Книга Нан Сук "В тени Муна" (глава 4)
Глава 4
3 января 1982 я нелегально въехала в Соединенные Штаты. Для того чтобы получить визу, Церковь Объединения выдумала историю о моем участии в международном фортепианном конкурсе в Нью-Йорке.
Если бы чиновники услышали мою игру, они сразу бы раскусили эту хитрость. Пианист моего уровня не мог участвовать в таком соревновании, если оно вообще было. Для правдоподобности преп. Сан Мен Мун отправил со мной в Нью-Йорк лучших учеников по фортепиано из школы «Маленькие Ангелы», с той же самой легендой.
Признаю, что я почти не думала об этой хитрости, когда холодным зимним днем прощалась с братьями и сестрами, вместе с родителями отправляясь в Америку. Мы разделяли убеждение преп. Муна, что Божий план важнее человеческих законов. В его понимании виза, полученная обманным путем, была ни больше, ни меньше, инструментом Божьей воли относительно Святого Бракосочетания Хьо Джин Муна.
Правда в том, что шесть недель до свадьбы я совсем не задумывалась о происходящем вокруг. Оглядываясь назад, я понимаю, что была похожа на заводную фарфоровую куклу. Поверни ключ - и она двигается, говорит, улыбается. Я была школьницей, ошеломленной изменениями, которые внезапно произошли в моей жизни. Раньше я была ребенком, которого прогоняли из комнаты, когда взрослые обсуждали серьезные дела. Теперь я стала членом Истинной Семьи, смущаясь, когда старшие делали передо мной полный поклон.
После возвращения Хьо Джина и его родителей в Америку мы с матерью неделями ходили по магазинам, пополняя мой гардероб, который должен был соответствовать моему превращению из девочки в женщину. Были отброшены моя школьная форма, футболки и синие джинсы. Мою тинейджерскую сущность прикрыли сшитыми на заказ деловыми костюмами и консервативными узкими платьями. Я чувствовала себя неловко в новой роли, но наслаждалась вниманием к себе. Какая девочка не будет довольна чередой званых ужинов в ее честь? Чья голова не закружится от внимания тех, кого долгие годы считала неизмеримо выше себя?
Если и были некоторые трудности, то они были связаны с дискомфортом, который я испытывала, общаясь со своим нареченным. В декабре Хьо Джин Мун внезапно приехал в Корею, без родителей. Наши встречи были натянутыми из-за отсутствия общих интересов и постоянного принуждения меня к сексу. Моя мать дала мне несколько книг о браке, но я все равно еще неясно понимала, что такое секс.
Во время одного из своих посещений Хьо Джин отвез меня в сеульский дом Мунов и, под предлогом осмотра его комнаты, завел к себе и повалил на кровать.
- Лежи со мной, - сказал он. - Ты должна мне доверять. Мы скоро поженимся.
Я сделала, как он сказал, но одеревенела от страха, когда его опытные руки стали ощупывать мое тело, и он начал стягивать с меня одежду.
- Потрогай меня здесь, - сказал он и положил мои руки на внутреннюю сторону своих бедер. - Погладь меня здесь.
Добрачный секс строго запрещен в Церкви Объединения. Так как Сан Мен Мун учит, что Грехопадение было половым актом, внебрачный секс считается самым страшным грехом. Я была пятнадцатилетней девственницей, помнящей, что он сын Мессии, но я сказала ему, что мы рискуем навлечь на себя муки ада, если я сделаю так, как он просит. Моя добродетельная наивность скорее позабавила, чем рассердила его. С моей стороны, я всем сердцем верила, что Бог избрал меня, чтобы увести Хьо Джина с пути греха.
Я не представляла, какой трудной окажется эта задача. Когда реактивный самолет Корейских Авиалиний приземлился в Международном Аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке, я не знала, какая жизнь ждет меня в Америке, так далеко от всего, что я знала и любила. Смирившись с избранием меня в качестве невесты Хьо Джин Муна, участвуя в событиях, устроенных другими, я не знала, насколько похожи на всех смертных члены «божественной» семьи Сан Мен Муна и как легко усмирит целомудренную девочку такой человек, как Хьо Джин.
Когда мы сошли с самолета в Нью-Йорке, я потеряла родителей в толпе пассажиров, стоящих в очереди на таможне США. Чиновник в униформе раздраженно взглянул на меня, когда я передала ему два больших чемодана. Он говорил со мной резко, но я не знала английского, и не могла отвечать на его вопросы. Поднялась суматоха и крики, пока все не выяснилось.
Я смотрела, как таможенный чиновник переворачивал мою аккуратно сложенную одежду, пытаясь найти задние и боковые карманы в моих чемоданах. Что он искал? Что у меня могло быть?
Тогда мне не пришло на ум, что у чиновника были причины для подозрительности. Где мои ноты для фортепианного конкурса? Зачем мне так много вещей для такой короткой поездки?
Я приехала в Соединенные Штаты во время пика антипатии американцев по отношению к Сан Мен Муну. В США его считали угрозой обществу и трактовали подобно преп. Джиму Джонсу, лидеру культа Храм Людей, который в 1978 году, в Гайане, отравил девятьсот своих последователей, подмешав в фруктовый сок цианид. Американские газеты наполняли статьи о молодых людях, которым промыли мозги, чтобы они стали последователями Сан Мен Муна. По всей стране возникла индустрия «депрограммирования». Родители платили за похищение своих детей из центров Церкви Объединения и их «переубеждение».
Я родилась в Церкви Объединения и мало что знала о способах вербовки, которые вызывали неоднозначное отношение к церкви. Я скептически относилась к мелодраматическим описаниям «промывания мозгов», но несомненной правдой было то, что новые члены были изолированы от своих друзей и семьи. Членов церкви поощряли узнавать как можно больше о новых людях, для того, чтобы найти индивидуальный подход и вовлечь их в Церковь Объединения. Члены становились «бомбами любви», уделяющими новым людям столько внимания, что они начинали с энтузиазмом верить в обретение новой «семьи».
Семьи новообращенных часто подозревали дурные намерения у этой религиозной организации. В год, когда я приехала в Америку, прохожие часто встречали в аэропортах, на перекрестках и улицах молодых людей, продающих безделушки и цветы для Церкви Объединения. Сбор подаяния - это тяжелая и унизительная работа, и последователи Сан Мен Муна делали ее лучше, чем другие. Просить деньги легче, если веришь, что твое попрошайничество поддерживает деятельность Мессии.
У американского правительства столько же вопросов относительно финансов Сан Мен Муна, сколько их у американских родителей относительно его теологии. Сенатор Роберт Дол, высокопоставленный республиканец в Финансовом Комитете Сената завершил слушания по делу Церкви Объединения предложением, чтобы Финансовое Управление изучило налоговый статус преп. Муна и его церкви. За месяц до моей свадьбы федеральный суд Нью-Йорка обвинил преп. Муна в уклонении от налога на прибыль в период с 1972 по 1974 гг. Нет сомнения, что это судебное решение повлияло на подозрительность чиновников в аэропорту больше, чем размер моих чемоданов.
Конечно, тогда я ничего об этом не знала. Я знала только, что приехала в Америку, чтобы вступить в Истинную Семью. Хьо Джин Мун нетерпеливо прохаживался за пределами таможенной зоны. Когда я появилась после всех таможенных испытаний, я стала искать своих родителей, но Хьо Джин подтолкнул меня к стоящему на парковке черному спортивному автомобилю, свадебному подарку его отца. Он держал маленький букет цветов, но был так раздражен проволочкой, что почти забыл отдать его мне. Он сказал, что мои родители встретят нас в Ист Гаден. Я была слишком уставшей, чтобы возражать. Это была молчаливая сорокаминутная поездка к северу от Нью-Йорка в Вестчестер, через богатое предместье, в котором профессиональная элита и главы корпораций на Манхэттене строили свои дома - в небольших городках вдоль Гудзона. Было уже поздно и слишком темно, я ничего не могла разглядеть, да и была слишком уставшей, чтобы проявлять интерес.
Мое внимание пробудилось, когда мы проезжали через черные кованые ворота. Это был Ист Гаден. Охранник в будке узнал Хьо Джина и мы поехали по длинной извилистой дороге. Даже в темноте я могла узнать каждую кочку и лужайку - ведь я благоговейно рассматривала их на протяжении многих лет. В моем доме в Корее висела фотография Истинной Семьи, сидящей на изумрудной траве своего американского поместья. Я пристально вглядывалась в фотографию, уверенная в совершенстве людей, изображенных на ней. Позируя в своей дорогой одежде на фоне великолепного особняка, они представляли истинную семью, которой мы молитвенно подражали. Я дорожила этой фотографией так, как другие подростки дорожили фотографиями звезд рок-н-ролла.
Преп. и г-жа Мун вместе с тремя старшими детьми приветствовали нас в дверях. Я поклонилась перед Отцом и Матерью, показывая, что пребывание в их доме для меня большая честь. Я слышала, как подъезжают другие автомобили, когда проходила через огромное фойе в красивый соляриум, который они называют желтой комнатой. Где были мои родители? Когда приедут они и лидеры церкви? Я не хотела одна беседовать с преп. и г-жой Мун!
