"когда ортодоксия для церковной жизни стала важнее ортопраксии"
Нашёл для себя нового учителя. Сорокин Владимир Владимирович, библеист. Корепанов Константин Владиленович что-то перестал читать лекции (последняя в архиве телеканала "Союз" от 16 февраля). А тут как раз один добрый человек посоветовал послушать: http://rechi-k-bogu.livejournal.com/130551.html?thread=1938167#t1938167 . Начал слушать - очень понравилось, буду продолжать. Отрывок из лекции "Мистицизм. Иоанн Лествичник":
... Но за этой богословской или, если можно так сказать, богословско-философской революцией стояла другая. И вот она, я бы сказал, скорее была для Церкви разрушительной, чем созидательной. Я имею в виду ситуацию, когда ортодоксия для церковной жизни стала важнее ортопраксии. Когда принципиально возможным, например, стал разрыв между христианами по мировоззренческим вопросам. Разрыв вплоть до прекращения общения. Конечно, я понимаю, что личность Иисуса Христа и вопрос о том, кто собственно Он такой, это кардинальный вопрос для христианской жизни. Но выяснять это вопрос на уровне формулировок оказывалось зачастую контрпродуктивным. В Церкви последовал целый ряд расколов. Не тогда же, в 4 веке, а несколько позже: в 5, в 6. Зачастую эти расколы не были собственно вероучительными, они оказывались расколами связанными с понятийным аппаратом. Ведь восточная церковь тогда была многоязычна, и те формулировки, которые были адекватны например с точки зрения грека, греческой философской культуры, были мягко говоря странными с точки зрения человека например египто-язычного или сиро-язычного. Но уже в 5 веке ситуация складывалась так, что уже речь шла не о сути ортодоксии, а исключительно о её формулировках. О тех формулировках, которые часто разрывали единство между людьми, даже тогда когда речь шла не о сущностных вещах, и даже не о сущности Иисусу Христа, а о тех словах которыми эти вещи описываются. Сказал не то слово - значит не православный. И это была конечно для Церкви самая настоящая экклесиологическая катастрофа.
Надо понять, что даже то большое разделение церковное 1054 года было подготовлено вот этими спорами, абстрактными спорами, и ссорами и разрывами из-за слов, из-за формулировок. Но в тот момент, собственно это ведь и стало-то возможным такое положение вещей - когда ортодоксия стала важнее ортопраксии. Когда на первый план выходила не реальная духовная жизнь, и не те отношения со Христом например, которые человек реально имеет, а те слова которыми он эти отношения может или не может описать. И этот примат ортодоксии над ортопраксией, конечно, с одной стороны, в общем и целом, вполне устраивал эту самую массу язычников, которая хлынула в Церковь... Потому что ведь этой массе язычников гораздо проще было принять некое новое мировоззрение, и сказать заявить публично что они его придерживаются, а дальше исполнять просто какие-то религиозные обязанности, которые кстати для обычных людей становились всё менее обременительными с каждым десятилетием, чем вести настоящую подлинную духовную работу. А тут получается что можно было собственно об этой духовной работе как таковой особо не думать. Достаточно было, чтобы быть человеком церковным, придерживаться правильных мнений, изложенных в правильном символе веры, публично это заявлять, и исполнять определённый круг религиозных обязанностей. И всё - ты человек церковный, вполне ортодоксальный, и в сущности для спасения тебе больше ничего не требуется... Понятно, что это было христианство, или теперь уже православие может быть, - для массы. Для той самой массы, которая благополучно вливается в Церковь. Благополучно для себя, но не очень благополучно для Церкви.
Вообще конечно точка зрения спорная. Как бы элитаризм видится. Ну массы, да, ну не особо духовные. Но ведь каждый по своим силам действует. Церковь и для них тоже, и их надо принять и дать им хоть бы малое для спасения. Пусть даже хотя бы на уровне обрядов-ритуалов. Как бы проявить милость к бездуховным, не отталкивать их, не травмировать их психику тяжеловатыми для них требованиями.
... Но за этой богословской или, если можно так сказать, богословско-философской революцией стояла другая. И вот она, я бы сказал, скорее была для Церкви разрушительной, чем созидательной. Я имею в виду ситуацию, когда ортодоксия для церковной жизни стала важнее ортопраксии. Когда принципиально возможным, например, стал разрыв между христианами по мировоззренческим вопросам. Разрыв вплоть до прекращения общения. Конечно, я понимаю, что личность Иисуса Христа и вопрос о том, кто собственно Он такой, это кардинальный вопрос для христианской жизни. Но выяснять это вопрос на уровне формулировок оказывалось зачастую контрпродуктивным. В Церкви последовал целый ряд расколов. Не тогда же, в 4 веке, а несколько позже: в 5, в 6. Зачастую эти расколы не были собственно вероучительными, они оказывались расколами связанными с понятийным аппаратом. Ведь восточная церковь тогда была многоязычна, и те формулировки, которые были адекватны например с точки зрения грека, греческой философской культуры, были мягко говоря странными с точки зрения человека например египто-язычного или сиро-язычного. Но уже в 5 веке ситуация складывалась так, что уже речь шла не о сути ортодоксии, а исключительно о её формулировках. О тех формулировках, которые часто разрывали единство между людьми, даже тогда когда речь шла не о сущностных вещах, и даже не о сущности Иисусу Христа, а о тех словах которыми эти вещи описываются. Сказал не то слово - значит не православный. И это была конечно для Церкви самая настоящая экклесиологическая катастрофа.
Надо понять, что даже то большое разделение церковное 1054 года было подготовлено вот этими спорами, абстрактными спорами, и ссорами и разрывами из-за слов, из-за формулировок. Но в тот момент, собственно это ведь и стало-то возможным такое положение вещей - когда ортодоксия стала важнее ортопраксии. Когда на первый план выходила не реальная духовная жизнь, и не те отношения со Христом например, которые человек реально имеет, а те слова которыми он эти отношения может или не может описать. И этот примат ортодоксии над ортопраксией, конечно, с одной стороны, в общем и целом, вполне устраивал эту самую массу язычников, которая хлынула в Церковь... Потому что ведь этой массе язычников гораздо проще было принять некое новое мировоззрение, и сказать заявить публично что они его придерживаются, а дальше исполнять просто какие-то религиозные обязанности, которые кстати для обычных людей становились всё менее обременительными с каждым десятилетием, чем вести настоящую подлинную духовную работу. А тут получается что можно было собственно об этой духовной работе как таковой особо не думать. Достаточно было, чтобы быть человеком церковным, придерживаться правильных мнений, изложенных в правильном символе веры, публично это заявлять, и исполнять определённый круг религиозных обязанностей. И всё - ты человек церковный, вполне ортодоксальный, и в сущности для спасения тебе больше ничего не требуется... Понятно, что это было христианство, или теперь уже православие может быть, - для массы. Для той самой массы, которая благополучно вливается в Церковь. Благополучно для себя, но не очень благополучно для Церкви.
Вообще конечно точка зрения спорная. Как бы элитаризм видится. Ну массы, да, ну не особо духовные. Но ведь каждый по своим силам действует. Церковь и для них тоже, и их надо принять и дать им хоть бы малое для спасения. Пусть даже хотя бы на уровне обрядов-ритуалов. Как бы проявить милость к бездуховным, не отталкивать их, не травмировать их психику тяжеловатыми для них требованиями.