Первобытный язык права (по следам одной дискуссии)
Инициатор дискуссии пишет, что справедливо запретить «нанесение ущерба собственности другого человека». Я предложил назвать запрещённое дело правонарушением или, ещё короче, преступлением. Только преступление справедливо запрещать. Другие запреты, кроме запрета преступления, несправедливы, преступны.
Мне возразил оппонент (О). Он сказал, что достаточно запретить насилие. А дальше - наш диалог. Он с небольшими сокращениями. Полностью можно посмотреть тут.
Я. Насилие, когда оно применяется к преступнику, может быть правым насилием, а запрет правых дел преступен.
О. Правое насилие - это оксюморон.
Я. Похоже, что у Вас насилие синоним преступления. Если так, то тогда правое насилие будет оксюмороном, как и правое преступление. Но понимание насилия, как исключительно преступления, непривычно. Если люди привыкнут к Вашему пониманию, если насилие и преступление станут синонимами, то я с Вами соглашусь. А пока мне привычнее делить насилие на правое и преступное. И не только насилие, но и обман, который бывает правым и преступным. Называть преступный обман насилием непривычно. А потому, надо ли насиловать язык?
О. Насилие большинство воспринимает с негативным оттенком, как нечто недопустимое, и люди давно к этому привыкли. Это либертарианцы, следуя Мизесу, пытаются поделить насилие на агрессивное, значит плохое и просто насилие, значит хорошее.
Я. Да, агрессивное насилие - это неудачно. Ведь агрессия - это обычно насилие. Поэтому здесь попахивает тавтологией.
Про плохое и хорошее насилие немного лучше. Но я предпочитаю говорить о преступном и правом, а не о плохом и хорошем, так как преступление может быть хорошим для преступника, а правое дело может быть плохим для него.
Но, запрещая исключительно насилие, мы рискуем оказаться беззащитными перед преступлениями, в которых нет насилия. В принуждении может быть лишь угроза насилия, но не насилие. А в преступном обмане или в преступной халатности и вовсе нет насилия.
О. Это Вы опять о мизесовском понимании насилия.
А что такое преступление?
Я. Преступление от слова «преступить». Преступить межу, грань. А что такое межа, грань смотрите здесь: https://term.wiki/Межа
О. Вы мне сделали замечание, что я придаю насилию новое понимание, к которому якобы люди не привыкли, а сами вводите новое понятие под названием межа или грань.
Я. Межи или грани - очень старые слова. И я их употребляю в очень старом смысле, который никого не вводит в заблуждение. Межи отделяют «моё» от «чужого».
О. Насилие не менее старое слово. Насилие - посягательство на свободу, права и собственность.
Я. Да, насилие - очень старое слово, но Вы его употребляете в новом, неожиданном смысле, причисляя к насилию обман и преступную неосторожность. Насильственное посягательство на свободу преступника может быть правым насилием. Нарушить права можно без насилия: обманом или по неосторожности.
О. Насильственное посягательство на свободу и есть плеоназм. Любое посягательство на свободу насильственно и нет разницы, как нарушены права, обманом или по неосторожности, это всё равно насилие. Если сила применена для посягательства на свободу, права и собственность, то это насилие, если сила применена против насилия - это защита.
Я. В выражении "права и собственность" я вижу плеоназм. Ведь собственность - это тоже права.
О. Понимание собственности как права тоже из Мизеса. Право и собственность - совершенно разные термины.
Право - возможность самостоятельно устанавливать способ ведения выбранной человеческой деятельности. Возможность составлять или выбирать правила ведения человеческой деятельности.
Собственность - ограниченный ресурс, находящийся в исключительном пользовании человека. Ресурс, обретённый в результате человеческой деятельности.
Я. Вы утверждаете, что право - это возможность, а собственность - ресурс. Но возможность - всегда ресурс, а ресурс - всегда возможность.
О. Ресурс - физические, интеллектуальные и духовные составляющие Мира, используемые человеком для достижения цели.
Возможность да ресурс, но ресурс не возможность.
У раба есть ресурсы, но нет возможности.
Радиус это отрезок, но не всякий отрезок радиус.
Я. Ресурсы без возможностей - не ресурсы, а какой-то хлам.
Вы слово "насилие" употребляете примерно в том смысле, в котором я употребляю слово "преступление". Но есть и различие. Для меня преступление - это нарушение прав, правонарушение. А для вас насилие - это посягательство не только на права, но ещё на свободу и собственность. Про разницу между правами и собственностью Вы мне рассказали: права - это возможности, а собственность - ресурсы. Расскажите теперь о свободе, она в Вашей триаде на первом месте.
О. Свобода - возможность выбора вида человеческой деятельности.
Эта триада одно целое. И одно без другого не работает. Эта триада и есть сам человек.
Священная троица.
Я. Свобода - возможность. Право - возможность. А собственность - ресурс, который тоже возможность. Зачем Вам три слова вместо одного?
О. Можно заменить одним, Человек.
***
Разговор о свободе, правах, собственности, о чьих-то ресурсах и возможностях - это, по сути, разговор об одном: о размежёванных ценных силах, включая производительные силы. Но говорящие не видят единства. Для них все эти слова о разном. Отсюда плеоназмы, которых они не замечают: «права и свободы», «право на свободу», «право собственности», «правовые возможности», «право на ресурс». Язык без широких обобщений - первобытный язык. На этом языке дождь для смотрящего из окна может называться иначе, чем дождь, под которым ты идёшь, и нет слова для обозначения дождя вообще. На этом первобытном языке нельзя сказать, что только межи превращают силы в права, в собственность, в собь, в собину или в свободу. На этом языке тавтология «частная собственность» легко превращается в оксюморон «общественная собственность». Науку на этом языке не создашь.
Когда вы говорите на первобытном языке, вы распространяете левые идеи, даже не ведая того.
Первое, что нужно сделать для распространения правых идей - это создать непротиворечивый язык, свободный от плеоназмов и оксюморонов.