Войдя в дом, я хотела снять свои тяжелые зимние ботинки. В Корее никто не входит в дом, не сняв предварительно обувь. Это знак уважения, а также акт гигиены. Ин Джин, сестра Хьо Джина, остановила меня. Я не должна заставлять ее родителей ждать. В желтой комнате мы обменялись фразами о моем путешествии. Я улыбалась и говорила мало, не поднимая глаз. Невозможно описать степень моей взволнованности. Я никогда не была одна в обществе Истинной Семьи. Я была почти парализована смесью страха и благоговения и с облегчением услышала стук дверей автомобиля, на котором прибыли мои родители.
Пока мои родители разговаривали внизу, Хьо Джин провел для меня короткую экскурсию по особняку. Дом казался наполненным детьми и их нянями. Когда я приехала в Америку, г-жа Мун была беременна тринадцатым ребенком. Большинство малышей и их нянь спали ночью в помещениях казарменного типа на третьем этаже. Глядя на них, я с тоской вспоминала о своих младших братьях и сестрах в Корее, особенно о самом младшем, Джин Чуле, которому было шесть лет.
Была уже поздняя ночь, когда мы пожелали Мунам спокойной ночи и шофер отвез меня с родителями в Бельведер, принадлежащее церкви поместье в нескольких минутах от Ист Гаден, в котором часто останавливались гости. Сначала показали комнату моим родителям, а потом и меня провели в такую красивую спальню, какой я раньше никогда не видела. Казалось, что эта комната, декорированная розовыми и кремовыми шторами, принадлежит принцессе. Кроме королевской кровати в комнате были диваны и удобные кресла. Под потолком висела хрустальная люстра, а два туалета, примыкавшие к комнате, были больше, чем некоторые комнаты, которые моей семье приходилось снимать в Сеуле, когда я была маленькой. Ванная была просто огромной, ее оригинальная бело-голубая, в ручную разрисованная плитка отражала изящество 20-х годов, когда был построен этот особняк.
Никогда раньше я не видела такой комнаты. Здесь был даже телевизор. Я нашла пульт и, хотя ни слова не знала по-английски, сразу поняла, что идет какая-то реклама. Жалею, что никто не сфотографировал мою реакцию, когда я поняла, что речь в рекламе идет о корме для собак. Специальная еда для собак? Я была поражена сценой, в которой собака бежит через кухню к миске, наполненной коричневыми кусочками. В Корее собаки едят объедки со стола. В свою первую ночь в Америке я заснула в состоянии удивления - я приехала в такую богатую страну, что в ней даже собакам готовят отдельно!
Утром шофер вернулся, чтобы забрать меня и моих родителей к Мунам на завтрак в отделанной деревом столовой Ист Гаден. Именно здесь преп. Мун руководит своим бизнесом и церковью. Каждое утро лидеры приезжают для доклада на корейском о состоянии финансовых предприятий по всему миру. За длинным прямоугольным обеденным столом преп. Мун решает, какой проект финансировать, какую компанию купить, кого повысить или понизить в должности.
Дети Мунов едят отдельно от своих родителей. Начиная свой день, они появляются перед обеденным столом и кланяются преп. и г-же Мун. Затем они отправляются на кухню, где едят перед школой или своими играми. В то утро старшие дети присоединились к завтраку своих родителей, на котором присутствовала я. Младшие тайком наблюдали в просвет кухонной двери за мной, своей новой сестрой. Меня согрело их внимание, но я была в шоке, когда узнала, что младшие дети Муна не говорят по-корейски.
Преп. Мун учит, что корейский - это универсальный язык Царства Небесного. Он писал, что «на английском будут говорить только в колониях Царства Небесного! Когда Церковь Объединения станет более развитой, международным и официальным языком Церкви Объединения станет корейский. Официальные конференции будут проходить на корейском, подобно тому, как католические конференции проходят на латыни». Я знаю, что членов церкви по всему миру постоянно побуждают изучать корейский, поэтому я была озадачена неспособностью преп. и г-жи Мун научить своих собственных детей языку, о котором они говорят, что это язык Бога.
В то утро я была потрясена странными запахами американского завтрака. Это были бекон и сосиски, яйца и блинчики. Вид этой еды вызвал у меня тошноту. В Корее я привыкла к простому завтраку из риса и кимчи. Г-жа Мун заказала сестрам на кухне приготовить папайю, ее любимый фрукт. Она знала, что я никогда раньше не пробовала это экзотическое лакомство и предложила мне сделать это. Она показала мне, как нужно обрызгивать фрукт лимонным соком, чтобы улучшить вкус, но я просто не могла есть. Она выглядела недовольной. Моя мать съела папайю и похвалила г-жу Мун за отличный выбор.
Преп. Мун понял причину моего беспокойства. Он прямо сказал Хьо Джину:
- Нансук в незнакомом месте, в чужой стране. Она не знает языка и обычаев. Это твой дом. Ты должен быть добр к ней.
Я была благодарна за то, что преп. Мун понял мои страхи, но заметила, что Хьо Джин ничего не сказал в ответ.
Хьо Джин несколько раз приходил ко мне в Бельведер, но в его визитах не было ничего обнадеживающего. Он делал все, чтобы показать, как мы не подходим друг другу. Я боялась его. Он пытался обнять меня, а я вырывалась. Я не знала, как вести себя с мужчиной и что можно позволять тому, за кого вскоре выйдешь замуж.
- Почему ты от меня убегаешь? - спрашивал он.
Как я могла объяснить ему, что была слишком молода, чтобы понять себя? Я была избрана стать духовным партнером сына Мессии, но я не была готова стать женой человека из плоти и крови.
Следующие четыре дня прошли как череда сновидений. Декорации менялись, а я была ошеломлена значимостью разворачивающихся передо мной событий. Я шла туда, куда мне говорили. Я делала то, что мне говорили, беспокоясь только о том, как бы не совершить ошибки и не вызвать недовольство преп. и г-жи Мун.
Г-жа Мун взяла нас с матерью в поездку за покупками. Я никогда не видела столько магазинов. Г-жа Мун тяготела к наиболее дорогим из них. В «Неман-Маркус» она выбрала мне для примерки темное платье, какие носят замужние женщины. Для себя она выбирала ярко-красную или голубого королевского цвета одежду. Я подозреваю, что ее задевала моя молодость. Она слышала, как ее муж в день моего приезда сказал, что я красивее ее. Мне было тяжело представить, что такая великолепная женщина, как Хак Джа Хан Мун будет к кому-то ревновать, особенно к школьнице, подобной мне. Она была старше меня только на год, когда вышла замуж за Сан Мен Муна. В свои тридцать восемь, будучи беременной тринадцатым ребенком, она все еще обладала безупречной кожей и лицом большой красоты.
Внешне она была добра ко мне, пригласила к себе в комнату, подарила одежду, которую уже сама не носила, и восхитительное золотое ожерелье. Я взяла его с собой в ванную, когда примеряла платье, и по ошибке уронила в раковину. Позже она прислала ко мне в Бельведер горничную с ожерельем. Г-жа Мун открыла для меня свой гардероб и кошелек, но я чувствовала, что она закрыла для меня свое сердце.
Первая невестка в корейской семье занимает по традиции довольно высокое положение. Она унаследует роль матери и станет ведущей в семье. В Корее первую невестку называют «мэт меа ну ри». С самого начала было ясно, что я не буду играть эту роль в семье Мунов. Я была слишком молода.
- Я воспитал Мать, а теперь я воспитаю и невестку, - часто повторял преп. Мун. Лишь позже я поняла, что посторонние не могут играть ключевую роль в семье Мунов. Все, входящие в семью, должны были знать свое место. В моем случае это означало, что когда семья собирается вместе, я занимаю самое последнее место, если считать от Сан Мен Муна.
Приняв во внимание поведение таможенников в аэропорту, преп. Мун решил, что будет благоразумным устроить фортепианный концерт. Я была в панике. Я не практиковалась. Я не взяла с собой ноты. Моя мать успокоила меня тем, что я буду играть пьесу Шумана, которую помнила еще со школы «Маленькие Ангелы». Я подумала, что, возможно, помню ее достаточно хорошо. Хьо Джин и Петер Ким, личный секретарь преп. Муна, отвезли меня в Нью-Йорк, чтобы дать мне возможность попрактиковаться на сцене Манхеттен Центра, концертного зала и студии, принадлежащей церкви, в котором и должен был состояться концерт. Я была одна на заднем сиденье одного из черных Мерседесов преп. Муна и во все глаза смотрела на город, чьи небоскребы возвышались вдали. Я помню, что была впечатлена, но этот январский день был холодным и пасмурным. Я была поражена, каким безжизненным казался Нью-Йорк. Оглядываясь назад, я понимаю, что впечатление безжизненности имело много общего с моими эмоциями - они были такими же холодными, как и бетонный пейзаж за окном.
