Иэн Бэнкс. Карьер. Перевод. 1 (2)
(продолжение)
К вечеру, когда уже стемнело, а дождь опять утих, и ветви деревьев в саду на заднем дворе залил прозрачный лунный свет, всех накормили и напоили, встал Гай, и вот теперь мы сидим в гостиной.
Миссис Ганн ушла домой. Живет она в маленьком бунгало с деревянным костяком, покрытом кирпичной кожей, в конце зеленого пригорода Куонсли, расположенного в паре километров отсюда, прямо за большим горбом холма, скрывающего от дома большую часть города. Я бывал у нее как-то раз, когда опоздал на автобус из школы, и мне сказали пойти к ней и дождаться папы, который должен был подъехать на машине. Диван и кресла в ее гостиной были накрыты прозрачными пластиковыми чехлами. У нее дома оказалось тепло, без сквозняков, и пахло чистотой. Тот дом был ненамного меньше нашего.
Дом Уиллоутри. Так он зовется, дом, в котором живем мы вместе с Гаем, моим отцом.
- Я, блядь, до сих пор не могу поверить в это. Конечно, я не поверила и в первый раз... особенно в первый гребаный раз. Помню, как подумала: Борис-нахуй-Джонсон - мэр Лондона? Что дальше? Братья Чакл заделаются генеральными секретарями ООН?
- Борис не так уж и плох.
- Чего?
- Да ладно тебе, Хол; по крайней мере, он, ну, искренен.
- Заткнись. Он сраный правый тори, друг Руперта-нахуй-Мердока, и защитник гребаных банкиров-клептократов. Очередной дебошир из Буллингдонского клуба. Он ведет себя, как болван, некомпетентный во всем, за что берется - как это может делать его лучше?
- Мы пересекались лично. Он не так уж и...
- Да сто пудов. Бьюсь об заклад, он охуенно обаятелен. Как и Блэр. Ну и?..
- Эй, я, блин, за него не голосовал, слышишь?
- Но Хейз прав, - вмешивается Роб. - Борис больше походит на нормального человека.
- Именно! - восклицает Хейз. - Он не из этих бездушных чиновников, неспособных дать прямого ответа ни на один вопрос. Просто, просто... - Хейз возбужденно хлопает руками. - Да, он вроде как... - его голос сникает.
- Ты бы проголосовал за него? - спрашивает Хол, буравя взглядом Пола.
- Я же только что тебе сказал, что нет.
- Верно, контракт обязывает тебя этого не делать, потому что после долгих раздумий ты решил избрать карьеру лейбориста. Но держу пари, ты бы сделал это, если б мог. И, насколько нам известно...
- Как я уже сказал...
- Скажи мне прямо в глаза, кретин, что у тебя не было соблазна за него проголосовать. В особенности против Кена; ты еще больший блэрит, чем этот лживый подонок солдафон. Держу пари, за Кена ты голосовал, стиснув зубы. Не говори, что не хотел отдать голос за Бориса.
- Мне даже в голову не приходило.
- Лживый ублюдок.
Пол разводит руками и обводит взглядом остальных, как бы взывая к ним. Он смотрит даже на меня.
- Холли, - продолжает он, повернувшись к ней, - я не знаю, что говорить, когда ты так настроена. Не знаю, как найти с тобой общий язык. Такова политика, и на той стороне встречаются порядочные люди, точно так же, как на нашей - мудаки, и пока ты не примешь этого, ты всегда будешь выглядеть карикатурой на спартистов. Придержи коней.
- Может, о чем-нибудь другом поговорим? - спрашивает Элисон.
- Я не говорю, что среди тори нет порядочных людей, - отвечает Полу Хол. Думаю, что она пытается сохранять спокойствие. - Но это как кусочки кукурузы в куче говна; технически они чисты, но это не отменяет факта наличия дерьма вокруг них.
- Вот, значит, как, - посмеиваясь, говорит Пол.
- Кончай уже ходить вокруг да около, Хол, - говорит Хейз. - Поведай нам, что хочешь сказать!
- Времена изменились, Хол, - говорит Роб. - Сейчас просто уже нельзя мыслить прежними шаблонами.
- Я серьезно, - вновь подает голос Элисон. - Может, все-таки, поговорим уже о чем-нибудь другом? Ну то есть, неужели все вот это настолько важно?
Хол качает головой:
- Превосходный выбор. Неолейбористы, токсичные либерал-демократы, вооруженные томиками «Агента «оранж»», или набитые дерьмом богатенькие ублюдки тори. Мы со всех сторон в жопе.
- Наконец хоть капля здравого смысла, - замечает Пол.
- Не забывай о ПНСК, Хол, - вставляет Хейз.
Холли глядит на него так, будто намеревается что-то сказать, но вместо этого лицо ее морщится, и она лишь издает неопределенный звук, вроде: «Чах!»
Из прихожей - не на кухне - тренькает звонок колокольчика. Он особый, его мы установили в прошлом году. Гая сейчас с нами нет; он ушел, опираясь на ходунки, минут пять назад. От помощи он отказался.
В отсутствие Гая меня снова стали расспрашивать о его самочувствии. Я произнес краткую речь о том, что у него бывают хорошие и плохие дни, хорошие и плохие недели, хотя из месяца в месяц ему явно становится хуже, и то, что считалось плохим тогда, сейчас почитается за хорошее. Похоже, такой ответ устроил каждого.
Да, учитывая, что миссис Ганн ушла, на звонок, если тот прозвучит вновь, придется ответить мне (у нас есть договоренность), хотя я бы не хотел этого делать. Мне предпочтительнее оставаться здесь, с остальными, несмотря на то, что я просто сижу с краю и прислушиваюсь к беседе, не принимая участия в ней. Мне бывает комфортно не только с папой, но и с другими людьми, и нужно для этого всего ничего - только слушать.
Число должно быть подходящим. Слишком много людей - больше десяти или двенадцати, к примеру - и я рано или поздно сникаю, сбитый с толку перебивающими друг друга голосами и попытками разобрать, что люди подразумевают своими словами, что говорят выражения их лиц и язык тела, но, с другой стороны, когда их слишком мало, то им, похоже, приходит в голову, что они обязаны вовлечь в разговор меня, поскольку не хотят, чтобы я чувствовал себя обделенным, или не понимают, отчего я не желаю вносить в дискуссию свою лепту.
Я все еще опасаюсь повторного звонка. Чувствую себя собакой Павлова, правда, от звонка я, вместо того, чтобы пускать слюни, испытываю чувство страха.
