Кружка молока
Кто эти девочки?
Переворачиваем фотографию и читаем детский почерк: Леля и Надя, 1942 год.
Леля - моя бабушка, ей будет 85 лет.
Бабушка грустила. Она сама давно стала прабабкой, а тут вот вспомнила свою покойную мать.
- Мама была у меня золотая женщина. Высокая, красивая, звали ее царским именем, Ольга. И папа мой был видным женихом, Иван величали. Прожили они вместе более десяти лет, и не ругались ни разу. Помню, начну я со своим мужем ссориться, а мама сокрушается: «Что же за семьи такие теперь! Я за своим Ванечкой прожила - и мысли наперекор ему что сказать не было».
Ольга, мама Лели и Нади
Но началась война, и забрали папу на фронт. Осталась мамка со мной, двенадцатилетней, да восьмилетней сестричкой Наденькой. Войну я так хорошо помню, страшно было… Летят самолеты, бомбят, а мы ямку во дворе вырыли да ложимся туда, все лучше, чем в доме сидеть. Однажды совсем близко бомба упала, наш дом весь в осколках был, а у соседей корову убило и женщину. Правду сказать - о корове больше плакали - голод был лютый…
Побомбят-побомбят, да улетают. А у меня от страха тогда ноги отнимались. Мамочка сама меня из ямы вытянет - и на себе в дом несет, а я все плачу… Сильная у меня она была. Зимы же военные были - морозные, а топить нечем. Выделят на работе бревно - а на чем вести? Так мама его на плечо взвалит - да с Божьей помощью домой тащит. И по пути не отдыхает - остановишься - уже обратно не встанешь, а идти ой как далеко - не один километр. Придет, уронит его на землю, да так и стоит с одним опущенным плечом, долго стоит, выпрямиться не может…
Иван, отец Лели и Нади
А когда мне уже 14 лет было, папу убило. Я первая об этом узнала, дома сидела - зима, мама в поле толстый бурьян рубила, чтобы хоть чем-то печь топить да согреться. Принесли мне похоронку, я прочла и к ней бежать. И не помню я себя - в чем одета была, что говорила, знаю только - шапку натянуть забыла и простудилась голову сильно, до сих пор болит она у меня…
Сильно мать отца любила, так сильно, что и любить сейчас так не могут… Как узнала, что Ванечки ее больше нету, легла лицом к стене и не вставала больше недели, не ела ничего и молчала. А потом, когда она поднялась, смотрим мы с сестренкой - а у мамы-то левая половина головы вся седая. Много лет прошло, стали ей кардиограмму делать и говорят: «Какие два страшных инфаркта вы пережили!» А мы и не знали об этом.
Всегда под эту песню вспоминаю свою прабабушки и ее любимого мужа...
Счастливые твои дети - горя не видят. А у нас после эвакуации и вещей-то не было. Ходила мама с другими женщинами, развалины после бомбежек разбирала, когда город уже освобожден был. Но что там найти можно было? Люди тогда небогато жили, да хоть кастрюлю какую или книжку - всему мы радовались. А однажды вернулась она домой с иконою. Вокруг - развалины, кирпичи, куски цемента - а она лежит - невредимая, деревянный каркас и стекло целое, а под ним - в сусальном золоте Богоматерь с Пречистым Младенчиком. Она до сих пор у меня цела, со всем старая стала, хотя уже и тогда мне старинной казалась…
Тяжело после войны было одним, без мужчины в доме. А мама женщина привлекательная, вот и стал к ней один парень свататься, и тоже - Иван. Подумала она и согласилась, все полной семьей лучше, и человек хороший был. Да только такая вот судьба несчастливая - сорвался подъемный кран у него на работе и задавило Ваню насмерть. Больше мама никогда замуж не выходила.
Пошла я учиться, стала филологом. А мамочка моя всего два класса деревенской школы закончила. Хоть газеты и читала - да писала с ошибками. Вышила однажды мне рушник со словами: «с добрим утрам» , а я, глупая, его взяла да и спрятала, чтобы не стыдиться. Ох, сколько я перед ней виновата!
Мама же верующая была, в церковь ходила, а я - учительница. И мне преподавали, что Бога нет - и я преподавала. Да вот только молитву Отче Наш всегда помнила, а как начинается тема, где надо рассказывать детям, что религия - обман, так у меня всегда душа волноваться начинала, и старалась я этого просто избегать. Только вот на каждую Пасху собирали нас, учителей, и в оцепление храмов ставили. Идут дети с мамами, а все чаще - с бабушками, в церковь - а мы их разворачиваем назад - мол, нечего детям там делать. Ох и проклинали нас, но поворачивали назад - боялись, время такое было…
Мамочка-мама… Такая жизнь досталась тяжелая, несчастная. А как же она нас, дочек своих, любила и жалела. В самый голод отдала она младшую родственникам в деревню - там не так плохо с едой было, а мы с ней желуди ели, иногда деликатесы приносили нам - жмых подсолнечника, вкусно было… Но болела я от голода сильно, вот так до старости и не оправилась от этой беды. Видит мама - совсем мне плохо стало, взяла тогда она кое-какие вещи из запасов на черный день, и пошла на рынок, обменяла эти вещи на большую кружку молока. Я его выпила все до капельки, может, и спасло меня это.
Да только сколько лет уж прошло, мамы нет давно, и много грехов на моей душе накопилось, но как же стыдно и больно мне от той кружки молока, что я одна выпила, а маме своей ни глоточка не оставила…
Переворачиваем фотографию и читаем детский почерк: Леля и Надя, 1942 год.