В Манхеттен Центре мы встретились с Хун Сук Пак, дочерью одного из высокопоставленных лидеров церкви Бо Хи Пака. Она была ровесницей Хьо Джина; он жил в их доме в Вашингтоне, во время своих буйных школьных лет. Позже она стала балериной в «Юниверсал Баллет Компани», первой корейской балетной труппе, основанной Сан Мен Муном. Они тепло поприветствовали друг друга на английском, хотя бегло говорили по-корейски. Я молча стояла рядом, пока они довольно долго разговаривали. Я чувствовала, что мои щеки краснеют. Почему они игнорируют меня? Почему они так грубы? Я еще больше рассердилась, когда он оставил меня в маленькой приемной, а сам пошел разговаривать с другими людьми.
- Стой здесь. - приказал он, как будто я была щенком, которого он дрессирует.
У меня возникло чувство, подобное детской гордости. Когда Хьо Джин ушел, я начала осматриваться. Концертный зал находится недалеко от старого отеля «Нью-Йоркер», который теперь принадлежит Сан Мен Муну. Церковь использует отель в качестве общежития для членов. Весь тринадцатый этаж отведен Истинной Семье, они останавливаются там, когда им приходится ночевать в Нью-Йорке. Я блуждала по зданию, дергая за ручки запертых дверей.
Хьо Джин был взбешен, когда понял, что его щенок не остался на месте, как он приказал.
- Ты не можешь просто идти куда хочешь. Это Нью-Йорк. Это опасно, - кричал он. - тебя могут похитить.
Я ничего не говорила, но думала: «Кто может меня похитить?» Было неприятно, что этот грубый парень думает, будто может указывать, что мне делать.
Сотни членов церкви заполнили зал в день моего концерта. Мое выступление было частью вечернего представления. Я была третьей из нескольких пианистов. Я надела длинное розовое платье, которая моя мать купила в Корее перед отъездом. Мой желудок переворачивался - то ли из-за суши, то ли из-за зрелища представления для Истинной Семьи, которая сидела в королевской ложе. Ин Джин, сестра Хьо Джина дала мне выпить «Пепто-Бисмол». Это сработало. Я отнеслась к этой розовой жидкости так же, как и к корму для собак: еще одна американская странность.
Я играла слишком быстро. Аудитория не знала кто я такая, поэтому была некоторая заминка с аплодисментами. Я с облегчением думала, что смогла сыграть эту пьесу, и упустила только несколько нот. Как только я зашла за сцену, Ин Джин и Хьо Джин сказали мне переодеться. Я переоделась, не зная, что выступавших будут вызывать на сцену в конце вечера. Я не могла выйти на сцену в обычной одежде и не смогла сделать поклон вместе со всеми.
Преп. Мун был так доволен представлением, что решил ежегодно проводить настоящий фортепианный конкурс. Г-жа Мун, однако, была холодна ко мне.
- Почему ты не сделала поклон вместе со всеми? - резко спросила она. - Почему ты переоделась?
Я была захвачена врасплох. Что я могла сказать? Что я поступила так, как сказал ее сын? Хьо Джин смотрел на меня с беспокойством и ничего не говорил. Я просто склонила голову и приняла все, что она мне сказала.
Отсутствие на сцене во время вызова артистов было не единственным моим упущением. Г-жа Мун следила за каждой моей ошибкой. На другой день она перечислила их моей матери. Я вошла в дом, не сняв обувь; я упустила ожерелье в раковину; я отказалась от любезно предложенной мне еды; я не сделала поклон вместе со всеми. В довершение ко всему она добавила, что Хьо Джин пожаловался на мое несвежее дыхание. Г-жа Мун послала мою мать ко мне со словами предостережения и бутылкой воды для полоскания рта.
Я была опустошена. Если первое впечатление имеет решающее значение, мои отношения с г-жой Мун предопределены первой неделей моего пребывания в Америке.
Бракосочетание было назначено на воскресенье 7 января, с учетом школьного расписания детей Муна. Брачного свидетельства не было. Мы не сдавали кровь на анализ. В Нью-Йорке вступить в законный брак я могла только через год, так как была на год младше разрешенного возраста. Мое Святое Бракосочетание с Хьо Джином было нелегальным. Я этого не знала и об этом не беспокоилась. Власть преп. Муна я считала важнее любой другой власти.
В то утро мы присоединились к завтраку преп. и г-жи Мун. Моя мать заставила меня поесть. Намечался долгий день, было запланировано проведение двух церемоний. Западный ритуал должен был пройти в библиотеке Бельведера. Я должна была надеть длинное белое платье и вуаль. После этого планировалось провести традиционную корейскую свадьбу, во время которой я и Хьо Джин должны были надеть традиционные свадебные наряды нашей страны. Все нужное для банкета было приготовлено в Нью-Йорке.
Моя мать попросила г-жу Мун о возможности сделать мне прическу у парикмахера. Пустая трата денег, сказала г-жа Мун, Ин Джин сделает все, что нужно. Я служила Ин Джин как члену Истинной Семьи, но я не была склонна доверять ей, как своей подруге. Она сделает, как скажут ее родители, но я видела, ее отношение ко мне такое же, как у Хьо Джина. Припудривая меня, она дала мне несколько советов. Я должна измениться, и как можно скорее, чтобы найти общий язык с детьми Муна, а особенно с моим мужем.
- Я знаю Хьо Джина лучше, чем кто-либо. - сказала она. - Он не любит тихих девушек. Он любит веселье и вечеринки. Ты должна стать более общительной, чтобы сделать его счастливым.
Хьо Джин выглядел довольным, когда осматривал меня перед церемонией, но я знала, что не была источником его радости. В этот день он был любимцем отца, хорошим сыном, а не паршивой овцой. Он даже согласился укоротить свои длинные волосы, чтобы угодить родителям.
Когда я шла через длинный холл в библиотеку и в свое будущее, корейские женщины шептали мне:
- Не улыбайся, а то первым твоим ребенком будет девочка.
Следовать этим указаниям было легко, и не только потому, что я знала, с каким неудовольствием встречают рождение девочки в моей стране. Предполагалось, что день моей свадьбы станет самым счастливым днем в моей жизни, но я чувствовала лишь оцепенение. Рассматривая фотографии моего свадебного альбома, я оплакиваю девочку, которой я тогда была. На этих фотографиях я выгляжу еще более жалкой, чем я себя тогда чувствовала.
В библиотеке, по обеим сторонам от меня, было много людей. Я прошла через всю комнату к одетым в длинные белые церемониальные одежды преп. и г-же Мун. В библиотеке было душно из-за набившихся туда людей - все они были мне чужими, кроме моих родителей. Это была красивая комната с темными, отделанными деревом, стенами и никем не читанными старыми книгами. Высокие потолки украшали люстры. В этой обстановке трудно было не поверить, что я исполняю Божью волю относительно себя и ради будущего Истинной Семьи, призванной Им установить царство Небес на земле. Я лишь орудие Его воли. Бракосочетание Хьо Джин Муна и Нансук Хонг произошло не по причине глупой человеческой любви. Бог и Сан Мен Мун соединили нас.
Корейскую церемонию на верхнем этаже Бельведера посетила небольшая группа членов семьи и лидеров церкви. Меня учили, что Муны делают самые важные вещи в своей жизни быстро, поэтому у меня было время только на то, чтобы привести свои волосы в порядок в традиционном стиле, перед тем, как меня вызовут. Я забыла накрасить свои щеки красным и эту ошибку сразу отметила г-жа Мун и женщины вокруг нее. Мы с Хьо Джином стояли перед столом приношений, на котором была еда и корейское вино. В подол моей юбки бросали фрукты и овощи, что должно было символизировать желание невесты иметь много детей.
Я плохо помню всю церемонию. Я так устала, что полагалась на советы официальных фотографов церкви, которые просили меня сфокусировать внимание. Я была благодарна за указания вроде «стой здесь» или «говори это». Двигаясь, я могла не ослабеть окончательно.
Шофер отвез нас с Хьо Джином в Ист Гаден, чтобы мы могли переодеться для банкета в бальной зале Манхеттен Центра. Он доставил нас в небольшой каменный дом недалеко от особняка. Очаровательный каменный фасад дома и белый «порш» рядом - все это походило на волшебную сказку. Здесь мы должны были поселиться. Мы назвали это место Летним Домом. Здесь была жилая комната, гостиная и маленькая кухня на первом этаже. Наверху была маленькая ванная и две спальни. Я увидела, что наши чемоданы доставлены в большую из спален.