- И не думай, что я пропустил мимо ушей это твое «насколько нам известно», - тычет Пол пальцем в Хол. - Ты еще не готова к тому, чтобы кидаться опровержениями, хотя уже довольно близко подгребла к этому... этому конкретному водопаду.
- Что ты, черт возьми, такое...
- Ну серьезно, - говорит Элисон, - можем мы поговорить о чем-нибудь еще?
- А кто тут нахрен кидается словами вроде «опровержения»? Во имя Христа, в кругу приятелей! - грозно восклицает Хол. - У нас тут что, собрание юристов?
- Все, что я хочу сказать...
- Или это политический жаргон? - добавляет Хол. Думаю, она по-прежнему разгневана, хотя тоже издает какое-то подобие смешка. - Тебя заставили пройти какой-то вводный курс для политиков? Так говорят министерские советники? Раз уж ты собираешься идти в парламент, то намерен дальше продолжать в том же духе - говорить о подставных пешках, о затыкании ртов? Так, значит?
- Политжаргон? Полижаргон? - повторяет Хейз.
Мне уже доводилось видеть, как Хол и Пол спорили и кричали друг на друга подобным образом. По словам Гая, это у них в привычке.
- В любом случае, полагаю, мне нужно еще выпить. - Хейз встает. - Кому-нибудь принести еще?
- Точно, именно это и нужно беседе, - молвит Прис. - Больше выпивки.
Эта гостиная - вероятно, самое обжитое место в доме, и самое теплое в придачу. В центре ее - длинный прямоугольный кофейный столик из дерева, а на нем ваза с цветами. Вдоль каждой из длинных сторон столика поставлено по трехместному дивану, а напротив каждой из коротких - по мягкому креслу. Кресло и один из диванов обиты синим бархатом в тон; второй диван коричневый, искусственная кожа. Другое кресло вращается и покрыто эластичной красной тканью, туго натянутой на полистирол. Прис поведала мне, что это образец подлинного китча семидесятых, настолько старый, что возвращался в моду по меньшей мере дважды. Или мог вернуться, если бы не прорехи и пятна на ткани. (Когда мы общались в предыдущий раз, она сказала, что не уверена в уместности такой мебели сегодня, и что она поглядит, что пишут на этот счет в журнале под названием «Обои». Последнее меня смутило, ведь речь-то шла о кресле.) Так или иначе, красное кресло и коричневый диван, не сочетаются ни с чем иным в этой комнате.
Гай сидел в красном кресле, пока не удалился. Раньше он принимал гостей в синем бархатном кресле, пока у него не начала болеть спина, и ему стало трудно подниматься. Теперь в этом кресле сидит Пол. Хол и Прис устроились на синем бархатном диване. Элисон, Хейз и Роб оккупировали коричневый.
Я достал синий бархатный пуф, который обычно прячется под столиком в эркере, и сижу на нем, скрючившись, стиснув руки сжатыми коленями. Пуф с годами растерял наполнитель, а, может, просто примялся, поэтому, когда я сижу на нем, то чувствую под собой пол. Еще он издает какой-то потрескивающий звук, когда пытаешься на нем устроиться поудобнее, но это ерунда.
Сижу я у края синего дивана, рядом с Хол. Она пару раз предлагала мне сесть с ней и Прис, но я не хочу; тогда я буду ощущать себя слишком большим и заметным, а люди, возможно, станут ждать, что я присоединюсь к разговору. Отсюда, снизу, я могу наблюдать и слушать, никому не мешая.
Хол сменила зеленую флисовую куртку на выцветший оранжевый кардиган и надела большие толстые синие носки. На Поле аккуратные синие джинсы и розовая рубашка с открытым воротом. На Прис надеты блестящие брюки в обтяжку и мешковатый черный джемпер, на Робе черные брюки чинос и серая водолазка, Элисон в черном платье до колен с толстыми черными шерстяными колготками, а у Хейза оливковые брюки и такого же темно-зеленого цвета футболка с надписью «Терапия?», поверх которой накинута клетчатая рубашка с подкладкой.
Прис красивая и фигуристая, с кожей цвета кофе с молоком, у нее темные глаза и блестящие черные, зачесанные назад волосы с множеством локонов. Роб среднего роста, но весьма широк; как раз для спортзала, как сказала Хол. Хотя он бреет голову, по-моему, у него каштановые волосы. Элисон - миниатюрная блондинка, она всегда накрашена. Хол говорит, что прежде та была полной, а теперь живет в постоянном полуголодном состоянии. Хейз практически того же роста, что и я, хотя держится иначе. Сколько я его знаю, он постепенно прибавляет в весе, и чем дальше от извечно приподнятых бровей его жидкие каштановые волосы, тем они больше редеют.
Лица Хол и Пола немного залила краска. Это могло произойти как от спора, так и от выпитого вина. Пол привез с собой ящик красного вина из французского региона Медок. На данный момент четыре бутылки оттуда открыты, и три уже прикончены. Я попробовал немного, хотя, когда чувствую, что мне хочется выпить, предпочитаю белое сладкое. Алкоголь - не для меня. Я страдаю от кислотного рефлюкса, однако, что важнее, мне не нравится ощущение потери контроля. (По-моему, большинство людей пьет, потому что они недовольны тем, что трезвы, и желают это изменить, ну а я вполне доволен собой.)
Хотя Хол раскраснелась, она кажется более энергичной, в то время как Пол выглядит намеренно расслабленным, точно он порывается кричать и жестикулировать, но принял волевое решение этого не делать.
Гай надел то, что называет своим лучшим выходным нарядом: брюки и жилет от старого лавандового костюма-тройки, а также сизо-серый кожаный бомбер. Этой одежде двадцать лет, он носил ее, еще когда имел тридцатый размер, однако сейчас Гай сделался настолько изможденным, что та с него свисает. Большая часть знакомых, не встречавшихся с ним в последние годы, как правило, потрясенно замолкает, увидев Гая - настолько сильно он исхудал, а его лицо, которое и раньше было худым, теперь походит на лик мертвеца. Когда он закрывает свои большие голубые глаза, становятся заметны темные круги под ними, а кожа у него сухая и шелушится. Губы его постоянно испещрены кровоподтеками.
Если людей не потрясает его вид, то это обычно значит, что они его не узнают и думают, что видят кого-то намного старше.
