Альмендарес: Ориши округа Мирамар (ч.IV)
Повстречать эту девушку можно после полуночи на углу улиц Нептуно и Гольяно, там, где клубится ночная жизнь Гаваны, где полумрак и разврат волшебной плесенью пронизывают каждую потайную пещерку стоящих повсюду отелей, где кто-то плачет за занавесями в свете мерцающих ночников, и ароматы тропических растений тают над разогретым за день асфальтом.
Эта девушка - черная, как эбеновая микстура, из которой в день сотворения мира была сварена гаванская ночь, - курит в тусклом свете электрического фонаря и внимательно смотрит на проходящих мимо людей, не выделяя кого-то конкретно. Она привлекает внимание туристов, пришедших в этот район с приземленными целями, но ни один из них не решается подойти, потому что у всех она вызывает глухой неосознанный страх.
В два часа ночи девушка докуривает последнюю сигарету, досадливо мнет опустевшую пачку, разворачивается и отправляется в южную сторону - подальше от Малекона. Она минует небоскребы Чайна-тауна, петляет по улочкам старого города и проходит вдоль ограды кладбища Колумба, где взгляды покойников провожают ее с беспокойной тоской. По дороге девушке встречаются новые искатели приключений, но и эти вместо того, чтобы преследовать свой страх, стараются от него убежать. Одинокая девушка продолжает путь по аллеям акаций и сикоморов, пожираемая мужскими взглядами, которые (неосознанно, я полагаю) словно клей прилипают к ее длинным рукам. Руки у этой девушки действительно очень красивы. Они совершенны и идеальны - две черных змеи, изгибающиеся в такт каждому шагу; руки, заставляющие забыть о хозяйке, красота которой отнюдь не так совершенна. Если убрать эти руки, внешность девушки покажется мимолетной - точно тень самолета, серебристой каплей текущего по небосводу, чтобы никогда не достичь горизонта.
Обогнув кладбище и миновав старый город, девушка углубляется в заурядные кварталы, где в заурядных квартирах спят заурядные жители, доходит до маслянистого в свете луны Альмендареса, переходит через мост и спускается в лес с другой его стороны. Трудно сказать, что понадобилось молодой негритянке в такое время в столь странном месте, но девушка идет уверенно и спокойно, без труда отыскивая нужные тропинки во тьме. Покрытая лунными бликами фигура странным образом искажается; красивые руки становятся неправдоподобно длинными, и кажется, что они вот-вот коснутся невысокой травы.
В полутора километрах вверх по течению Альмендареса на поляне растет одинокая сейба - почитаемое местными жителями дерево предков. Когда-то давно, еще до испано-американской войны, здесь была похоронена женщина, умершая от лихорадки денге. Вместе с ней была закопана сила, за которой с тех пор страстно охотятся местные колдуны. Один из них как раз проводит свою церемонию. Со стороны это зрелище выглядит театрально и неестественно. Весь в плену строго установленных ритуалов, он расставил свечки в маленьких плошках, разложил сушеные головы разных животных, закурил сигару и застыл в долгой молитве, точно памятник герою первородного зла, до которого не добрался огонь Божьего гнева. Магия со стороны всегда выглядит смешно и наивно. Изнутри магия кажется странной и непонятной, потому что всякий раз лень успевать наделять ее смыслом.
Девушка пересекает поляну и скрывается во мраке плюща, спадающего с сейбы тяжелой долгой шпалерой. Если бы вслед за ней шел некий охотник за духами, он бы остался в неведении относительно того, что происходит там, у импровизированного алтаря за паутиной плюща. Взгляд ко взгляду, щека к щеке, любовь к любви - иной раз трудно понять, что творится с людьми в этих загадочных состояниях, но ее руки - руки черной Ориши, - с этой ночи останутся в памяти навсегда.
Такие руки могли бы собирать паутину с икон заброшенной церкви незадолго до криков первого петуха.
Такие руки созданы для того, чтобы разжигать огни в штормовую ночь на неприветливых прибрежных скалах.
Такими руками можно срезать атомные грибы на последней в истории мира тихой охоте.
В этих руках - душа Кубы, в которую можно влюбиться, если забыть, что кроме рук еще есть лицо.
Пройдет пара минут, и гипотетический свидетель задумается - какое животное было принесено в жертву, чтобы заманить его в этот лес? Но мысль эта будет недолгой, потому что людям свойственно концентрироваться на второстепенных деталях, облачая непонятное в знакомые формы, запоминая лишь частности - руки, грудь, шею, живот, - и всегда проходить мимо главных вещей. Однако наш охотник за гаванскими духами вскоре забудет даже об этом. Все его внимание будет поглощено темной фигурой, медленно поднимающейся вдоль ствола сейбы в густую тропическую темноту.
Она достигнет самых верхних ветвей и повиснет в ночном воздухе, между небом и твердью, разведя красивые руки и не закрывая опаловых глаз - и это есть настоящее, то, что ей действительно нравится, висеть в темноте, это и есть ее жизнь, висеть в темноте, в фосфоресцирующем пятне лунного света, не стоять, не лежать, не летать, висеть, неподвижно, тайно стуча сердцем, тихонько, так, чтобы никто не услышал, в шуршании ночной листвы, в монотонном звоне цикад; это и есть ее жизнь, залитая вместо воздуха тем, чего люди боятся, в существование чего не могут даже поверить, пока она незримо находится там, в тягучих лабиринтах человеческих снов, пока видит того, кто стоит у каждого спиной; но никому не дано обернуться, пока она висит над застывшей в ночи поляной, под сенью древнего дерева, в журчанье реки, в шелесте прибрежного бриза, как маленькое древнее божество, снова и снова начинающее жить, терпеливо доказывающее бессилие смерти.