Хьо Джин стал настойчиво принуждать меня к сексу. Я умоляла его подождать до вечера - Истинные Родители ожидали, что мы будем готовы через час - но он не хотел откладывать. Я не хотела, чтобы он видел меня обнаженной. Я забралась под одеяло, чтобы сбросить одежду - я продолжала так поступать следующие четырнадцать лет. Я читала книги, которые давала мне мать, но была совершенно неподготовлена к шоку половых отношений. Когда Хьо Джин лег на меня, я не представляла, что за этим последует. Он был очень груб и возбужден возможностью лишить меня девственности. Он говорил мне, что делать и где прикасаться. Я просто следовала его указаниям. Когда он вошел в меня, единственное, что я могла делать - это не плакать от боли. Весь процесс не занял у него много времени, но на протяжении нескольких часов после этого мои внутренности жгло от боли. «Это и есть секс», - подумала я тогда.
Я начала плакать от боли, опустошения и стыда. Я чувствовала, что нам нужно было подождать. Хьо Джин пытался заставить меня замолчать. Разве мне не было приятно? Он хотел это знать. Это было очень больно, сказала я ему, пытаясь детскими словами выразить боль женщины. Он сказал, что раньше никто с ним так себя не вел, чем подтвердил слухи, которые о нем ходили в Корее. У Хьо Джина было много любовниц. Я была шокирована, что он признает свои грехи так грубо и бесцеремонно. Я стала плакать еще сильнее, пока его резкий тон и злые упреки не заставили меня замолчать. Наконец, я узнала, что такое секс и кем был мой муж. Первое было ужасно; второе не лучше.
Когда мы одевались, кухарка пришла сказать, что Истинные Родители ждут нас в машине. Мы быстро спустились и сели в черный лимузин. Г-жа Мун посмотрела на меня осуждающе.
- Что вас задержало? - сказала она резко. - Люди уже давно ждут.
Хьо Джин ничего не сказал, но наши красные лица и беспорядок в одежде выдавали случившееся. Я была рада, что Муны сидят на заднем сиденье и не могут видеть моего стыда.
Пока мы ехали на Манхеттен, я заснула, но мой отдых был недолгим. Бальный зал Манхеттен Центра был уставлен банкетными столами и заполнен сотнями людей, в основном американскими членами. Они зааплодировали, когда мы вошли и заняли свои места за главным столом. Я была утомлена суетой, но нам предстояло провести часы за развлекательной программой и ужином. Здесь была американская еда: стейк, печеный картофель, мороженое и пирожные. Моя мать заставляла меня есть, но у всего был вкус песка. Кроме небольшого представления на корейском, весь вечер вели на английском. Я ни слова не понимала в речах и тостах, которые произносились в нашу с Хьо Джином честь. Я улыбалась, когда все улыбались и аплодировала, когда это делали другие.
Языковой барьер сделал меня наблюдателем на моей собственной свадьбе. Я была среди этих людей, но не была частью их. Я смотрела на поющих и аплодирующих Мунов. Все выглядели такими счастливыми. На это было приятно и захватывающе смотреть. Я немного вышла из моей изоляции, когда мой отец, также не понимающий по-английски, попросил меня произнести небольшую речь.
- По-английски? - спросила я с испугом.
- Нет, нет, - успокоил меня отец. - Хьо Джин будет переводить.
Мой отец попросил меня быть краткой, поблагодарить Бога и преп. Муна и пообещать стать хорошей женой для Хьо Джина. Когда пришло время, я сделала все, как сказал мой отец. Комната наполнилась возгласами, все хотели узнать, что я сказала.
- О, ничего важного. - ответил Хьо Джин и начал свою речь на английском, закончив ее под бурные аплодисменты.
Хлопая, я держала свои руки слишком низко. Преп. Мун сказал мне поднять их над столом и аплодировать более открыто, демонстрируя радость по поводу своей свадьбы и признательность по отношению к Хьо Джину. Я так и сделала, а про себя подумала: «Я такая дурочка! Могу ли я что-нибудь сделать правильно?»
Торжества не закончились даже после нашего возвращения в Ист Гаден. Существует корейская свадебная традиция - гости бьют жениха палками по подошвам, символически наказывая его за воровство невесты. Хьо Джин приготовил пару сандалий за Летним Домом, как раз для этого обряда. Преп. и г-жа Мун смеялись, когда лидеры церкви связали лодыжки Хьо Джина, чтобы он не смог убежать. Каждый раз, когда они били по ногам Хьо Джина, Отец шутливо выражал свой гнев:
- Остановитесь, я заплачу вам за то, чтобы вы не били моего сына!
Те, кто был с палками, брали деньги и продолжали бить.
- Я дам вам еще денег, если вы остановитесь! - кричал преп. Мун и снова поднимался смех, когда они брали деньги и все же продолжали бить Хьо Джина.
Я следила за происходящим, сидя в мягком кресле и мне хотелось спать. Все так комментировали мое спокойное поведение: «Она не плачеи и не просит, чтобы перестали бить ее мужа». Я не была спокойной; я была оцепенелой. Подстегиваемая толпой, я пыталась развязать ноги Хьо Джина, но из-за усталости не справилась и он сделал это сам.
На следующее утро мы все собрались за завтраком. Хьо Джин исчез раньше, и я не знала, где он. Я стояла в ожидании преп. и г-жи Мун. Я плохо представляла свою роль в Истинной Семье, а мой муж почти не помогал мне в этом. Я чувствовала себя служанкой г-жи Мун.
После свадьбы мне сказали, что у нас с Хьо Джином будет медовый месяц. Он хотел поехать на Гавайи, но преп. Мун предложил Флориду. Это не было обычным свадебным путешествием. Мы отправлялись втроем: муж, жена и личный секретарь Сан Мен Муна. Преп. Мун дал своему секретарю Петеру Киму пять тысяч долларов и приказал препроводить нас во Флориду. Никто не сказал мне, куда мы поедем и что там будем делать. Моя мать, привыкшая к порядкам Ист Гаден, уложила в чемоданы строгие платья, а я бросила туда синие джинсы и футболки.
Петер Ким и Хьо Джин расположились на передних сиденьях голубого «Мерседеса». Я села сзади. Они переговаривались по-английски во время всего тысячемильного путешествия вниз вдоль Восточного побережья. Мое чувство изолированности было полным. Двое мужчин решали, где мы будем останавливаться, есть или спать. Я помню, как пыталась высушить руки в комнате отдыха на одной заправочной стации. Я не знала, как работает сушилка для рук. Я подумала, что сломала его, когда не смогла остановить поток горячего воздуха. Это лишь один случай, показывающий, как я была одинока. Такая простая вещь, а мне не у кого было спросить.
Я получила немного радости, когда мы приехали во Флориду и Петер Ким предложил взять меня в Диснейленд. Я была пятнадцатилетней девочкой. Я не могла себе представить более привлекательное место. Хьо Джин воспринял это без энтузиазма. Он был там уже много раз до этого. Он нехотя согласился остановиться в Орландо. Было холодно. Моросил дождь, но это меня не беспокоило. Я прошла по Главной Улице США к замку Золушки и поняла, почему Диснейленд зовут Магическим Королевством. Я искала глазами Микки Мауса или подобных ему костюмированных персонажей, но у меня не было возможности их найти. Через десять минут Хьо Джин заявил, что ему скучно и он хочет уйти. Меня возмутила его эгоистичность, но я покорна пошла за ним назад, к «Мерседесу».
Преп. Мун предполагал, что мы отправимся путешествовать на машине, чтобы я смогла увидеть Соединенные Штаты. Но терпение Хьо Джина иссякло, и он изменил планы. Из Ист Гаден был вызван охранник, чтобы забрать машину, а мы улетали в Лас-Вегас.
Я ничего не знала о Лас-Вегасе, а Хьо Джин и Петер Ким мне ничего не объясняли. Они не сказали мне и о том, что там отдыхали преп. и г-жа Мун, вместе с моей матерью. Я не знала о том, что мы присоединимся к нашим родителям до тех пор, пока мы не встретили их в одном из ресторанов отеля. Моя мать окликнула меня, когда я растерянно шла через комнату.
Я была поражена, когда поняла, что Лас-Вегас - это рай для игроков. В ресторанах стояли игровые автоматы, а в отелях были казино. Что мы делаем в этом месте? Церковь Объединения запрещает азартные игры. Азартные игры являются социальным злом, которое подрывает семью и способствует нравственному падению цивилизации. Но почему тогда Хак Джа Хан Мун, Мать Истинной Семьи, возбужденно вставляет монеты в щель «однорукого бандита»? Почему тогда Сан Мен Мун, Господь Второго Пришествия, божественный приемник того, кто изгонял менял из храма, часами просиживает за игорным столом?
Я не отваживалась спросить, но этого и не нужно было делать. Преп. Мун сам объяснил наше присутствие в месте, которое я считала логовом греха. Он сказал, что как Господь Второго Пришествия, он должен быть с грешниками, для того, чтобы спасти их. Он должен знать их грехи, чтобы переубедить их. Он сказал, что я должна убедиться - он не сам сидит за игорным столом. Рядом сидит Петер Ким и играет в соответствии с указаниями преп. Муна.
- Ты видишь, сам я не играю, - сказал он мне.
Хотя мне было пятнадцать, и все это говорил Мессия, я сильно сомневалась в рациональности такого объяснения.