Гай носит вязаную шапку из коричневой шерсти, чтобы скрыть облысение от химиотерапии. Когда-то у него были длинные светлые волнистые волосы, которыми он очень гордился. Изначально на верхушке шапки было что-то вроде пушистого помпона, однако Гай показалось, что тот выглядит глупо, и он отрезал его кухонным ножом. В результате шапка начала расползаться сверху, и потому теперь там дырка размером в два пенса, через которую, если приглядеться, можно увидеть его лысину. Мы с миссис Ганн не раз предлагали отремонтировать прореху, - она предлагала заштопать ее (не вполне понимаю, что это значит), а я - хотя бы зашить ее обратно, - однако Гай отказывается до сих пор. Он способен быть очень упрямым. Хол говорит, что я весь в него.
Нового звонка нет, поэтому я постепенно начинаю расслабляться.
- Был звонок? - спрашивает Хол куда-то в пустоту.
- Просто Гай сообщает нам, что возвращается, - отвечаю я.
- Понятно.
- Есть кое-что, что было бы неплохо обсудить, - замечает Пол, бросая на меня искоса взгляд. - Но не при Ките.
- Ах, да, - вырывается у Хейза. - Это... - Он вонзает палец себе в ухо и принимается крутить им на разные лады. - Это видео. Кассета... ну да. - он окидывает взглядом присутствующих. - Конечно.
- Не понимаю, почему мы должны просить Кита уйти. - не очень уверенно говорит Хол.
- О, - расплывается в улыбке Пол. - Я думаю, так надо. - Он улыбается мне. Остальные смотрят на меня.
Мне становится жарко.
Молчание. Внезапно Элисон нагибается и изучает маленькую бахрому грязных зеленых кисточек, которые свисают внизу дивана практически до потертой поверхности ковра.
- Кажется, тут сквозняк, - говорит она, кивая себе под ноги. Вот эти... эта бахрома движется.
Она встает и, упираясь коленями и руками, толкает диван назад. Тот скрипит по половицам.
- Что на этот раз? - недовольно вырывается у Роба, который движется вместе с диваном. В руках у него стакан джина с апельсиновым соком.
- Только не надо предлагать мне помочь, любимый, - говорит Элисон, сдергивая покрывало. - Глядите! - она кивком указывает на пол. - Там чертовски здоровая дыра.
Мы подаемся вперед, вытягивая шеи. В половицах оказывается отверстие размером с кулак.
- Отсюда выпал сучок, - говорю я им. - Из половиц, - добавляю я, что, вероятно, излишне, хотя с другой стороны, все они уже порядочно пьяны. - Хотя если спросите Гая, он скажет, что их прогрызла крыса.
- Что? - в испуге спрашивает Элисон.
- Нет, это определенно сучок, - успокаиваю я ее. - Следов зубов нет.
- Господи, - вырывается у Элисон. Она нагибается и, кряхтя, пытается вернуть диван на место.
- Гребаный особняк разваливается на куски, - говорит Пол, бросая взгляды по сторонам.
- Что верно то верно, - вторит Хейз.
- Гай считает, что им не обязательно сносить дом, - сообщаю я (их взгляды устремляются ко мне). - Он утверждает, что дом держится только на нас; на нем и на мне. Как только нас не станет, как только мы перестанем в него верить, дом обрушится сам собой.
- Правдоподобно, - отвечает Элисон, с усилием дергая диван. Тянуть его труднее; возможно, это из-за структуры дерева или чего-то еще. В конце концов ей удается сдвинуть диван вперед на сантиметр.
Роб снова издает недовольное восклицание и облизывает руку.
- Не возражаешь? - спрашивает он. - Ты проливаешь мое чертово пойло.
- Да помоги же ей Роб, ради всего святого, - говорит Хол.
Тот пожимает плечами.
- Не моя идея была двигать чертову мебель. - Он отпивает. - К слову, подобное случается и на работе, - поясняет он Хол. - Она затевает какой-нибудь очередной бесполезный, доморощенный проект, сеет повсюду хаос, а мне потом все подчищать. Наверное, я мог продвинуться выше по службе, если бы не тратил столько времени уборку за Эли.
Элисон улыбается Хол.
- Роб говорит о том, что я инициирую какое-нибудь смелое предприятие, увлекая компанию в свежее, захватывающее, но полностью комплементарное нашему курсу направление, а потом, когда самая тяжелая часть работы выполнена, он врывается, чтобы взять на себя мужские обязанности. Я была бы уже на пару ступеней выше, если бы мне не приходилось постоянно волочь его на буксире. - Отдуваясь, она с усилием продолжает тянуть диван.
- О Господи! - восклицает Хол и обходит диван сзади, чтобы его подтолкнуть. Тот скользит на место. Усаживаясь обратно, Хол глядит на меня с недовольством. Что же я сделал не так на этот раз?
А потом дважды раздается звонок из прихожей.
Дерьмо. Я не хочу уходить. С другой стороны, сейчас мне вроде как хочется это сделать.
Я встаю:
- Прошу прощения.
- Кит, - говорит Хол, протягивая руку ко мне, - тебе не обязательно...
- Да, Кит... - вторит ей Хейз.
- Нет, - отвечаю я, указывая на дверь, - мне нужно... Извините меня.
- Это кровь?
- Немного крови.
- Что это значит? Что значит «немного»?
- Значит, что тут немного крови.
- Чертовски умно, Кит; ты просто скажи мне, сколько именно крови? И какого она цвета? Красная? Бурая? Черная?
- Ты уверен, что не можешь повернуться и посмотреть?
- Нет, для этого мне придется выйти и проковылять по прихожей со спущенными штанами и болтающимся членом, так что - нет.
- Если бы у меня был смартфон, я бы мог сделать снимок и показать тебе.
- Я не куплю тебе долбаный смартфон. Заткнешься ты, наконец, со своим смартфоном? Он тебе не нужен. Ты только запостишь фотографии на Фейсбук. Или найдешь способ их продать в своей дурацкой игре.
- Разумеется, я бы не стал этого делать, - отвечаю я. - Хотя Фекалбуком, я полагаю, тебе бы не мешало обзавестись, - добавляю я, решив оживить атмосферу.
- О Боже.
- Тут всего одно пятно, - говорю я ему. - И оно красное.
- Хорошо, прекрасно. Слушай, только, только, знаешь, вытри меня и... Боже, это... Слушай, просто сделай это, ладно?
Это случается не регулярно, но иногда мне приходится подтирать у папы, после того как тот испражнился. У него больше не выходит делать это самостоятельно; теперь, когда рак переместился в его позвоночник, боль остается сильной даже под опиатами. Часто этим занимается миссис Ганн. Ей платят за работу сиделки, хотя я не уверен в том, действительно ли чистка задницы входит в ее жалование. Гай плакал после того, как она в первый раз занималась этим. Ему неизвестно, что об этом известно мне; впоследствии я подслушал его под дверью в спальню.
