Красота по-японски
Японцы же, по сути, совсем не умеют писать книг. Им приходится их рисовать.
Только что, читая Мисиму ("Мчащиеся кони"), я споткнулся о фразу: "Рабочая кисточка натерла ему мозоли на пальцах". Речь идет о судье из Осаки, - чиновник, чинуша, юрист, сухопутная рыба. Свою подпись он ставит тушью и кистью, как художник. Дивная нация.
Жена-книголюб, читая японских авторов, впадает в тоску. Особенно ее выворачивает "Храм" того же Мисимы - описание деревенского храма, каким автор его видел в юности, потом в зрелости, потом зимой, потом летом, потом изнутри, потом размышления о его красоте, потом как его сожгли нахрен. Подробно описан пылающий храм. Почти Лев Толстой и его надоевший со школьных уроков дуб.
Но я же говорю - японцы не пишут, они рисуют. Они думают картинами. Если вспомнить, что этот храм изображен (изображен же) иероглифами на шелке, картина имеет сюжет и развернута во времени, - совсем другой коленкор выходит.
Поэты-авангардисты когда-то пытались экспериментировать с внешним видом стихов, надеясь уравнять их внешнюю красоту и содержание.
Получалось такое:
А вот традиционая, совсем не экспериментальная поэзия:
Лепестки ворожат -
Мельтешит и мерцает храм
Сквозь ветви сакуры.
В чем прикол хокку? В том, что одно дело - напечатать буковками "вишневое дерево". Совсем другое - нарисовать:
И не надо быть японцем, чтобы понять, какой из этих знаков означает "дерево".
Только что, читая Мисиму ("Мчащиеся кони"), я споткнулся о фразу: "Рабочая кисточка натерла ему мозоли на пальцах". Речь идет о судье из Осаки, - чиновник, чинуша, юрист, сухопутная рыба. Свою подпись он ставит тушью и кистью, как художник. Дивная нация.
Жена-книголюб, читая японских авторов, впадает в тоску. Особенно ее выворачивает "Храм" того же Мисимы - описание деревенского храма, каким автор его видел в юности, потом в зрелости, потом зимой, потом летом, потом изнутри, потом размышления о его красоте, потом как его сожгли нахрен. Подробно описан пылающий храм. Почти Лев Толстой и его надоевший со школьных уроков дуб.
Но я же говорю - японцы не пишут, они рисуют. Они думают картинами. Если вспомнить, что этот храм изображен (изображен же) иероглифами на шелке, картина имеет сюжет и развернута во времени, - совсем другой коленкор выходит.
Поэты-авангардисты когда-то пытались экспериментировать с внешним видом стихов, надеясь уравнять их внешнюю красоту и содержание.
Получалось такое:
А вот традиционая, совсем не экспериментальная поэзия:
Лепестки ворожат -
Мельтешит и мерцает храм
Сквозь ветви сакуры.
В чем прикол хокку? В том, что одно дело - напечатать буковками "вишневое дерево". Совсем другое - нарисовать:
И не надо быть японцем, чтобы понять, какой из этих знаков означает "дерево".