношение к Путину имеет Кадыров?
В современном российском госстрое интеграция и дифференциация системно разорваны и противопоставлены по принципу «или - или». Одно осуществляется не в другом, а на костях другого. «У нас - ценностный разрыв уровней частного и государственного». Поэтому мы не становимся сильнее. Мы лишь оглушительно топчемся на месте, ревём, колотим себя в грудь и никуда не двигаемся. Мы становимся наглее, да, но не сильнее и по-гопнически утратили понимание разницы между тем и другим. «Все блестящие «путинские удары» ограничены локальностью мгновенного эффекта. Удар ради удара, но не для того, чтобы стать сильнее» (там же, по указанной ссылке). Удары уходят в пар, то есть в пиар, пиар дальше поступает в руки и головы разносчиков и переносчиков и рассеивается в пустоте. И толку-то?
Таковы преамбулы, исходя из которых приходится осмысливать верификацию Байденом тезиса «Да, убивец». Что значит сказать лидеру державы: «убийца», тем более с учётом известных слов об «империи зла», прозвучавших по этому же географическому адресу без малого 40 лет назад? Это значит: разжаловать его. Понизить ранг. Отказать в «империи» и унизительно свести пышные кремлёвские карточно-«геополитические» конструкции к разновидности «бытовухи». Любой строитель империи - убийца (по сути напоминал несколько лет назад в похожем диалоге Трамп). Среди прочего многого иного. Но имярек - просто убийца. Он ничего не строит. «Иного» нет. Убийца и тупая точка. «Зло» есть, но на этот раз без «империи». «Империя» не просматривается.
Вот как бы так вырвалось у мистера Байдена. Да, оскорбительно, что уж тут… Но, конечно, можно гордо отпарировать ему, что он старый маразматик. Или что в Америке негров линчуют. Или негры линчуют? Ну в общем, кто-то кого-то линчует.
Мощь же эквивалентна степени дифференциации («свободы»), которую допускает в себе, не утрачивая себя, идентичность, то есть уровню многоообразия, которое включает, не теряя себя, единство. Высота идеи власти пропорциональна достигаемой ею, открытой ей глубине ( высота и глубина связаны, интегрирование и дифференцирование продолжают друг друга). Для государства, для «высоты» его понимания себя главное - не редуцировать себя к аппарату, к «чиновникам», к «клеркам», к исполнителям. Говоря об этом, я напоминаю истоки правой позиции, как она выражалась классическими республиканцами эпохи Рейгана или консервативными критиками революционного просвещения начала XIX века. (Выражаясь очень условно, «дифференциальная» часть реализуется в рыночной экономике, в частной инициативе и разделении труда. «Интегрирование» осуществляется духовно-культурной и политической надстройкой, и лишь в состоянии вырождения подменяется деятельностью бюрократического аппарата: так пораженный орган живого организма, прорастает простейшей соединительной тканью, но лишь перед тем, как окончательно умереть.)
Освобожденные от этой имперской миссии возвышения/углубления себя, от миссии построения максимально сложных единств, муниципальные анклавы (вроде условной «Швейцарии») могут существовать лишь под крышей тех, кто от неё не избавлен. Кто-то должен держать небо над ними.
А что тем временем происходит у нас? А вот, например. Даже при Сталине с его курсом на монолитность единства такого не было. Сталин нутром чуял, что конкуренцию надо поддерживать, всеми правдами или неправдами. Но сейчас нет под рукой сталинской знахарской (или шаманской?) корректирующей интуиции. Процесс идёт как по писаному, тупо реализуя заложенные в основаниях левые архетипы. Нет больше «СУ», нет больше «МИГа». Вместо них безликая хрень. Государство слипается и упрощается. Дифференциации и конкуренции в нём, однако, не уменьшается, но они деинституциализируются, выходят из-под контроля, делегитимизируются, ускользают в тень, выносятся за интеграционные рамки. Меняют знак и становятся негативно-разрушительными, спускаясь в конечном счете к анархо-хаотичности броуновского мельтешения.
И когда в унисон реплике Байдена на улицы Грозного выдвигаются люди в издалека заметных шапках, чтобы громко сообщить: «Ну, какие же мы убийцы», логично спросить: действительно, кто тут убийца? Какое отношение к Путину имеет Кадыров?
В современном российском госстрое интеграция и дифференциация системно разорваны и противопоставлены по принципу «или - или». Одно осуществляется не в другом, а на костях другого. «У нас - ценностный разрыв уровней частного и государственного». Поэтому мы не становимся сильнее. Мы лишь оглушительно топчемся на месте, ревём, колотим себя в грудь и никуда не двигаемся. Мы становимся наглее, да, но не сильнее и по-гопнически утратили понимание разницы между тем и другим. «Все блестящие «путинские удары» ограничены локальностью мгновенного эффекта. Удар ради удара, но не для того, чтобы стать сильнее» (там же, по указанной ссылке). Удары уходят в пар, то есть в пиар, пиар дальше поступает в руки и головы разносчиков и переносчиков и рассеивается в пустоте. И толку-то?
Таковы преамбулы, исходя из которых приходится осмысливать верификацию Байденом тезиса «Да, убивец». Что значит сказать лидеру державы: «убийца», тем более с учётом известных слов об «империи зла», прозвучавших по этому же географическому адресу без малого 40 лет назад? Это значит: разжаловать его. Понизить ранг. Отказать в «империи» и унизительно свести пышные кремлёвские карточно-«геополитические» конструкции к разновидности «бытовухи». Любой строитель империи - убийца (по сути напоминал несколько лет назад в похожем диалоге Трамп). Среди прочего многого иного. Но имярек - просто убийца. Он ничего не строит. «Иного» нет. Убийца и тупая точка. «Зло» есть, но на этот раз без «империи». «Империя» не просматривается.
Вот как бы так вырвалось у мистера Байдена. Да, оскорбительно, что уж тут… Но, конечно, можно гордо отпарировать ему, что он старый маразматик. Или что в Америке негров линчуют. Или негры линчуют? Ну в общем, кто-то кого-то линчует.