Сестры, литчасть-3
Евгения, 1984 г.р., врач
Он узнал меня раньше, чем я его. Я запомнила Пашу полноватым ботаном в очках, а теперь теперь он стал поджарым и сильным. Сквозь одежду я чувствовала жар его тела - лихорадка, вторая стадия. Зрачки расширены во всю радужку, и вот это уже не было симптомом болезни. Он втолкнул меня в пустую процедурную и прижал к моей груди нож.
- Я узнал тебя, сучка, - сказал Паша. - Отличница-заучка, подлиза, это же ты получила ту золотую медаль и поступила без экзаменов, а я не добрал пол балла в первый мед и загремел в армию. Хотя это же я брал призы на Олимпиадах, а ты не всегда попадала на первую страницу. Но девочки же такие хорошие, такие прилежные, девочкам надо уступать, девочек надо защищать, девочек надо обожать, все ради девочек - и чем вы нам отплатили? Извести нас решили, чертовы феминистки?
И он разрезал мне лицо своим ножом. Мне было так страшно, что боли я тогда не почувствовала. И тут мне в лицо брызнула не моя уже кровь, и Паша медленно упал. За ним стоял мужчина с окровавленной подставкой для капельницы в руках - стальной, еще советского производства. Этого мужчину привезли в третьей стадии, его положили на полу в коридоре, и никто уже не ожидал, что он встанет. Но он смог встать и спасти меня, и умирал еще пол часа, и я сидела рядом с ним, зажимая рукой разрезанную щеку, а он все повторял - «девушки, кто же теперь вас защитит». Когда он умер, я кое-как обработала свою рану и вернулась к работе, и за всем этим даже не успела выяснить, как звали того человека.
Наши американские коллеги полагают, что острый психоз был одним из симптомов второй стадии заболевания. Но я не думаю, что какие-то медицинские причины послужили причиной множества вспышек насилия со стороны мужчин в первые дни Катастрофы. Пресекалось, впрочем, это насилие тоже часто мужчинами. С точки зрения биологии, если предельно упрощать, женщина - это и есть базовая модель человека, а мужчина - агент изменений, материал для эволюционных экспериментов. Потому и все лучшее, и все худшее в человеческой истории ранее исходило от мужчин. Теперь, когда мы утратили эту часть человечества, я не знаю, есть ли у нас будущее как у биологического вида.
Конечно же вирус создали и выпустили не феминистки. У них никогда не было таких ресурсов. Работал большой коллектив, состоящий, скорее всего, и из мужчин, и из женщин - девочки-заучки, да. Наверняка большая часть этих людей не знала, что творит, и все просто делали то, что велело им делать начальство. Не знаю, как эти люди чувствуют себя теперь - те, кто выжил. Но то, что более половины человечества мы не смогли сохранить - это наша общая беда и наша общая боль.
Что до рубца на моем лице, то это раньше мне пришлось бы до конца жизни слышать за своей спиной жалостливые шепотки. Теперь все мы пережили войну за сохранение человечества, и у всех у нас остались шрамы от нее, снаружи и внутри.
Чего я не хотела бы, так это чтоб нашим будущим детям - а они будут, спасибо генетикам - рассказывали об эпохе до Катастрофы как о мрачном времени патриархата. Пока мы помним: сложное было время, полное перекосов и противоречий. Но то, к чему мы оказались вынуждены - воспринимать человека вне гендера - со временем могло бы произойти само собой, и с мужчинами тоже. Мужчины, возможно, создали бы свой феминизм, нет, не уродливый неопатриархат с его «загнать бабье под шконку», а движение за освобождение от гендерных стереотипов, за то, чтоб видеть во всяком человеке человека прежде всего. И собственно феминизм со временем сместил бы акценты с борьбы с мужчинами на борьбу с самими собой, со своими мешающими жить установками. За то, чтоб каждый человек стремился стать лучшей версией самого себя, более сильной, более свободной - и потому более открытым любви как союзу равных.
Сейчас я девять месяцев в году живу в Индии, лечу и преподаю. Это России так повезло, что профессия врача считалась непрестижной и потому преимущественно женской, а во многих странах была огромная смертность в первые годы после Катастрофы. Но сейчас и там понемногу все налаживается, в следующем году мы восстановим работу медицинского университета в Бомбее.
Нет, сама я не создала пару и не думаю родить ребенка. Чему я смогла бы научить его, то есть ее? Я умею и люблю только работать. Это звучит почетно, но на самом деле трудоголизм не намного лучше алкоголизма. Людям будущего нужны будут и другие смыслы, а у меня их нет.