Впервые, когда мне пришлось помогать Гаю вытираться, я попытался сделать это с закрытыми глазами. Получилось неудачно и грязно. В такие моменты я дышу через рот, чтобы не чувствовать запаха того, что может оказаться в унитазе (я возмущен тем, что меня заставляют заглядывать туда, однако Гай ощущает потребность знать, есть ли кровь у него в стуле). Естественно, на мне пара синих хирургических перчаток; мы держим их коробку под дверью. В туалет на первом этаже я могу попасть благодаря тому, что в двери у него имеется относительно современный запорный механизм, который можно открыть снаружи через маленькую прорезь в металлической заглушке под ручкой. Достаточно воспользоваться отверткой или пенни.
Колокольчик, которым пользуется Гай, когда ему требуется помощь, соединен с длинным шнуром, спускающимся рядом с унитазом. Он проходит через пару вбитых в потолок U-образных гвоздей, и выходит в прихожую через отверстие, которое я просверлил при помощи нашей электродрели. Звонок висит на еще одном сером оцинкованном U-образном гвозде в прихожей. Он имеет сферическую форму и сделан из клетки для волнистого попугайчика, поэтому звучит довольно тихо.
Следует хорошенько постараться, чтобы его услышать. Пару раз бывало так, что я пытался убедить себя, что звонок молчал, однако тот принимался звучать вновь, снова и снова, и даже, если бы я оставил его на полчаса, Гай все равно продолжал бы звонить, не в силах подтереться самостоятельно, и потому мне так или иначе приходится идти ему на помощь. Когда же я являюсь, то, бывает, нахожу его в слезах, и он всегда благодарен мне, не зол, так что, полагаю, он действительно не в состоянии сделать такой простой вещи самостоятельно, а не трезвонит из простой жестокости ко мне.
Теоретически, мы могли бы просто держать при себе мобильники, он бы мог звонить или писать мне сообщения, когда я ему потребуюсь, однако Гай не слишком дружит с мобильными телефонами и частенько забывает захватить свой или поставить его на зарядку. Я пробовал напоминать ему об этом, предлагал проверять, что телефон у него при себе, и тот достаточно заряжен, а также самостоятельно вести учет приема лекарств (зачастую он забывает их принимать, либо, напротив, принимает слишком много), однако Гай обвиняет меня в попытках им манипулировать и требует слушаться его.
Гай привстал, наклонившись вперед и опираясь на ходунки. Первым делом я спускаю воду в унитазе, чтобы не видеть того, что творится в нем, а затем подтираю, ощущая, как дрожат некогда худые, а ныне просто тощие ноги Гая. Как только преодолеешь элементарную неловкость, - подозреваю, что большинство людей в первый раз с трудом подавляет рвотный позыв, - то понимаешь, что намного проще вытереть чужую задницу, чем свою собственную, потому что сразу видишь, что делаешь, и при необходимости можешь пользоваться обеими руками. Процесс в целом оказывается намного эффективнее, а туалетной бумаги расходует не больше строго необходимого, так что заодно он оказывает благотворное воздействие на окружающую среду. Если бы мы были «зелеными» на деле, а не на словах, то каждый просил бы другого подтирать ему задницу, но что-то я не вижу, чтобы это обрело популярность.
- Ебучая переносная клетка, - сквозь зубы бормочет Гай, отвешивая удар ходункам. Папа ненавидит их, хотя они очень ему помогают. Он все еще в состоянии свободно передвигаться с ними по квартире, даже по саду, а в хорошие дни опирается лишь на костыль. В действительно хорошие дни он способен обойтись одной лишь тростью.
Гай начинает кашлять. Он снова усаживается. Вероятно, это мудро; иногда от очень сильного кашля может выйти какашка. Кашляет он так, словно его грудь набита кирпичиками «Лего». Гай бросил курить пять лет назад, запоздав с решением примерно лет на двадцать. Недавно он снова принялся за старое, посчитав, что терять ему уже нечего, а также, думаю, в качестве протеста. Этим вечером он уже делил самокрутку с Хейзом. Я чувствую запах табака у него на одежде.
Спустя примерно полминуты он прекращает кашлять и начинает просто хрипеть.
- С тобой все в порядке? - спрашиваю я.
- Да блядь, лучше не бывает, - отвечает Гай. Он набирает в рот немного мокроты, отступает немного дальше и осторожно сплевывает себе между раздвинутых ног. Я предпочитаю не следить за всем процессом. - Боже, - говорит он, прислонившись спиной к бачку и тяжело переводя дыхание. Его легкие издают булькающие звуки. - В последнее время меня просто мучает кашель. - Он вздыхает, вытирает губы и смотрит на меня. - Надеюсь, акционеры «Бритиш Американ Тобакко» сейчас охуенно счастливы.
- Как думаешь, все? - спрашиваю я его.
- Дело сделано, парень, - отвечает он. - Прах к праху.
Я повторно смываю воду, снимаю и бросаю перчатки в мусорное ведро, помогаю Гаю с трусами и брюками, и открываю краны, держа наготове полотенце, пока он моет руки, опираясь на ходунки.
- Ладно, ладно, - говорит он. - Я в порядке. Не суетись так.
Не думаю, чтобы я суетился, но я усвоил, что спорить с ним бесполезно.
Я направляюсь в гостиную, слыша, как он запирает дверь туалета. Он не любит, если я провожаю его до туалета, когда в доме гости, и потому дает понять, что ему требуется помощь. Можно соблюдать определенные приличия - или, как минимум, мелкие хитрости, призванные сохранить лицо - даже, если ты низведен до подобного уровня беспомощности.
И, конечно, нам обоим известно, что дальше будет только хуже.
Между прочим, мои слова про смартфон - блеф; у меня он есть, хотя Гай об этом не подозревает. Я купил его через Холли на деньги, которые заработал на «HeroSpace».
Я иду в гостиную на звуки их голосов. Когда я вхожу, собравшиеся смолкают. Полагаю, что отсутствовал достаточно долго, чтобы они успели обсудить все, что хотели.
Мне известно, что это связано с какой-то кассетой, - из того, что мне удалось услышать прежде, похоже, это не то старая аудиопленка, не то цифровая видеозапись, - однако еще я уверен, что они обсуждали и мое будущее после того, как дом будет снесен и Гай умрет (или, напротив, Гай умрет и дом будет снесен, хотя не уверен, что порядок столь уж важен).
Возможно, они могли говорить и о том, кто именно - или кто из них - является моей матерью.
Было бы неплохо это выяснить.