3 января 1982 я нелегально въехала в Соединенные Штаты. Для того чтобы получить визу, Церковь Объединения выдумала историю о моем участии в международном фортепианном конкурсе в Нью-Йорке.
Если бы чиновники услышали мою игру, они сразу бы раскусили эту хитрость. Пианист моего уровня не мог участвовать в таком соревновании, если оно вообще было. Для правдоподобности преп. Сан Мен Мун отправил со мной в Нью-Йорк лучших учеников по фортепиано из школы «Маленькие Ангелы», с той же самой легендой.
Признаю, что я почти не думала об этой хитрости, когда холодным зимним днем прощалась с братьями и сестрами, вместе с родителями отправляясь в Америку. Мы разделяли убеждение преп. Муна, что Божий план важнее человеческих законов. В его понимании виза, полученная обманным путем, была ни больше, ни меньше, инструментом Божьей воли относительно Святого Бракосочетания Хьо Джин Муна.
Правда в том, что шесть недель до свадьбы я совсем не задумывалась о происходящем вокруг. Оглядываясь назад, я понимаю, что была похожа на заводную фарфоровую куклу. Поверни ключ - и она двигается, говорит, улыбается. Я была школьницей, ошеломленной изменениями, которые внезапно произошли в моей жизни. Раньше я была ребенком, которого прогоняли из комнаты, когда взрослые обсуждали серьезные дела. Теперь я стала членом Истинной Семьи, смущаясь, когда старшие делали передо мной полный поклон.
После возвращения Хьо Джина и его родителей в Америку мы с матерью неделями ходили по магазинам, пополняя мой гардероб, который должен был соответствовать моему превращению из девочки в женщину. Были отброшены моя школьная форма, футболки и синие джинсы. Мою тинейджерскую сущность прикрыли сшитыми на заказ деловыми костюмами и консервативными узкими платьями. Я чувствовала себя неловко в новой роли, но наслаждалась вниманием к себе. Какая девочка не будет довольна чередой званых ужинов в ее честь? Чья голова не закружится от внимания тех, кого долгие годы считала неизмеримо выше себя?
Если и были некоторые трудности, то они были связаны с дискомфортом, который я испытывала, общаясь со своим нареченным. В декабре Хьо Джин Мун внезапно приехал в Корею, без родителей. Наши встречи были натянутыми из-за отсутствия общих интересов и постоянного принуждения меня к сексу. Моя мать дала мне несколько книг о браке, но я все равно еще неясно понимала, что такое секс.
Во время одного из своих посещений Хьо Джин отвез меня в сеульский дом Мунов и, под предлогом осмотра его комнаты, завел к себе и повалил на кровать.
- Лежи со мной, - сказал он. - Ты должна мне доверять. Мы скоро поженимся.
Я сделала, как он сказал, но одеревенела от страха, когда его опытные руки стали ощупывать мое тело, и он начал стягивать с меня одежду.
- Потрогай меня здесь, - сказал он и положил мои руки на внутреннюю сторону своих бедер. - Погладь меня здесь.
Добрачный секс строго запрещен в Церкви Объединения. Так как Сан Мен Мун учит, что Грехопадение было половым актом, внебрачный секс считается самым страшным грехом. Я была пятнадцатилетней девственницей, помнящей, что он сын Мессии, но я сказала ему, что мы рискуем навлечь на себя муки ада, если я сделаю так, как он просит. Моя добродетельная наивность скорее позабавила, чем рассердила его. С моей стороны, я всем сердцем верила, что Бог избрал меня, чтобы увести Хьо Джина с пути греха.
Я не представляла, какой трудной окажется эта задача. Когда реактивный самолет Корейских Авиалиний приземлился в Международном Аэропорту Кеннеди в Нью-Йорке, я не знала, какая жизнь ждет меня в Америке, так далеко от всего, что я знала и любила. Смирившись с избранием меня в качестве невесты Хьо Джин Муна, участвуя в событиях, устроенных другими, я не знала, насколько похожи на всех смертных члены «божественной» семьи Сан Мен Муна и как легко усмирит целомудренную девочку такой человек, как Хьо Джин.
Когда мы сошли с самолета в Нью-Йорке, я потеряла родителей в толпе пассажиров, стоящих в очереди на таможне США. Чиновник в униформе раздраженно взглянул на меня, когда я передала ему два больших чемодана. Он говорил со мной резко, но я не знала английского, и не могла отвечать на его вопросы. Поднялась суматоха и крики, пока все не выяснилось.
Я смотрела, как таможенный чиновник переворачивал мою аккуратно сложенную одежду, пытаясь найти задние и боковые карманы в моих чемоданах. Что он искал? Что у меня могло быть?
Тогда мне не пришло на ум, что у чиновника были причины для подозрительности. Где мои ноты для фортепианного конкурса? Зачем мне так много вещей для такой короткой поездки?
Я приехала в Соединенные Штаты во время пика антипатии американцев по отношению к Сан Мен Муну. В США его считали угрозой обществу и трактовали подобно преп. Джиму Джонсу, лидеру культа Храм Людей, который в 1978 году, в Гайане, отравил девятьсот своих последователей, подмешав в фруктовый сок цианид. Американские газеты наполняли статьи о молодых людях, которым промыли мозги, чтобы они стали последователями Сан Мен Муна. По всей стране возникла индустрия «депрограммирования». Родители платили за похищение своих детей из центров Церкви Объединения и их «переубеждение».
Я родилась в Церкви Объединения и мало что знала о способах вербовки, которые вызывали неоднозначное отношение к церкви. Я скептически относилась к мелодраматическим описаниям «промывания мозгов», но несомненной правдой было то, что новые члены были изолированы от своих друзей и семьи. Членов церкви поощряли узнавать как можно больше о новых людях, для того, чтобы найти индивидуальный подход и вовлечь их в Церковь Объединения. Члены становились «бомбами любви», уделяющими новым людям столько внимания, что они начинали с энтузиазмом верить в обретение новой «семьи».
Семьи новообращенных часто подозревали дурные намерения у этой религиозной организации. В год, когда я приехала в Америку, прохожие часто встречали в аэропортах, на перекрестках и улицах молодых людей, продающих безделушки и цветы для Церкви Объединения. Сбор подаяния - это тяжелая и унизительная работа, и последователи Сан Мен Муна делали ее лучше, чем другие. Просить деньги легче, если веришь, что твое попрошайничество поддерживает деятельность Мессии.
У американского правительства столько же вопросов относительно финансов Сан Мен Муна, сколько их у американских родителей относительно его теологии. Сенатор Роберт Дол, высокопоставленный республиканец в Финансовом Комитете Сената завершил слушания по делу Церкви Объединения предложением, чтобы Финансовое Управление изучило налоговый статус преп. Муна и его церкви. За месяц до моей свадьбы федеральный суд Нью-Йорка обвинил преп. Муна в уклонении от налога на прибыль в период с 1972 по 1974 гг. Нет сомнения, что это судебное решение повлияло на подозрительность чиновников в аэропорту больше, чем размер моих чемоданов.
Конечно, тогда я ничего об этом не знала. Я знала только, что приехала в Америку, чтобы вступить в Истинную Семью. Хьо Джин Мун нетерпеливо прохаживался за пределами таможенной зоны. Когда я появилась после всех таможенных испытаний, я стала искать своих родителей, но Хьо Джин подтолкнул меня к стоящему на парковке черному спортивному автомобилю, свадебному подарку его отца. Он держал маленький букет цветов, но был так раздражен проволочкой, что почти забыл отдать его мне. Он сказал, что мои родители встретят нас в Ист Гаден. Я была слишком уставшей, чтобы возражать. Это была молчаливая сорокаминутная поездка к северу от Нью-Йорка в Вестчестер, через богатое предместье, в котором профессиональная элита и главы корпораций на Манхэттене строили свои дома - в небольших городках вдоль Гудзона. Было уже поздно и слишком темно, я ничего не могла разглядеть, да и была слишком уставшей, чтобы проявлять интерес.
Мое внимание пробудилось, когда мы проезжали через черные кованые ворота. Это был Ист Гаден. Охранник в будке узнал Хьо Джина и мы поехали по длинной извилистой дороге. Даже в темноте я могла узнать каждую кочку и лужайку - ведь я благоговейно рассматривала их на протяжении многих лет. В моем доме в Корее висела фотография Истинной Семьи, сидящей на изумрудной траве своего американского поместья. Я пристально вглядывалась в фотографию, уверенная в совершенстве людей, изображенных на ней. Позируя в своей дорогой одежде на фоне великолепного особняка, они представляли истинную семью, которой мы молитвенно подражали. Я дорожила этой фотографией так, как другие подростки дорожили фотографиями звезд рок-н-ролла.
Преп. и г-жа Мун вместе с тремя старшими детьми приветствовали нас в дверях. Я поклонилась перед Отцом и Матерью, показывая, что пребывание в их доме для меня большая честь. Я слышала, как подъезжают другие автомобили, когда проходила через огромное фойе в красивый соляриум, который они называют желтой комнатой. Где были мои родители? Когда приедут они и лидеры церкви? Я не хотела одна беседовать с преп. и г-жой Мун!