Он узнал меня раньше, чем я его. Я запомнила Пашу полноватым ботаном в очках, а теперь теперь он стал поджарым и сильным. Сквозь одежду я чувствовала жар его тела - лихорадка, вторая стадия. Зрачки расширены во всю радужку, и вот это уже не было симптомом болезни. Он втолкнул меня в пустую процедурную и прижал к моей груди нож.
- Я узнал тебя, сучка, - сказал Паша. - Отличница-заучка, подлиза, это же ты получила ту золотую медаль и поступила без экзаменов, а я не добрал пол балла в первый мед и загремел в армию. Хотя это же я брал призы на Олимпиадах, а ты не всегда попадала на первую страницу. Но девочки же такие хорошие, такие прилежные, девочкам надо уступать, девочек надо защищать, девочек надо обожать, все ради девочек - и чем вы нам отплатили? Извести нас решили, чертовы феминистки?
И он разрезал мне лицо своим ножом. Мне было так страшно, что боли я тогда не почувствовала. И тут мне в лицо брызнула не моя уже кровь, и Паша медленно упал. За ним стоял мужчина с окровавленной подставкой для капельницы в руках - стальной, еще советского производства. Этого мужчину привезли в третьей стадии, его положили на полу в коридоре, и никто уже не ожидал, что он встанет. Но он смог встать и спасти меня, и умирал еще пол часа, и я сидела рядом с ним, зажимая рукой разрезанную щеку, а он все повторял - «девушки, кто же теперь вас защитит». Когда он умер, я кое-как обработала свою рану и вернулась к работе, и за всем этим даже не успела выяснить, как звали того человека.
Наши американские коллеги полагают, что острый психоз был одним из симптомов второй стадии заболевания. Но я не думаю, что какие-то медицинские причины послужили причиной множества вспышек насилия со стороны мужчин в первые дни Катастрофы. Пресекалось, впрочем, это насилие тоже часто мужчинами. С точки зрения биологии, если предельно упрощать, женщина - это и есть базовая модель человека, а мужчина - агент изменений, материал для эволюционных экспериментов. Потому и все лучшее, и все худшее в человеческой истории ранее исходило от мужчин. Теперь, когда мы утратили эту часть человечества, я не знаю, есть ли у нас будущее как у биологического вида.
Конечно же вирус создали и выпустили не феминистки. У них никогда не было таких ресурсов. Работал большой коллектив, состоящий, скорее всего, и из мужчин, и из женщин - девочки-заучки, да. Наверняка большая часть этих людей не знала, что творит, и все просто делали то, что велело им делать начальство. Не знаю, как эти люди чувствуют себя теперь - те, кто выжил. Но то, что более половины человечества мы не смогли сохранить - это наша общая беда и наша общая боль.
Что до рубца на моем лице, то это раньше мне пришлось бы до конца жизни слышать за своей спиной жалостливые шепотки. Теперь все мы пережили войну за сохранение человечества, и у всех у нас остались шрамы от нее, снаружи и внутри.
Чего я не хотела бы, так это чтоб нашим будущим детям - а они будут, спасибо генетикам - рассказывали об эпохе до Катастрофы как о мрачном времени патриархата. Пока мы помним: сложное было время, полное перекосов и противоречий. Но то, к чему мы оказались вынуждены - воспринимать человека вне гендера - со временем могло бы произойти само собой, и с мужчинами тоже. Мужчины, возможно, создали бы свой феминизм, нет, не уродливый неопатриархат с его «загнать бабье под шконку», а движение за освобождение от гендерных стереотипов, за то, чтоб видеть во всяком человеке человека прежде всего. И собственно феминизм со временем сместил бы акценты с борьбы с мужчинами на борьбу с самими собой, со своими мешающими жить установками. За то, чтоб каждый человек стремился стать лучшей версией самого себя, более сильной, более свободной - и потому более открытым любви как союзу равных.
Сейчас я девять месяцев в году живу в Индии, лечу и преподаю. Это России так повезло, что профессия врача считалась непрестижной и потому преимущественно женской, а во многих странах была огромная смертность в первые годы после Катастрофы. Но сейчас и там понемногу все налаживается, в следующем году мы восстановим работу медицинского университета в Бомбее.
Нет, сама я не создала пару и не думаю родить ребенка. Чему я смогла бы научить его, то есть ее? Я умею и люблю только работать. Это звучит почетно, но на самом деле трудоголизм не намного лучше алкоголизма. Людям будущего нужны будут и другие смыслы, а у меня их нет.