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2022
К вечеру, когда уже стемнело, а дождь опять утих, и ветви деревьев в саду на заднем дворе залил прозрачный лунный свет, всех накормили и напоили, встал Гай, и вот теперь мы сидим в гостиной.
Миссис Ганн ушла домой. Живет она в маленьком бунгало с деревянным костяком, покрытом кирпичной кожей, в конце зеленого пригорода Куонсли, расположенного в паре километров отсюда, прямо за большим горбом холма, скрывающего от дома большую часть города. Я бывал у нее как-то раз, когда опоздал на автобус из школы, и мне сказали пойти к ней и дождаться папы, который должен был подъехать на машине. Диван и кресла в ее гостиной были накрыты прозрачными пластиковыми чехлами. У нее дома оказалось тепло, без сквозняков, и пахло чистотой. Тот дом был ненамного меньше нашего.
Дом Уиллоутри. Так он зовется, дом, в котором живем мы вместе с Гаем, моим отцом.
- Я, блядь, до сих пор не могу поверить в это. Конечно, я не поверила и в первый раз... особенно в первый гребаный раз. Помню, как подумала: Борис-нахуй-Джонсон - мэр Лондона? Что дальше? Братья Чакл заделаются генеральными секретарями ООН?
- Борис не так уж и плох.
- Чего?
- Да ладно тебе, Хол; по крайней мере, он, ну, искренен.
- Заткнись. Он сраный правый тори, друг Руперта-нахуй-Мердока, и защитник гребаных банкиров-клептократов. Очередной дебошир из Буллингдонского клуба. Он ведет себя, как болван, некомпетентный во всем, за что берется - как это может делать его лучше?
- Мы пересекались лично. Он не так уж и...
- Да сто пудов. Бьюсь об заклад, он охуенно обаятелен. Как и Блэр. Ну и?..
- Эй, я, блин, за него не голосовал, слышишь?
- Но Хейз прав, - вмешивается Роб. - Борис больше походит на нормального человека.
- Именно! - восклицает Хейз. - Он не из этих бездушных чиновников, неспособных дать прямого ответа ни на один вопрос. Просто, просто... - Хейз возбужденно хлопает руками. - Да, он вроде как... - его голос сникает.
- Ты бы проголосовал за него? - спрашивает Хол, буравя взглядом Пола.
- Я же только что тебе сказал, что нет.
- Верно, контракт обязывает тебя этого не делать, потому что после долгих раздумий ты решил избрать карьеру лейбориста. Но держу пари, ты бы сделал это, если б мог. И, насколько нам известно...
- Как я уже сказал...
- Скажи мне прямо в глаза, кретин, что у тебя не было соблазна за него проголосовать. В особенности против Кена; ты еще больший блэрит, чем этот лживый подонок солдафон. Держу пари, за Кена ты голосовал, стиснув зубы. Не говори, что не хотел отдать голос за Бориса.
- Мне даже в голову не приходило.
- Лживый ублюдок.
Пол разводит руками и обводит взглядом остальных, как бы взывая к ним. Он смотрит даже на меня.
- Холли, - продолжает он, повернувшись к ней, - я не знаю, что говорить, когда ты так настроена. Не знаю, как найти с тобой общий язык. Такова политика, и на той стороне встречаются порядочные люди, точно так же, как на нашей - мудаки, и пока ты не примешь этого, ты всегда будешь выглядеть карикатурой на спартистов. Придержи коней.
- Может, о чем-нибудь другом поговорим? - спрашивает Элисон.
- Я не говорю, что среди тори нет порядочных людей, - отвечает Полу Хол. Думаю, что она пытается сохранять спокойствие. - Но это как кусочки кукурузы в куче говна; технически они чисты, но это не отменяет факта наличия дерьма вокруг них.
- Вот, значит, как, - посмеиваясь, говорит Пол.
- Кончай уже ходить вокруг да около, Хол, - говорит Хейз. - Поведай нам, что хочешь сказать!
- Времена изменились, Хол, - говорит Роб. - Сейчас просто уже нельзя мыслить прежними шаблонами.
- Я серьезно, - вновь подает голос Элисон. - Может, все-таки, поговорим уже о чем-нибудь другом? Ну то есть, неужели все вот это настолько важно?
Хол качает головой:
- Превосходный выбор. Неолейбористы, токсичные либерал-демократы, вооруженные томиками «Агента «оранж»», или набитые дерьмом богатенькие ублюдки тори. Мы со всех сторон в жопе.
- Наконец хоть капля здравого смысла, - замечает Пол.
- Не забывай о ПНСК, Хол, - вставляет Хейз.
Холли глядит на него так, будто намеревается что-то сказать, но вместо этого лицо ее морщится, и она лишь издает неопределенный звук, вроде: «Чах!»
Из прихожей - не на кухне - тренькает звонок колокольчика. Он особый, его мы установили в прошлом году. Гая сейчас с нами нет; он ушел, опираясь на ходунки, минут пять назад. От помощи он отказался.
В отсутствие Гая меня снова стали расспрашивать о его самочувствии. Я произнес краткую речь о том, что у него бывают хорошие и плохие дни, хорошие и плохие недели, хотя из месяца в месяц ему явно становится хуже, и то, что считалось плохим тогда, сейчас почитается за хорошее. Похоже, такой ответ устроил каждого.
Да, учитывая, что миссис Ганн ушла, на звонок, если тот прозвучит вновь, придется ответить мне (у нас есть договоренность), хотя я бы не хотел этого делать. Мне предпочтительнее оставаться здесь, с остальными, несмотря на то, что я просто сижу с краю и прислушиваюсь к беседе, не принимая участия в ней. Мне бывает комфортно не только с папой, но и с другими людьми, и нужно для этого всего ничего - только слушать.
Число должно быть подходящим. Слишком много людей - больше десяти или двенадцати, к примеру - и я рано или поздно сникаю, сбитый с толку перебивающими друг друга голосами и попытками разобрать, что люди подразумевают своими словами, что говорят выражения их лиц и язык тела, но, с другой стороны, когда их слишком мало, то им, похоже, приходит в голову, что они обязаны вовлечь в разговор меня, поскольку не хотят, чтобы я чувствовал себя обделенным, или не понимают, отчего я не желаю вносить в дискуссию свою лепту.
Я все еще опасаюсь повторного звонка. Чувствую себя собакой Павлова, правда, от звонка я, вместо того, чтобы пускать слюни, испытываю чувство страха.
