Царства древние и новые
«Всё-таки левые - революционеры. Что бы делали правые, если б вдруг левые исчезли как класс? Так бы и жили в своём "Древнем царстве Египта"... строили бы пирамиды фараону, возносили бы хвалы гелиопольской эннеаде» - пишет noname_rambler. И добавляет, имея в виду карнавал псведоархаики в современной российской политике: «Стройными рядами и колоннами (включая пятую) - к Древнему Царству».
Посттрадиционализм - такое же измерение нашего времени, как и постмодернизм. Именно в этом зале экспонируются далеко не античные дряблые державные торсы, расчехленные с прицелом имитировать допотопные ритуалы, а настенные мониторы там же демонстрируют словно на заказ снятые ролики о том, как торсы сдуваются, едва успев накачаться (коммуникация двух торсов выявляет их сверхличную сущность - один труп, другой беглый висельник). В тех же местах можно лицезреть чучело самого себя отрицающего контента голов американских дугинцев - сторонников господства белой расы, духовно припавших к «евразийской» кормушке (обещал же Кадыров телеканалу из США поставить кого-то в известную позу - авангардные посттрадиционалисты, забежав вперед, уже её осваивают). Там много еще курьезного.
Посттрадиционализм - филиал музея современного искусства. Но даже музей Древнего царства - не совсем оно самое. В отличие от египетских отделов Лувра или Ватикана, в Древнее царство не попадешь колоннами под предводительством гидов в штатском, сколько ни маршируй и ни скандируй «Славу» кому-нибудь... Оно, если речь идёт о Египте, отличается заметно и от Среднего царства, и от Нового, и от Позднего. Эволюция при смене исторических периодов в Египте весьма поучительна. Дж. Уилсон, комментируя этот процесс, выделяет «два основных периода египетской мысли - древние времена, воинственные и оптимистические, и времена поздние, смиренные и преисполненные надежды...» «На одном полюсе - интерес к жизни, к деятельности, вещественному миру; на другом - внимание к смерти, покою, религии» (См. Г. Франкфорт, Г. А. Франкфорт, Дж. Уилсон, Т. Якобсен "В преддверии философии", М., 1984). И еще о Древнем царстве: «Мы хотели бы особо подчеркнуть, что египтяне этой эпохи были людьми веселыми и сильными». Это, в частности, не про современных русских, угрюмых, злобных и подозрительных, увечно больных конспирологией и манией преследования.
Монархии распределяются вправо-влево не каким-то иным образом в сравнении с другими видами государственного устройства. Их классификация восходит к различению понимания власти - как идеи или как ресурса, что в свою очередь обусловлено её собственным самоопределением. В первом случае власть осуществляется как духовное единство во множестве (самостоятельных акторов). Во втором это вроде бы унитарная данность - которая, однако, делится и расщепляется, разбираясь по кускам.
Необходимо задать вопрос, кем и чем является обожествленный суверен. В рамках правой концепции он - живая идея силы (соответствующая уровню абстрактного мышления эпохи), прототип и ценностная модель для сильных людей близкой и далекой периферии, то есть по сути для каждого индивида. Тем самым в качестве источника ценности и света он соответствует солярному статусу, каковым наделяет его правая традиционная имперская мифология, вращающаяся вокруг культа Солнца. Правый суверен - самый знатный человек среди знати: воплощение и репрезентация принципа знатности, играющей роль основного организующего признака правящего слоя.
Мы говорим о знатности, а как же доблесть, которая иной раз непропорциональна знатности? А доблесть/способность, как ни странно, вторична. Знатность и есть - в качестве социально-ценностной системы - не что иное, как машина по производству доблести. Знатность призвана к тому, чтобы существовала и культивировалась доблесть, поэтому лицо, воплощающее принцип знатности, архетипично стоит в системе власти над лицом, воплощающим принцип доблести. В Англии XVII - XVIII вв. после серии потрясений знатность сформировала власть, в Испании и Франции приблизительно тогда же или раньше корона подавила знатность: как то и другое сказалось на доблести, очевидно - мир сделался английским, но не испанским или французским.
В альтернативной версии власть также делегируется сверху, однако не как идея и ценность, но как ресурс, которым обладает и который распределяет, делясь, левый суверен. Формально перед лицом хозяина получатели ресурса - его противоположность: они рабы, он господин. (Примеры поставляют султанская Турция, поздний Рим, Византия с евнухами и рабами, ставшими носителями державной (не)воли.) Они - его инструменты, его аппарат, они (что имеет решающее значение) «никто» без должности, которую он им дал. Поэтому - наделяя извне властью, обращенной из идеи и ценности в функцию и собственность, - левый суверен на самом деле выступает принципом обессиливания. Сущность аппарата - зависимость, покорность (так же, как сущность знати - независимость и активность). Отношение к власти как к материальному ресурсу, который как таковой естественным образом подлежит эксплуатации, освоению и разделу, объединяет первое лицо и периферию. Они совместно занимаются утилизацией, разменивая высшее на низшее и бодро шагая вниз по лестнице, ведущей вверх. Да, правда, что Сталин был прост в быту. Но CCCР сожрали люди 1920-1930-х гг. рождения - выращенные и воспитанные им, привыкшие к постоянному расхождению слова и дела и к тому, что всё, формально провозглашаемое в качестве выcшего, следует делить на два: не более, чем средство, не более, чем ресурс. Лучше бы он строил дворцы, как Людовик XIV, чем упражнялся в педагогике того сорта, который он предпочитал.
Отказ индоевропейских обществ преимущественно в пределах континента Европа от царской власти (на довольно большой территории и на длительный срок) образует весьма интересный и заметный феномен, впервые обозначивший себя в Греции и Италии. Впоследствии монархии возвращались, и тем не менее, фактом остаётся то, что римский сенат сотни лет успешно властвовал над Средиземноморьем, ставя на место эллинистических царей и тираннов. Государственный строй аристократической республики не раз назывался в журнале rightview образцом сверхличной и коллегиальной системы власти, созданной здоровой жизнеспособной элитой - людьми, которых объединяет правый тип самосознания: априорно, «трансцендентально», осознающими свою силу, утверждая её как объективную сверхличную реальность (она и называется «государством»). И всё же, как следует из всего вышесказанного, такая система не исключает, хотя бы временно, монархического устройства. О чём напоминают нам не только династия Виндзоров, но и фигура императора в идеологии и культуре средневековых гибеллинов - символическая для значительной части Италии, и именно этим ценная.
Такая мысль как раз и лежала в основе рекомендаций по «переформатированию вправо» «образа лидера» 2010 - 2011 гг. Было с сожалением констатировано, что «образ лидера, возглавляющего активность активных, движение тех, кто способен двигаться, - это опция, которой пока не пользовались». Пока и не пользуются. Наш ресурсный монарх - лучший друг совсем других человеческих страт и групп.
