Алонсо Эрнандес-Ката. Отец Россель (Перевод мой)
Он объяснял изумительно; слова слушались его сразу же, и, чтобы его лучше поняли, приводил примеры - как я теперь понимаю, несколько чувственные, - овладевая нашим интересом. Рассказывая жития святых, он оживлял их живописными эпизодами, и в его повествовании никогда не было ничего жёсткого. Даже когда он излагал историю бескровного мученичества тех суровых подвижников, чья очищенная власяницей, истязанием плоти и воздержанием жизнь протекала в Фиваиде, его рассказ оставлял в наших душах приятное впечатление; так мягко он об этом рассказывал.
И он был приветливым, даже чересчур приветливым и заботливым. Но случай, после которого мы его возненавидели, показал, что нет ничего тайного, что можно было бы скрыть от пристального взора его голубых глаз. За забором семинарии был изумительный сад, и мы, несколько старших воспитанников, обнаружили, что по вечерам в него выходила дочь садовника, чтобы поливать овощи. И сколько же раз, вооружившись биноклем, мы следили за этим юным и женственным созданием, которое исчезало, чтобы снова появиться, пленительно покачиваясь, среди грядок, подобно спелому и манящему плоду! Мы объявили войну отцу Росселю. Теперь-то он перед нами не лицемерил, а проявил себя таким, каким он был, подлым и коварным, без маски своей напускной приветливости.
- Скоты… безбожники!.. Я всё расскажу отцу ректору… Смотреть на женщину… Какая мерзость… какая гадость!
С тех пор он нас возненавидел, возненавидели его и мы. Он был таким проницательным, что всегда обнаруживал в нас грехи, достойные наказания. Но он не проявлял жестокости. Он не давал подзатыльники, не щёлкал в сердцах по лбу, как отец Хуан, которого за его атлетическое телосложение и сангвинический темперамент мы прозвали Быком. Нет, его злобная месть была изощрённой и поэтому задевала самые чувствительные струны нашего самолюбия и самые болезненные места нашего тела.
То была упорная, тайная война, которую вели обе воюющие стороны. О ней никто и не подозревал. Перед посторонними он оставался с нами всё таким же любезным и предупредительным. Зачитывая список учеников, он, доходя до наших имён, произносил их ласково, но ненавидел нас так, что всеми силами старался нас задеть. С виду он казался совершенно безгрешным, но мы подозревали в нём какие-то страшные пороки. Но каким же он был коварным! Какой он обладал кошачьей проницательностью, давая нам понять, что знает о нашей слежке!
Наконец, Маноло Барес заметил за ним упущение: с одного малыша он снял наказание, наложенное на него другим отцом, велев никому об этом не говорить. Мы на него наябедничали, но он изловчился так, что нас же и наказали за доносительство.
С тех пор мы возненавидели и малыша. Отец Россель следил за его благополучием: у Рея была самая новенькая перевязь, самая новенькая, с иголочки, шапочка. Отец Россель дарил ему самые вкусные лакомства. Проходя мимо этого мальчика, он всегда гладил его по голове, а во время перемены приводил его в свою келью, где они оставались вдвоём до самого звонка на урок. И мы подозревали, подозревали, но не решались ничего предпринять. Но в тот день, в приступе ярости, я встал и побил малыша.
Выйдя из класса, мы поклялись друг другу ему отомстить. Каждый изложил свой план.
- Мы должны столкнуть его, когда он будет выходить в сад.
- Мы должны купить яд.
- Мы должны поджечь его келью.
- Мы должны…
Продолжение следует
И он был приветливым, даже чересчур приветливым и заботливым. Но случай, после которого мы его возненавидели, показал, что нет ничего тайного, что можно было бы скрыть от пристального взора его голубых глаз. За забором семинарии был изумительный сад, и мы, несколько старших воспитанников, обнаружили, что по вечерам в него выходила дочь садовника, чтобы поливать овощи. И сколько же раз, вооружившись биноклем, мы следили за этим юным и женственным созданием, которое исчезало, чтобы снова появиться, пленительно покачиваясь, среди грядок, подобно спелому и манящему плоду! Мы объявили войну отцу Росселю. Теперь-то он перед нами не лицемерил, а проявил себя таким, каким он был, подлым и коварным, без маски своей напускной приветливости.
- Скоты… безбожники!.. Я всё расскажу отцу ректору… Смотреть на женщину… Какая мерзость… какая гадость!
С тех пор он нас возненавидел, возненавидели его и мы. Он был таким проницательным, что всегда обнаруживал в нас грехи, достойные наказания. Но он не проявлял жестокости. Он не давал подзатыльники, не щёлкал в сердцах по лбу, как отец Хуан, которого за его атлетическое телосложение и сангвинический темперамент мы прозвали Быком. Нет, его злобная месть была изощрённой и поэтому задевала самые чувствительные струны нашего самолюбия и самые болезненные места нашего тела.
То была упорная, тайная война, которую вели обе воюющие стороны. О ней никто и не подозревал. Перед посторонними он оставался с нами всё таким же любезным и предупредительным. Зачитывая список учеников, он, доходя до наших имён, произносил их ласково, но ненавидел нас так, что всеми силами старался нас задеть. С виду он казался совершенно безгрешным, но мы подозревали в нём какие-то страшные пороки. Но каким же он был коварным! Какой он обладал кошачьей проницательностью, давая нам понять, что знает о нашей слежке!
Наконец, Маноло Барес заметил за ним упущение: с одного малыша он снял наказание, наложенное на него другим отцом, велев никому об этом не говорить. Мы на него наябедничали, но он изловчился так, что нас же и наказали за доносительство.
С тех пор мы возненавидели и малыша. Отец Россель следил за его благополучием: у Рея была самая новенькая перевязь, самая новенькая, с иголочки, шапочка. Отец Россель дарил ему самые вкусные лакомства. Проходя мимо этого мальчика, он всегда гладил его по голове, а во время перемены приводил его в свою келью, где они оставались вдвоём до самого звонка на урок. И мы подозревали, подозревали, но не решались ничего предпринять. Но в тот день, в приступе ярости, я встал и побил малыша.
Выйдя из класса, мы поклялись друг другу ему отомстить. Каждый изложил свой план.
- Мы должны столкнуть его, когда он будет выходить в сад.
- Мы должны купить яд.
- Мы должны поджечь его келью.
- Мы должны…
Продолжение следует