- И не думай, что я пропустил мимо ушей это твое «насколько нам известно», - тычет Пол пальцем в Хол. - Ты еще не готова к тому, чтобы кидаться опровержениями, хотя уже довольно близко подгребла к этому... этому конкретному водопаду.
- Что ты, черт возьми, такое...
- Ну серьезно, - говорит Элисон, - можем мы поговорить о чем-нибудь еще?
- А кто тут нахрен кидается словами вроде «опровержения»? Во имя Христа, в кругу приятелей! - грозно восклицает Хол. - У нас тут что, собрание юристов?
- Все, что я хочу сказать...
- Или это политический жаргон? - добавляет Хол. Думаю, она по-прежнему разгневана, хотя тоже издает какое-то подобие смешка. - Тебя заставили пройти какой-то вводный курс для политиков? Так говорят министерские советники? Раз уж ты собираешься идти в парламент, то намерен дальше продолжать в том же духе - говорить о подставных пешках, о затыкании ртов? Так, значит?
- Политжаргон? Полижаргон? - повторяет Хейз.
Мне уже доводилось видеть, как Хол и Пол спорили и кричали друг на друга подобным образом. По словам Гая, это у них в привычке.
- В любом случае, полагаю, мне нужно еще выпить. - Хейз встает. - Кому-нибудь принести еще?
- Точно, именно это и нужно беседе, - молвит Прис. - Больше выпивки.
Эта гостиная - вероятно, самое обжитое место в доме, и самое теплое в придачу. В центре ее - длинный прямоугольный кофейный столик из дерева, а на нем ваза с цветами. Вдоль каждой из длинных сторон столика поставлено по трехместному дивану, а напротив каждой из коротких - по мягкому креслу. Кресло и один из диванов обиты синим бархатом в тон; второй диван коричневый, искусственная кожа. Другое кресло вращается и покрыто эластичной красной тканью, туго натянутой на полистирол. Прис поведала мне, что это образец подлинного китча семидесятых, настолько старый, что возвращался в моду по меньшей мере дважды. Или мог вернуться, если бы не прорехи и пятна на ткани. (Когда мы общались в предыдущий раз, она сказала, что не уверена в уместности такой мебели сегодня, и что она поглядит, что пишут на этот счет в журнале под названием «Обои». Последнее меня смутило, ведь речь-то шла о кресле.) Так или иначе, красное кресло и коричневый диван, не сочетаются ни с чем иным в этой комнате.
Гай сидел в красном кресле, пока не удалился. Раньше он принимал гостей в синем бархатном кресле, пока у него не начала болеть спина, и ему стало трудно подниматься. Теперь в этом кресле сидит Пол. Хол и Прис устроились на синем бархатном диване. Элисон, Хейз и Роб оккупировали коричневый.
Я достал синий бархатный пуф, который обычно прячется под столиком в эркере, и сижу на нем, скрючившись, стиснув руки сжатыми коленями. Пуф с годами растерял наполнитель, а, может, просто примялся, поэтому, когда я сижу на нем, то чувствую под собой пол. Еще он издает какой-то потрескивающий звук, когда пытаешься на нем устроиться поудобнее, но это ерунда.
Сижу я у края синего дивана, рядом с Хол. Она пару раз предлагала мне сесть с ней и Прис, но я не хочу; тогда я буду ощущать себя слишком большим и заметным, а люди, возможно, станут ждать, что я присоединюсь к разговору. Отсюда, снизу, я могу наблюдать и слушать, никому не мешая.
Хол сменила зеленую флисовую куртку на выцветший оранжевый кардиган и надела большие толстые синие носки. На Поле аккуратные синие джинсы и розовая рубашка с открытым воротом. На Прис надеты блестящие брюки в обтяжку и мешковатый черный джемпер, на Робе черные брюки чинос и серая водолазка, Элисон в черном платье до колен с толстыми черными шерстяными колготками, а у Хейза оливковые брюки и такого же темно-зеленого цвета футболка с надписью «Терапия?», поверх которой накинута клетчатая рубашка с подкладкой.
Прис красивая и фигуристая, с кожей цвета кофе с молоком, у нее темные глаза и блестящие черные, зачесанные назад волосы с множеством локонов. Роб среднего роста, но весьма широк; как раз для спортзала, как сказала Хол. Хотя он бреет голову, по-моему, у него каштановые волосы. Элисон - миниатюрная блондинка, она всегда накрашена. Хол говорит, что прежде та была полной, а теперь живет в постоянном полуголодном состоянии. Хейз практически того же роста, что и я, хотя держится иначе. Сколько я его знаю, он постепенно прибавляет в весе, и чем дальше от извечно приподнятых бровей его жидкие каштановые волосы, тем они больше редеют.
Лица Хол и Пола немного залила краска. Это могло произойти как от спора, так и от выпитого вина. Пол привез с собой ящик красного вина из французского региона Медок. На данный момент четыре бутылки оттуда открыты, и три уже прикончены. Я попробовал немного, хотя, когда чувствую, что мне хочется выпить, предпочитаю белое сладкое. Алкоголь - не для меня. Я страдаю от кислотного рефлюкса, однако, что важнее, мне не нравится ощущение потери контроля. (По-моему, большинство людей пьет, потому что они недовольны тем, что трезвы, и желают это изменить, ну а я вполне доволен собой.)
Хотя Хол раскраснелась, она кажется более энергичной, в то время как Пол выглядит намеренно расслабленным, точно он порывается кричать и жестикулировать, но принял волевое решение этого не делать.
Гай надел то, что называет своим лучшим выходным нарядом: брюки и жилет от старого лавандового костюма-тройки, а также сизо-серый кожаный бомбер. Этой одежде двадцать лет, он носил ее, еще когда имел тридцатый размер, однако сейчас Гай сделался настолько изможденным, что та с него свисает. Большая часть знакомых, не встречавшихся с ним в последние годы, как правило, потрясенно замолкает, увидев Гая - настолько сильно он исхудал, а его лицо, которое и раньше было худым, теперь походит на лик мертвеца. Когда он закрывает свои большие голубые глаза, становятся заметны темные круги под ними, а кожа у него сухая и шелушится. Губы его постоянно испещрены кровоподтеками.
Если людей не потрясает его вид, то это обычно значит, что они его не узнают и думают, что видят кого-то намного старше.