Войдя в дом, я хотела снять свои тяжелые зимние ботинки. В Корее никто не входит в дом, не сняв предварительно обувь. Это знак уважения, а также акт гигиены. Ин Джин, сестра Хьо Джина, остановила меня. Я не должна заставлять ее родителей ждать. В желтой комнате мы обменялись фразами о моем путешествии. Я улыбалась и говорила мало, не поднимая глаз. Невозможно описать степень моей взволнованности. Я никогда не была одна в обществе Истинной Семьи. Я была почти парализована смесью страха и благоговения и с облегчением услышала стук дверей автомобиля, на котором прибыли мои родители.
Пока мои родители разговаривали внизу, Хьо Джин провел для меня короткую экскурсию по особняку. Дом казался наполненным детьми и их нянями. Когда я приехала в Америку, г-жа Мун была беременна тринадцатым ребенком. Большинство малышей и их нянь спали ночью в помещениях казарменного типа на третьем этаже. Глядя на них, я с тоской вспоминала о своих младших братьях и сестрах в Корее, особенно о самом младшем, Джин Чуле, которому было шесть лет.
Была уже поздняя ночь, когда мы пожелали Мунам спокойной ночи и шофер отвез меня с родителями в Бельведер, принадлежащее церкви поместье в нескольких минутах от Ист Гаден, в котором часто останавливались гости. Сначала показали комнату моим родителям, а потом и меня провели в такую красивую спальню, какой я раньше никогда не видела. Казалось, что эта комната, декорированная розовыми и кремовыми шторами, принадлежит принцессе. Кроме королевской кровати в комнате были диваны и удобные кресла. Под потолком висела хрустальная люстра, а два туалета, примыкавшие к комнате, были больше, чем некоторые комнаты, которые моей семье приходилось снимать в Сеуле, когда я была маленькой. Ванная была просто огромной, ее оригинальная бело-голубая, в ручную разрисованная плитка отражала изящество 20-х годов, когда был построен этот особняк.
Никогда раньше я не видела такой комнаты. Здесь был даже телевизор. Я нашла пульт и, хотя ни слова не знала по-английски, сразу поняла, что идет какая-то реклама. Жалею, что никто не сфотографировал мою реакцию, когда я поняла, что речь в рекламе идет о корме для собак. Специальная еда для собак? Я была поражена сценой, в которой собака бежит через кухню к миске, наполненной коричневыми кусочками. В Корее собаки едят объедки со стола. В свою первую ночь в Америке я заснула в состоянии удивления - я приехала в такую богатую страну, что в ней даже собакам готовят отдельно!
Утром шофер вернулся, чтобы забрать меня и моих родителей к Мунам на завтрак в отделанной деревом столовой Ист Гаден. Именно здесь преп. Мун руководит своим бизнесом и церковью. Каждое утро лидеры приезжают для доклада на корейском о состоянии финансовых предприятий по всему миру. За длинным прямоугольным обеденным столом преп. Мун решает, какой проект финансировать, какую компанию купить, кого повысить или понизить в должности.
Дети Мунов едят отдельно от своих родителей. Начиная свой день, они появляются перед обеденным столом и кланяются преп. и г-же Мун. Затем они отправляются на кухню, где едят перед школой или своими играми. В то утро старшие дети присоединились к завтраку своих родителей, на котором присутствовала я. Младшие тайком наблюдали в просвет кухонной двери за мной, своей новой сестрой. Меня согрело их внимание, но я была в шоке, когда узнала, что младшие дети Муна не говорят по-корейски.
Преп. Мун учит, что корейский - это универсальный язык Царства Небесного. Он писал, что «на английском будут говорить только в колониях Царства Небесного! Когда Церковь Объединения станет более развитой, международным и официальным языком Церкви Объединения станет корейский. Официальные конференции будут проходить на корейском, подобно тому, как католические конференции проходят на латыни». Я знаю, что членов церкви по всему миру постоянно побуждают изучать корейский, поэтому я была озадачена неспособностью преп. и г-жи Мун научить своих собственных детей языку, о котором они говорят, что это язык Бога.
В то утро я была потрясена странными запахами американского завтрака. Это были бекон и сосиски, яйца и блинчики. Вид этой еды вызвал у меня тошноту. В Корее я привыкла к простому завтраку из риса и кимчи. Г-жа Мун заказала сестрам на кухне приготовить папайю, ее любимый фрукт. Она знала, что я никогда раньше не пробовала это экзотическое лакомство и предложила мне сделать это. Она показала мне, как нужно обрызгивать фрукт лимонным соком, чтобы улучшить вкус, но я просто не могла есть. Она выглядела недовольной. Моя мать съела папайю и похвалила г-жу Мун за отличный выбор.
Преп. Мун понял причину моего беспокойства. Он прямо сказал Хьо Джину:
- Нансук в незнакомом месте, в чужой стране. Она не знает языка и обычаев. Это твой дом. Ты должен быть добр к ней.
Я была благодарна за то, что преп. Мун понял мои страхи, но заметила, что Хьо Джин ничего не сказал в ответ.
Хьо Джин несколько раз приходил ко мне в Бельведер, но в его визитах не было ничего обнадеживающего. Он делал все, чтобы показать, как мы не подходим друг другу. Я боялась его. Он пытался обнять меня, а я вырывалась. Я не знала, как вести себя с мужчиной и что можно позволять тому, за кого вскоре выйдешь замуж.
- Почему ты от меня убегаешь? - спрашивал он.
Как я могла объяснить ему, что была слишком молода, чтобы понять себя? Я была избрана стать духовным партнером сына Мессии, но я не была готова стать женой человека из плоти и крови.
Следующие четыре дня прошли как череда сновидений. Декорации менялись, а я была ошеломлена значимостью разворачивающихся передо мной событий. Я шла туда, куда мне говорили. Я делала то, что мне говорили, беспокоясь только о том, как бы не совершить ошибки и не вызвать недовольство преп. и г-жи Мун.
Г-жа Мун взяла нас с матерью в поездку за покупками. Я никогда не видела столько магазинов. Г-жа Мун тяготела к наиболее дорогим из них. В «Неман-Маркус» она выбрала мне для примерки темное платье, какие носят замужние женщины. Для себя она выбирала ярко-красную или голубого королевского цвета одежду. Я подозреваю, что ее задевала моя молодость. Она слышала, как ее муж в день моего приезда сказал, что я красивее ее. Мне было тяжело представить, что такая великолепная женщина, как Хак Джа Хан Мун будет к кому-то ревновать, особенно к школьнице, подобной мне. Она была старше меня только на год, когда вышла замуж за Сан Мен Муна. В свои тридцать восемь, будучи беременной тринадцатым ребенком, она все еще обладала безупречной кожей и лицом большой красоты.
Внешне она была добра ко мне, пригласила к себе в комнату, подарила одежду, которую уже сама не носила, и восхитительное золотое ожерелье. Я взяла его с собой в ванную, когда примеряла платье, и по ошибке уронила в раковину. Позже она прислала ко мне в Бельведер горничную с ожерельем. Г-жа Мун открыла для меня свой гардероб и кошелек, но я чувствовала, что она закрыла для меня свое сердце.
Первая невестка в корейской семье занимает по традиции довольно высокое положение. Она унаследует роль матери и станет ведущей в семье. В Корее первую невестку называют «мэт меа ну ри». С самого начала было ясно, что я не буду играть эту роль в семье Мунов. Я была слишком молода.
- Я воспитал Мать, а теперь я воспитаю и невестку, - часто повторял преп. Мун. Лишь позже я поняла, что посторонние не могут играть ключевую роль в семье Мунов. Все, входящие в семью, должны были знать свое место. В моем случае это означало, что когда семья собирается вместе, я занимаю самое последнее место, если считать от Сан Мен Муна.
Приняв во внимание поведение таможенников в аэропорту, преп. Мун решил, что будет благоразумным устроить фортепианный концерт. Я была в панике. Я не практиковалась. Я не взяла с собой ноты. Моя мать успокоила меня тем, что я буду играть пьесу Шумана, которую помнила еще со школы «Маленькие Ангелы». Я подумала, что, возможно, помню ее достаточно хорошо. Хьо Джин и Петер Ким, личный секретарь преп. Муна, отвезли меня в Нью-Йорк, чтобы дать мне возможность попрактиковаться на сцене Манхеттен Центра, концертного зала и студии, принадлежащей церкви, в котором и должен был состояться концерт. Я была одна на заднем сиденье одного из черных Мерседесов преп. Муна и во все глаза смотрела на город, чьи небоскребы возвышались вдали. Я помню, что была впечатлена, но этот январский день был холодным и пасмурным. Я была поражена, каким безжизненным казался Нью-Йорк. Оглядываясь назад, я понимаю, что впечатление безжизненности имело много общего с моими эмоциями - они были такими же холодными, как и бетонный пейзаж за окном.
