2. Год 1999, ноябрь
Открыть глаза было сложно, потому что кто-то включил верхний свет и пронзительный яркий свет лампочки пробивался даже сквозь веки. Муж вставал всегда раньше меня, но он никогда не включал света, проскальзывал на кухню и там уже уютно шумел, создавая тем самым приятный звук утра.
Скорее всего, он что-то ищет, вот и включил свет, подумала я.
- Ты паспорт ищешь? Он в кладовке, - сказала я громко, надеясь, что муж уйдет в кладовку и свет тут выключится.
- Мама, а Неля не встает, - рядом крикнул чей-то знакомый, до боли знакомый голос и в этот момент я открыла глаза.
Этого не может быть, просто не может быть. Здесь неоткуда взяться моей сестре, тем более зовущей нашу маму. Мы все давно живем отдельно друг от друга и в гости я их не приглашала, тем более в такую рань. Я посмотрела направо, где обычно лежала подушка мужа и увидела лишь стенку. Стенку печки. Выкрашенную в противный серо-бежевый цвет, местами облупленную и расковырянную моими же руками.
Я узнала бы эту стенку и через сто лет, ведь я разглядывала ее каждый раз при пробуждении в квартире, в которой родилась и жила все свое детство.
Эта стенка была или очень теплой, когда мама готовила и топила печку в кухне или очень холодной все остальное время, потому что это была самая что ни на есть железная стенка.
На которую я теперь смотрю и этого всего совершенно не может быть, потому что спать я ложилась в своей новенькой квартире, в которой не может быть никаких печек и облупленной краски. И не может быть голоса моей сестры над ухом.
- Мама сказала вставать, - повторила Лера у меня над ухом, - в школу опоздаем, - я посмотрела на источник голоса, со страхом понимая, что увиденное опять не будет укладываться в мою картинку происходящего.
Рядом с моей кроватью стояла одетая Лера, на вид ей можно было дать от силы лет 10, с короткой стрижкой, спутанными волосами и капризным выражением лица, она словно была вытряхнута из фотографий нашего семейного альбома. Только в отличие от фото, она моргала и требовательно на меня смотрела.
В комнату зашла мама.
Какая же она на самом деле высокая и статная, с каштановой косой и челкой ниже бровей. Я уже привыкла к ней другой, уставшей, болезненной, сгорбленной и вечно всем недовольной, а сейчас она выглядела так молодо и здорово, что я залюбовалась.
- Нелечка, проснулась наконец, колготки твои на батарее, надевай скорее и будет сразу теплее, - мама махнула в сторону окна и вышла из комнаты, за ней выскочила Лерка и по звукам было понятно, что они сели завтракать.
Я откинула одеяло с ног и посмотрела на свои пальцы ног, забавно было видеть их без педикюра с гель-лаком. Совершенно точно это были мои пальцы, просто меньше и оттого смешные и какие-то беззащитные.
Так стоп! Если Лере 10 лет, то мне что, 13? Это точно наша старая квартира, точно мама в свои лучшие годы и мы - маленькие!
Ну как маленькие... я прекрасно осознаю, что мне на самом деле 40 и я сплю сейчас в своей кровати и скоро проснется муж и мне тоже надо будет прерывать свой чудесный сон.
Я решила что буду этот сон продлевать насколько возможно. Вскочила с кровати, ногами почувствовав при этом синтетический ковер, неистового бордового цвета «палас», кажется, тогда его так называли. Палас был колючий и жесткий и еще ноги сразу же замерзли. Я подбежала к батарее, прижалась к ней коленками, как делала это в детстве и посмотрела в окно.
В нашем тихом дворе лежал снег, много снега. Дворник сегодня еще не чистил двор и все дорожки были заметены за ночь, великолепие это все искрилось при свете фонарей и отражалось тысячью маленьких кристаллов.
Снег, как давно я не видела такой чистый, такой глубокий снег, скрывший все кусты, которые, я точно знаю, есть в этом дворе.
Окно было старым, таким как я его и помню, с побеленной рамой и очень холодным стеклом. Двойным стеклом, пластик появился у нас намного позднее.
Это очень реалистичный сон, подумала я.
Натянула колготки, снятые с батареи и немного подумав ... сняла колготки.
Даже во сне, даже под штаны я не надену жуткие толстые колготки, мне вообще-то тут 13, а не 5 лет.
Я в школе никогда не нравилась мальчикам и оттого сильно страдала вплоть до выпускного. Может не нравилась я им потому, что одевалась как чудо в перьях. Оглядевшись, я взяла со стула приготовленные с вечера джинсы и натянула их на худые детские ноги, немного подумав подвернула штанины и нашла в комоде носки.
Наша с сестрой комната была еще меньше, чем я ее запомнила, тут все стояло очень близко друг другу, мебель, если ее можно было так назвать, была из разных эпох и коллекций. Обои давно отслужили свой срок, но продолжали радовать глаз блекло-голубой вертикальной полосой.
Между моей кроватью и книжной полкой висело круглое зеркало, я подошла очень осторожно и заглянула. На меня посмотрела я. Молодая, юная даже, но все такая же смешная, круглощекая, со вздернутым носом и «папашкиными» чуть раскосыми глазами. Волосы цвета серая мышь, еще ни разу не крашеные, с длинной челкой как у мамы.
На кухню я явилась при параде. Мама и Лера, сидящие за столом смотрели на меня с изумлением.
Я бросилась маме на шею, ведь я знала, что в детстве я чуралась ласк и была часто холодна, но раз мне выдался такой приятный шанс - пусть и во сне - прожить немного своего детства - я хотела сделать что-то очень приятное и правильное.
Мама обняла меня в ответ, а я ей прошептала на ухо:
- Мам, никогда не делай никаких операций на желудке, ты и так сможешь прекрасно похудеть сама, прошу тебя, никогда не делай, пообещай мне!
Мама странно посмотрела на меня и кивнула. Весь завтрак она не сводила с меня глаз и только спросила зачем я сегодня надела праздничную блузку.
- Мам, мой тип лица не терпит повседневной одежды, я должна быть всегда чуточку нарядной, - ответила я и добавила через некоторое время, - в журнале «Лиза» так пишут.
Мама покачала головой и сказала:
- Какая ты уже взрослая!
«Мама, ты не представляешь насколько!» - подумала я.