Гай носит вязаную шапку из коричневой шерсти, чтобы скрыть облысение от химиотерапии. Когда-то у него были длинные светлые волнистые волосы, которыми он очень гордился. Изначально на верхушке шапки было что-то вроде пушистого помпона, однако Гай показалось, что тот выглядит глупо, и он отрезал его кухонным ножом. В результате шапка начала расползаться сверху, и потому теперь там дырка размером в два пенса, через которую, если приглядеться, можно увидеть его лысину. Мы с миссис Ганн не раз предлагали отремонтировать прореху, - она предлагала заштопать ее (не вполне понимаю, что это значит), а я - хотя бы зашить ее обратно, - однако Гай отказывается до сих пор. Он способен быть очень упрямым. Хол говорит, что я весь в него.
Нового звонка нет, поэтому я постепенно начинаю расслабляться.
- Был звонок? - спрашивает Хол куда-то в пустоту.
- Просто Гай сообщает нам, что возвращается, - отвечаю я.
- Понятно.
- Есть кое-что, что было бы неплохо обсудить, - замечает Пол, бросая на меня искоса взгляд. - Но не при Ките.
- Ах, да, - вырывается у Хейза. - Это... - Он вонзает палец себе в ухо и принимается крутить им на разные лады. - Это видео. Кассета... ну да. - он окидывает взглядом присутствующих. - Конечно.
- Не понимаю, почему мы должны просить Кита уйти. - не очень уверенно говорит Хол.
- О, - расплывается в улыбке Пол. - Я думаю, так надо. - Он улыбается мне. Остальные смотрят на меня.
Мне становится жарко.
Молчание. Внезапно Элисон нагибается и изучает маленькую бахрому грязных зеленых кисточек, которые свисают внизу дивана практически до потертой поверхности ковра.
- Кажется, тут сквозняк, - говорит она, кивая себе под ноги. Вот эти... эта бахрома движется.
Она встает и, упираясь коленями и руками, толкает диван назад. Тот скрипит по половицам.
- Что на этот раз? - недовольно вырывается у Роба, который движется вместе с диваном. В руках у него стакан джина с апельсиновым соком.
- Только не надо предлагать мне помочь, любимый, - говорит Элисон, сдергивая покрывало. - Глядите! - она кивком указывает на пол. - Там чертовски здоровая дыра.
Мы подаемся вперед, вытягивая шеи. В половицах оказывается отверстие размером с кулак.
- Отсюда выпал сучок, - говорю я им. - Из половиц, - добавляю я, что, вероятно, излишне, хотя с другой стороны, все они уже порядочно пьяны. - Хотя если спросите Гая, он скажет, что их прогрызла крыса.
- Что? - в испуге спрашивает Элисон.
- Нет, это определенно сучок, - успокаиваю я ее. - Следов зубов нет.
- Господи, - вырывается у Элисон. Она нагибается и, кряхтя, пытается вернуть диван на место.
- Гребаный особняк разваливается на куски, - говорит Пол, бросая взгляды по сторонам.
- Что верно то верно, - вторит Хейз.
- Гай считает, что им не обязательно сносить дом, - сообщаю я (их взгляды устремляются ко мне). - Он утверждает, что дом держится только на нас; на нем и на мне. Как только нас не станет, как только мы перестанем в него верить, дом обрушится сам собой.
- Правдоподобно, - отвечает Элисон, с усилием дергая диван. Тянуть его труднее; возможно, это из-за структуры дерева или чего-то еще. В конце концов ей удается сдвинуть диван вперед на сантиметр.
Роб снова издает недовольное восклицание и облизывает руку.
- Не возражаешь? - спрашивает он. - Ты проливаешь мое чертово пойло.
- Да помоги же ей Роб, ради всего святого, - говорит Хол.
Тот пожимает плечами.
- Не моя идея была двигать чертову мебель. - Он отпивает. - К слову, подобное случается и на работе, - поясняет он Хол. - Она затевает какой-нибудь очередной бесполезный, доморощенный проект, сеет повсюду хаос, а мне потом все подчищать. Наверное, я мог продвинуться выше по службе, если бы не тратил столько времени уборку за Эли.
Элисон улыбается Хол.
- Роб говорит о том, что я инициирую какое-нибудь смелое предприятие, увлекая компанию в свежее, захватывающее, но полностью комплементарное нашему курсу направление, а потом, когда самая тяжелая часть работы выполнена, он врывается, чтобы взять на себя мужские обязанности. Я была бы уже на пару ступеней выше, если бы мне не приходилось постоянно волочь его на буксире. - Отдуваясь, она с усилием продолжает тянуть диван.
- О Господи! - восклицает Хол и обходит диван сзади, чтобы его подтолкнуть. Тот скользит на место. Усаживаясь обратно, Хол глядит на меня с недовольством. Что же я сделал не так на этот раз?
А потом дважды раздается звонок из прихожей.
Дерьмо. Я не хочу уходить. С другой стороны, сейчас мне вроде как хочется это сделать.
Я встаю:
- Прошу прощения.
- Кит, - говорит Хол, протягивая руку ко мне, - тебе не обязательно...
- Да, Кит... - вторит ей Хейз.
- Нет, - отвечаю я, указывая на дверь, - мне нужно... Извините меня.
- Это кровь?
- Немного крови.
- Что это значит? Что значит «немного»?
- Значит, что тут немного крови.
- Чертовски умно, Кит; ты просто скажи мне, сколько именно крови? И какого она цвета? Красная? Бурая? Черная?
- Ты уверен, что не можешь повернуться и посмотреть?
- Нет, для этого мне придется выйти и проковылять по прихожей со спущенными штанами и болтающимся членом, так что - нет.
- Если бы у меня был смартфон, я бы мог сделать снимок и показать тебе.
- Я не куплю тебе долбаный смартфон. Заткнешься ты, наконец, со своим смартфоном? Он тебе не нужен. Ты только запостишь фотографии на Фейсбук. Или найдешь способ их продать в своей дурацкой игре.
- Разумеется, я бы не стал этого делать, - отвечаю я. - Хотя Фекалбуком, я полагаю, тебе бы не мешало обзавестись, - добавляю я, решив оживить атмосферу.
- О Боже.
- Тут всего одно пятно, - говорю я ему. - И оно красное.
- Хорошо, прекрасно. Слушай, только, только, знаешь, вытри меня и... Боже, это... Слушай, просто сделай это, ладно?
Это случается не регулярно, но иногда мне приходится подтирать у папы, после того как тот испражнился. У него больше не выходит делать это самостоятельно; теперь, когда рак переместился в его позвоночник, боль остается сильной даже под опиатами. Часто этим занимается миссис Ганн. Ей платят за работу сиделки, хотя я не уверен в том, действительно ли чистка задницы входит в ее жалование. Гай плакал после того, как она в первый раз занималась этим. Ему неизвестно, что об этом известно мне; впоследствии я подслушал его под дверью в спальню.