В Манхеттен Центре мы встретились с Хун Сук Пак, дочерью одного из высокопоставленных лидеров церкви Бо Хи Пака. Она была ровесницей Хьо Джина; он жил в их доме в Вашингтоне, во время своих буйных школьных лет. Позже она стала балериной в «Юниверсал Баллет Компани», первой корейской балетной труппе, основанной Сан Мен Муном. Они тепло поприветствовали друг друга на английском, хотя бегло говорили по-корейски. Я молча стояла рядом, пока они довольно долго разговаривали. Я чувствовала, что мои щеки краснеют. Почему они игнорируют меня? Почему они так грубы? Я еще больше рассердилась, когда он оставил меня в маленькой приемной, а сам пошел разговаривать с другими людьми.
- Стой здесь. - приказал он, как будто я была щенком, которого он дрессирует.
У меня возникло чувство, подобное детской гордости. Когда Хьо Джин ушел, я начала осматриваться. Концертный зал находится недалеко от старого отеля «Нью-Йоркер», который теперь принадлежит Сан Мен Муну. Церковь использует отель в качестве общежития для членов. Весь тринадцатый этаж отведен Истинной Семье, они останавливаются там, когда им приходится ночевать в Нью-Йорке. Я блуждала по зданию, дергая за ручки запертых дверей.
Хьо Джин был взбешен, когда понял, что его щенок не остался на месте, как он приказал.
- Ты не можешь просто идти куда хочешь. Это Нью-Йорк. Это опасно, - кричал он. - тебя могут похитить.
Я ничего не говорила, но думала: «Кто может меня похитить?» Было неприятно, что этот грубый парень думает, будто может указывать, что мне делать.
Сотни членов церкви заполнили зал в день моего концерта. Мое выступление было частью вечернего представления. Я была третьей из нескольких пианистов. Я надела длинное розовое платье, которая моя мать купила в Корее перед отъездом. Мой желудок переворачивался - то ли из-за суши, то ли из-за зрелища представления для Истинной Семьи, которая сидела в королевской ложе. Ин Джин, сестра Хьо Джина дала мне выпить «Пепто-Бисмол». Это сработало. Я отнеслась к этой розовой жидкости так же, как и к корму для собак: еще одна американская странность.
Я играла слишком быстро. Аудитория не знала кто я такая, поэтому была некоторая заминка с аплодисментами. Я с облегчением думала, что смогла сыграть эту пьесу, и упустила только несколько нот. Как только я зашла за сцену, Ин Джин и Хьо Джин сказали мне переодеться. Я переоделась, не зная, что выступавших будут вызывать на сцену в конце вечера. Я не могла выйти на сцену в обычной одежде и не смогла сделать поклон вместе со всеми.
Преп. Мун был так доволен представлением, что решил ежегодно проводить настоящий фортепианный конкурс. Г-жа Мун, однако, была холодна ко мне.
- Почему ты не сделала поклон вместе со всеми? - резко спросила она. - Почему ты переоделась?
Я была захвачена врасплох. Что я могла сказать? Что я поступила так, как сказал ее сын? Хьо Джин смотрел на меня с беспокойством и ничего не говорил. Я просто склонила голову и приняла все, что она мне сказала.
Отсутствие на сцене во время вызова артистов было не единственным моим упущением. Г-жа Мун следила за каждой моей ошибкой. На другой день она перечислила их моей матери. Я вошла в дом, не сняв обувь; я упустила ожерелье в раковину; я отказалась от любезно предложенной мне еды; я не сделала поклон вместе со всеми. В довершение ко всему она добавила, что Хьо Джин пожаловался на мое несвежее дыхание. Г-жа Мун послала мою мать ко мне со словами предостережения и бутылкой воды для полоскания рта.
Я была опустошена. Если первое впечатление имеет решающее значение, мои отношения с г-жой Мун предопределены первой неделей моего пребывания в Америке.
Бракосочетание было назначено на воскресенье 7 января, с учетом школьного расписания детей Муна. Брачного свидетельства не было. Мы не сдавали кровь на анализ. В Нью-Йорке вступить в законный брак я могла только через год, так как была на год младше разрешенного возраста. Мое Святое Бракосочетание с Хьо Джином было нелегальным. Я этого не знала и об этом не беспокоилась. Власть преп. Муна я считала важнее любой другой власти.
В то утро мы присоединились к завтраку преп. и г-жи Мун. Моя мать заставила меня поесть. Намечался долгий день, было запланировано проведение двух церемоний. Западный ритуал должен был пройти в библиотеке Бельведера. Я должна была надеть длинное белое платье и вуаль. После этого планировалось провести традиционную корейскую свадьбу, во время которой я и Хьо Джин должны были надеть традиционные свадебные наряды нашей страны. Все нужное для банкета было приготовлено в Нью-Йорке.
Моя мать попросила г-жу Мун о возможности сделать мне прическу у парикмахера. Пустая трата денег, сказала г-жа Мун, Ин Джин сделает все, что нужно. Я служила Ин Джин как члену Истинной Семьи, но я не была склонна доверять ей, как своей подруге. Она сделает, как скажут ее родители, но я видела, ее отношение ко мне такое же, как у Хьо Джина. Припудривая меня, она дала мне несколько советов. Я должна измениться, и как можно скорее, чтобы найти общий язык с детьми Муна, а особенно с моим мужем.
- Я знаю Хьо Джина лучше, чем кто-либо. - сказала она. - Он не любит тихих девушек. Он любит веселье и вечеринки. Ты должна стать более общительной, чтобы сделать его счастливым.
Хьо Джин выглядел довольным, когда осматривал меня перед церемонией, но я знала, что не была источником его радости. В этот день он был любимцем отца, хорошим сыном, а не паршивой овцой. Он даже согласился укоротить свои длинные волосы, чтобы угодить родителям.
Когда я шла через длинный холл в библиотеку и в свое будущее, корейские женщины шептали мне:
- Не улыбайся, а то первым твоим ребенком будет девочка.
Следовать этим указаниям было легко, и не только потому, что я знала, с каким неудовольствием встречают рождение девочки в моей стране. Предполагалось, что день моей свадьбы станет самым счастливым днем в моей жизни, но я чувствовала лишь оцепенение. Рассматривая фотографии моего свадебного альбома, я оплакиваю девочку, которой я тогда была. На этих фотографиях я выгляжу еще более жалкой, чем я себя тогда чувствовала.
В библиотеке, по обеим сторонам от меня, было много людей. Я прошла через всю комнату к одетым в длинные белые церемониальные одежды преп. и г-же Мун. В библиотеке было душно из-за набившихся туда людей - все они были мне чужими, кроме моих родителей. Это была красивая комната с темными, отделанными деревом, стенами и никем не читанными старыми книгами. Высокие потолки украшали люстры. В этой обстановке трудно было не поверить, что я исполняю Божью волю относительно себя и ради будущего Истинной Семьи, призванной Им установить царство Небес на земле. Я лишь орудие Его воли. Бракосочетание Хьо Джин Муна и Нансук Хонг произошло не по причине глупой человеческой любви. Бог и Сан Мен Мун соединили нас.
Корейскую церемонию на верхнем этаже Бельведера посетила небольшая группа членов семьи и лидеров церкви. Меня учили, что Муны делают самые важные вещи в своей жизни быстро, поэтому у меня было время только на то, чтобы привести свои волосы в порядок в традиционном стиле, перед тем, как меня вызовут. Я забыла накрасить свои щеки красным и эту ошибку сразу отметила г-жа Мун и женщины вокруг нее. Мы с Хьо Джином стояли перед столом приношений, на котором была еда и корейское вино. В подол моей юбки бросали фрукты и овощи, что должно было символизировать желание невесты иметь много детей.
Я плохо помню всю церемонию. Я так устала, что полагалась на советы официальных фотографов церкви, которые просили меня сфокусировать внимание. Я была благодарна за указания вроде «стой здесь» или «говори это». Двигаясь, я могла не ослабеть окончательно.
Шофер отвез нас с Хьо Джином в Ист Гаден, чтобы мы могли переодеться для банкета в бальной зале Манхеттен Центра. Он доставил нас в небольшой каменный дом недалеко от особняка. Очаровательный каменный фасад дома и белый «порш» рядом - все это походило на волшебную сказку. Здесь мы должны были поселиться. Мы назвали это место Летним Домом. Здесь была жилая комната, гостиная и маленькая кухня на первом этаже. Наверху была маленькая ванная и две спальни. Я увидела, что наши чемоданы доставлены в большую из спален.