Леля - моя бабушка, ей будет 85 лет.
Бабушка грустила. Она сама давно стала прабабкой, а тут вот вспомнила свою покойную мать.
- Мама была у меня золотая женщина. Высокая, красивая, звали ее царским именем, Ольга. И папа мой был видным женихом, Иван величали. Прожили они вместе более десяти лет, и не ругались ни разу. Помню, начну я со своим мужем ссориться, а мама сокрушается: «Что же за семьи такие теперь! Я за своим Ванечкой прожила - и мысли наперекор ему что сказать не было».
Ольга, мама Лели и Нади
Но началась война, и забрали папу на фронт. Осталась мамка со мной, двенадцатилетней, да восьмилетней сестричкой Наденькой. Войну я так хорошо помню, страшно было… Летят самолеты, бомбят, а мы ямку во дворе вырыли да ложимся туда, все лучше, чем в доме сидеть. Однажды совсем близко бомба упала, наш дом весь в осколках был, а у соседей корову убило и женщину. Правду сказать - о корове больше плакали - голод был лютый…
Побомбят-побомбят, да улетают. А у меня от страха тогда ноги отнимались. Мамочка сама меня из ямы вытянет - и на себе в дом несет, а я все плачу… Сильная у меня она была. Зимы же военные были - морозные, а топить нечем. Выделят на работе бревно - а на чем вести? Так мама его на плечо взвалит - да с Божьей помощью домой тащит. И по пути не отдыхает - остановишься - уже обратно не встанешь, а идти ой как далеко - не один километр. Придет, уронит его на землю, да так и стоит с одним опущенным плечом, долго стоит, выпрямиться не может…
Иван, отец Лели и Нади
А когда мне уже 14 лет было, папу убило. Я первая об этом узнала, дома сидела - зима, мама в поле толстый бурьян рубила, чтобы хоть чем-то печь топить да согреться. Принесли мне похоронку, я прочла и к ней бежать. И не помню я себя - в чем одета была, что говорила, знаю только - шапку натянуть забыла и простудилась голову сильно, до сих пор болит она у меня…
Сильно мать отца любила, так сильно, что и любить сейчас так не могут… Как узнала, что Ванечки ее больше нету, легла лицом к стене и не вставала больше недели, не ела ничего и молчала. А потом, когда она поднялась, смотрим мы с сестренкой - а у мамы-то левая половина головы вся седая. Много лет прошло, стали ей кардиограмму делать и говорят: «Какие два страшных инфаркта вы пережили!» А мы и не знали об этом.
Click to viewВсегда под эту песню вспоминаю свою прабабушки и ее любимого мужа...
Счастливые твои дети - горя не видят. А у нас после эвакуации и вещей-то не было. Ходила мама с другими женщинами, развалины после бомбежек разбирала, когда город уже освобожден был. Но что там найти можно было? Люди тогда небогато жили, да хоть кастрюлю какую или книжку - всему мы радовались. А однажды вернулась она домой с иконою. Вокруг - развалины, кирпичи, куски цемента - а она лежит - невредимая, деревянный каркас и стекло целое, а под ним - в сусальном золоте Богоматерь с Пречистым Младенчиком. Она до сих пор у меня цела, со всем старая стала, хотя уже и тогда мне старинной казалась…
Тяжело после войны было одним, без мужчины в доме. А мама женщина привлекательная, вот и стал к ней один парень свататься, и тоже - Иван. Подумала она и согласилась, все полной семьей лучше, и человек хороший был. Да только такая вот судьба несчастливая - сорвался подъемный кран у него на работе и задавило Ваню насмерть. Больше мама никогда замуж не выходила.
Пошла я учиться, стала филологом. А мамочка моя всего два класса деревенской школы закончила. Хоть газеты и читала - да писала с ошибками. Вышила однажды мне рушник со словами: «с добрим утрам» , а я, глупая, его взяла да и спрятала, чтобы не стыдиться. Ох, сколько я перед ней виновата!
Мама же верующая была, в церковь ходила, а я - учительница. И мне преподавали, что Бога нет - и я преподавала. Да вот только молитву Отче Наш всегда помнила, а как начинается тема, где надо рассказывать детям, что религия - обман, так у меня всегда душа волноваться начинала, и старалась я этого просто избегать. Только вот на каждую Пасху собирали нас, учителей, и в оцепление храмов ставили. Идут дети с мамами, а все чаще - с бабушками, в церковь - а мы их разворачиваем назад - мол, нечего детям там делать. Ох и проклинали нас, но поворачивали назад - боялись, время такое было…
Мамочка-мама… Такая жизнь досталась тяжелая, несчастная. А как же она нас, дочек своих, любила и жалела. В самый голод отдала она младшую родственникам в деревню - там не так плохо с едой было, а мы с ней желуди ели, иногда деликатесы приносили нам - жмых подсолнечника, вкусно было… Но болела я от голода сильно, вот так до старости и не оправилась от этой беды. Видит мама - совсем мне плохо стало, взяла тогда она кое-какие вещи из запасов на черный день, и пошла на рынок, обменяла эти вещи на большую кружку молока. Я его выпила все до капельки, может, и спасло меня это.
Да только сколько лет уж прошло, мамы нет давно, и много грехов на моей душе накопилось, но как же стыдно и больно мне от той кружки молока, что я одна выпила, а маме своей ни глоточка не оставила…