Впервые, когда мне пришлось помогать Гаю вытираться, я попытался сделать это с закрытыми глазами. Получилось неудачно и грязно. В такие моменты я дышу через рот, чтобы не чувствовать запаха того, что может оказаться в унитазе (я возмущен тем, что меня заставляют заглядывать туда, однако Гай ощущает потребность знать, есть ли кровь у него в стуле). Естественно, на мне пара синих хирургических перчаток; мы держим их коробку под дверью. В туалет на первом этаже я могу попасть благодаря тому, что в двери у него имеется относительно современный запорный механизм, который можно открыть снаружи через маленькую прорезь в металлической заглушке под ручкой. Достаточно воспользоваться отверткой или пенни.
Колокольчик, которым пользуется Гай, когда ему требуется помощь, соединен с длинным шнуром, спускающимся рядом с унитазом. Он проходит через пару вбитых в потолок U-образных гвоздей, и выходит в прихожую через отверстие, которое я просверлил при помощи нашей электродрели. Звонок висит на еще одном сером оцинкованном U-образном гвозде в прихожей. Он имеет сферическую форму и сделан из клетки для волнистого попугайчика, поэтому звучит довольно тихо.
Следует хорошенько постараться, чтобы его услышать. Пару раз бывало так, что я пытался убедить себя, что звонок молчал, однако тот принимался звучать вновь, снова и снова, и даже, если бы я оставил его на полчаса, Гай все равно продолжал бы звонить, не в силах подтереться самостоятельно, и потому мне так или иначе приходится идти ему на помощь. Когда же я являюсь, то, бывает, нахожу его в слезах, и он всегда благодарен мне, не зол, так что, полагаю, он действительно не в состоянии сделать такой простой вещи самостоятельно, а не трезвонит из простой жестокости ко мне.
Теоретически, мы могли бы просто держать при себе мобильники, он бы мог звонить или писать мне сообщения, когда я ему потребуюсь, однако Гай не слишком дружит с мобильными телефонами и частенько забывает захватить свой или поставить его на зарядку. Я пробовал напоминать ему об этом, предлагал проверять, что телефон у него при себе, и тот достаточно заряжен, а также самостоятельно вести учет приема лекарств (зачастую он забывает их принимать, либо, напротив, принимает слишком много), однако Гай обвиняет меня в попытках им манипулировать и требует слушаться его.
Гай привстал, наклонившись вперед и опираясь на ходунки. Первым делом я спускаю воду в унитазе, чтобы не видеть того, что творится в нем, а затем подтираю, ощущая, как дрожат некогда худые, а ныне просто тощие ноги Гая. Как только преодолеешь элементарную неловкость, - подозреваю, что большинство людей в первый раз с трудом подавляет рвотный позыв, - то понимаешь, что намного проще вытереть чужую задницу, чем свою собственную, потому что сразу видишь, что делаешь, и при необходимости можешь пользоваться обеими руками. Процесс в целом оказывается намного эффективнее, а туалетной бумаги расходует не больше строго необходимого, так что заодно он оказывает благотворное воздействие на окружающую среду. Если бы мы были «зелеными» на деле, а не на словах, то каждый просил бы другого подтирать ему задницу, но что-то я не вижу, чтобы это обрело популярность.
- Ебучая переносная клетка, - сквозь зубы бормочет Гай, отвешивая удар ходункам. Папа ненавидит их, хотя они очень ему помогают. Он все еще в состоянии свободно передвигаться с ними по квартире, даже по саду, а в хорошие дни опирается лишь на костыль. В действительно хорошие дни он способен обойтись одной лишь тростью.
Гай начинает кашлять. Он снова усаживается. Вероятно, это мудро; иногда от очень сильного кашля может выйти какашка. Кашляет он так, словно его грудь набита кирпичиками «Лего». Гай бросил курить пять лет назад, запоздав с решением примерно лет на двадцать. Недавно он снова принялся за старое, посчитав, что терять ему уже нечего, а также, думаю, в качестве протеста. Этим вечером он уже делил самокрутку с Хейзом. Я чувствую запах табака у него на одежде.
Спустя примерно полминуты он прекращает кашлять и начинает просто хрипеть.
- С тобой все в порядке? - спрашиваю я.
- Да блядь, лучше не бывает, - отвечает Гай. Он набирает в рот немного мокроты, отступает немного дальше и осторожно сплевывает себе между раздвинутых ног. Я предпочитаю не следить за всем процессом. - Боже, - говорит он, прислонившись спиной к бачку и тяжело переводя дыхание. Его легкие издают булькающие звуки. - В последнее время меня просто мучает кашель. - Он вздыхает, вытирает губы и смотрит на меня. - Надеюсь, акционеры «Бритиш Американ Тобакко» сейчас охуенно счастливы.
- Как думаешь, все? - спрашиваю я его.
- Дело сделано, парень, - отвечает он. - Прах к праху.
Я повторно смываю воду, снимаю и бросаю перчатки в мусорное ведро, помогаю Гаю с трусами и брюками, и открываю краны, держа наготове полотенце, пока он моет руки, опираясь на ходунки.
- Ладно, ладно, - говорит он. - Я в порядке. Не суетись так.
Не думаю, чтобы я суетился, но я усвоил, что спорить с ним бесполезно.
Я направляюсь в гостиную, слыша, как он запирает дверь туалета. Он не любит, если я провожаю его до туалета, когда в доме гости, и потому дает понять, что ему требуется помощь. Можно соблюдать определенные приличия - или, как минимум, мелкие хитрости, призванные сохранить лицо - даже, если ты низведен до подобного уровня беспомощности.
И, конечно, нам обоим известно, что дальше будет только хуже.
Между прочим, мои слова про смартфон - блеф; у меня он есть, хотя Гай об этом не подозревает. Я купил его через Холли на деньги, которые заработал на «HeroSpace».
Я иду в гостиную на звуки их голосов. Когда я вхожу, собравшиеся смолкают. Полагаю, что отсутствовал достаточно долго, чтобы они успели обсудить все, что хотели.
Мне известно, что это связано с какой-то кассетой, - из того, что мне удалось услышать прежде, похоже, это не то старая аудиопленка, не то цифровая видеозапись, - однако еще я уверен, что они обсуждали и мое будущее после того, как дом будет снесен и Гай умрет (или, напротив, Гай умрет и дом будет снесен, хотя не уверен, что порядок столь уж важен).
Возможно, они могли говорить и о том, кто именно - или кто из них - является моей матерью.
Было бы неплохо это выяснить.
(c) Перевод Реоту (Rheo-TU), 2022