Хьо Джин стал настойчиво принуждать меня к сексу. Я умоляла его подождать до вечера - Истинные Родители ожидали, что мы будем готовы через час - но он не хотел откладывать. Я не хотела, чтобы он видел меня обнаженной. Я забралась под одеяло, чтобы сбросить одежду - я продолжала так поступать следующие четырнадцать лет. Я читала книги, которые давала мне мать, но была совершенно неподготовлена к шоку половых отношений. Когда Хьо Джин лег на меня, я не представляла, что за этим последует. Он был очень груб и возбужден возможностью лишить меня девственности. Он говорил мне, что делать и где прикасаться. Я просто следовала его указаниям. Когда он вошел в меня, единственное, что я могла делать - это не плакать от боли. Весь процесс не занял у него много времени, но на протяжении нескольких часов после этого мои внутренности жгло от боли. «Это и есть секс», - подумала я тогда.
Я начала плакать от боли, опустошения и стыда. Я чувствовала, что нам нужно было подождать. Хьо Джин пытался заставить меня замолчать. Разве мне не было приятно? Он хотел это знать. Это было очень больно, сказала я ему, пытаясь детскими словами выразить боль женщины. Он сказал, что раньше никто с ним так себя не вел, чем подтвердил слухи, которые о нем ходили в Корее. У Хьо Джина было много любовниц. Я была шокирована, что он признает свои грехи так грубо и бесцеремонно. Я стала плакать еще сильнее, пока его резкий тон и злые упреки не заставили меня замолчать. Наконец, я узнала, что такое секс и кем был мой муж. Первое было ужасно; второе не лучше.
Когда мы одевались, кухарка пришла сказать, что Истинные Родители ждут нас в машине. Мы быстро спустились и сели в черный лимузин. Г-жа Мун посмотрела на меня осуждающе.
- Что вас задержало? - сказала она резко. - Люди уже давно ждут.
Хьо Джин ничего не сказал, но наши красные лица и беспорядок в одежде выдавали случившееся. Я была рада, что Муны сидят на заднем сиденье и не могут видеть моего стыда.
Пока мы ехали на Манхеттен, я заснула, но мой отдых был недолгим. Бальный зал Манхеттен Центра был уставлен банкетными столами и заполнен сотнями людей, в основном американскими членами. Они зааплодировали, когда мы вошли и заняли свои места за главным столом. Я была утомлена суетой, но нам предстояло провести часы за развлекательной программой и ужином. Здесь была американская еда: стейк, печеный картофель, мороженое и пирожные. Моя мать заставляла меня есть, но у всего был вкус песка. Кроме небольшого представления на корейском, весь вечер вели на английском. Я ни слова не понимала в речах и тостах, которые произносились в нашу с Хьо Джином честь. Я улыбалась, когда все улыбались и аплодировала, когда это делали другие.
Языковой барьер сделал меня наблюдателем на моей собственной свадьбе. Я была среди этих людей, но не была частью их. Я смотрела на поющих и аплодирующих Мунов. Все выглядели такими счастливыми. На это было приятно и захватывающе смотреть. Я немного вышла из моей изоляции, когда мой отец, также не понимающий по-английски, попросил меня произнести небольшую речь.
- По-английски? - спросила я с испугом.
- Нет, нет, - успокоил меня отец. - Хьо Джин будет переводить.
Мой отец попросил меня быть краткой, поблагодарить Бога и преп. Муна и пообещать стать хорошей женой для Хьо Джина. Когда пришло время, я сделала все, как сказал мой отец. Комната наполнилась возгласами, все хотели узнать, что я сказала.
- О, ничего важного. - ответил Хьо Джин и начал свою речь на английском, закончив ее под бурные аплодисменты.
Хлопая, я держала свои руки слишком низко. Преп. Мун сказал мне поднять их над столом и аплодировать более открыто, демонстрируя радость по поводу своей свадьбы и признательность по отношению к Хьо Джину. Я так и сделала, а про себя подумала: «Я такая дурочка! Могу ли я что-нибудь сделать правильно?»
Торжества не закончились даже после нашего возвращения в Ист Гаден. Существует корейская свадебная традиция - гости бьют жениха палками по подошвам, символически наказывая его за воровство невесты. Хьо Джин приготовил пару сандалий за Летним Домом, как раз для этого обряда. Преп. и г-жа Мун смеялись, когда лидеры церкви связали лодыжки Хьо Джина, чтобы он не смог убежать. Каждый раз, когда они били по ногам Хьо Джина, Отец шутливо выражал свой гнев:
- Остановитесь, я заплачу вам за то, чтобы вы не били моего сына!
Те, кто был с палками, брали деньги и продолжали бить.
- Я дам вам еще денег, если вы остановитесь! - кричал преп. Мун и снова поднимался смех, когда они брали деньги и все же продолжали бить Хьо Джина.
Я следила за происходящим, сидя в мягком кресле и мне хотелось спать. Все так комментировали мое спокойное поведение: «Она не плачеи и не просит, чтобы перестали бить ее мужа». Я не была спокойной; я была оцепенелой. Подстегиваемая толпой, я пыталась развязать ноги Хьо Джина, но из-за усталости не справилась и он сделал это сам.
На следующее утро мы все собрались за завтраком. Хьо Джин исчез раньше, и я не знала, где он. Я стояла в ожидании преп. и г-жи Мун. Я плохо представляла свою роль в Истинной Семье, а мой муж почти не помогал мне в этом. Я чувствовала себя служанкой г-жи Мун.
После свадьбы мне сказали, что у нас с Хьо Джином будет медовый месяц. Он хотел поехать на Гавайи, но преп. Мун предложил Флориду. Это не было обычным свадебным путешествием. Мы отправлялись втроем: муж, жена и личный секретарь Сан Мен Муна. Преп. Мун дал своему секретарю Петеру Киму пять тысяч долларов и приказал препроводить нас во Флориду. Никто не сказал мне, куда мы поедем и что там будем делать. Моя мать, привыкшая к порядкам Ист Гаден, уложила в чемоданы строгие платья, а я бросила туда синие джинсы и футболки.
Петер Ким и Хьо Джин расположились на передних сиденьях голубого «Мерседеса». Я села сзади. Они переговаривались по-английски во время всего тысячемильного путешествия вниз вдоль Восточного побережья. Мое чувство изолированности было полным. Двое мужчин решали, где мы будем останавливаться, есть или спать. Я помню, как пыталась высушить руки в комнате отдыха на одной заправочной стации. Я не знала, как работает сушилка для рук. Я подумала, что сломала его, когда не смогла остановить поток горячего воздуха. Это лишь один случай, показывающий, как я была одинока. Такая простая вещь, а мне не у кого было спросить.
Я получила немного радости, когда мы приехали во Флориду и Петер Ким предложил взять меня в Диснейленд. Я была пятнадцатилетней девочкой. Я не могла себе представить более привлекательное место. Хьо Джин воспринял это без энтузиазма. Он был там уже много раз до этого. Он нехотя согласился остановиться в Орландо. Было холодно. Моросил дождь, но это меня не беспокоило. Я прошла по Главной Улице США к замку Золушки и поняла, почему Диснейленд зовут Магическим Королевством. Я искала глазами Микки Мауса или подобных ему костюмированных персонажей, но у меня не было возможности их найти. Через десять минут Хьо Джин заявил, что ему скучно и он хочет уйти. Меня возмутила его эгоистичность, но я покорна пошла за ним назад, к «Мерседесу».
Преп. Мун предполагал, что мы отправимся путешествовать на машине, чтобы я смогла увидеть Соединенные Штаты. Но терпение Хьо Джина иссякло, и он изменил планы. Из Ист Гаден был вызван охранник, чтобы забрать машину, а мы улетали в Лас-Вегас.
Я ничего не знала о Лас-Вегасе, а Хьо Джин и Петер Ким мне ничего не объясняли. Они не сказали мне и о том, что там отдыхали преп. и г-жа Мун, вместе с моей матерью. Я не знала о том, что мы присоединимся к нашим родителям до тех пор, пока мы не встретили их в одном из ресторанов отеля. Моя мать окликнула меня, когда я растерянно шла через комнату.
Я была поражена, когда поняла, что Лас-Вегас - это рай для игроков. В ресторанах стояли игровые автоматы, а в отелях были казино. Что мы делаем в этом месте? Церковь Объединения запрещает азартные игры. Азартные игры являются социальным злом, которое подрывает семью и способствует нравственному падению цивилизации. Но почему тогда Хак Джа Хан Мун, Мать Истинной Семьи, возбужденно вставляет монеты в щель «однорукого бандита»? Почему тогда Сан Мен Мун, Господь Второго Пришествия, божественный приемник того, кто изгонял менял из храма, часами просиживает за игорным столом?
Я не отваживалась спросить, но этого и не нужно было делать. Преп. Мун сам объяснил наше присутствие в месте, которое я считала логовом греха. Он сказал, что как Господь Второго Пришествия, он должен быть с грешниками, для того, чтобы спасти их. Он должен знать их грехи, чтобы переубедить их. Он сказал, что я должна убедиться - он не сам сидит за игорным столом. Рядом сидит Петер Ким и играет в соответствии с указаниями преп. Муна.
- Ты видишь, сам я не играю, - сказал он мне.
Хотя мне было пятнадцать, и все это говорил Мессия, я сильно сомневалась в рациональности такого объяснения.