Зачем немцам понадобилось пересматривать значение наследия Тукая?
В качестве эпиграфа из книги Шамиля Усманова “Путь легиона”:
- Взялась вошь собаку догонять. Куда уж до немцев! ( контекст)Читая нижеследующие банальности (в которых косвенно содержится и фальсификация единственной фундаментальной биографии Тукая, написанной Нуруллиным), у меня возникает масса вопросов.
Зачем это нужно немцам? Кто финансирует столь необычные проекты? Почему книга переводится на русский язык, а не на татарский? Кто финансирует этот перевод? (Гилязов признается, что переводит в свободное от работы время, в своё удовольствие... это просто смешно)
Ну, если культурные немцы сомневаются в значимости творчества Тукая, то у русскоязычных татар уж точно должны сомнения в этом отпасть... А аннотация написана уже на английском языке...
Уж не слишком ли онемечился выдающийся татарский историк и переводчик, пытаясь привлечь внимание к переведённому с немецкого языка русскому тексту и понимающую английский язык публику? Слишком долго, похоже он сидел на "Идель-Уральской" теме, мимикрируя под весьма примитивного националиста, который вытаскивает из шкафа свои занафталиненные комплексы... Но логика беспощадна: похоже, он запереживал, что татары не поддержали благородного порыва немцев освободить их от русского ига и сталинского империализма, который из творчества Тукая сделал идеологическое оружие, чтобы на протяжении века обманывать татарский народ... Узкий национализм всегда инороден народу и привнесён извне, что подтверждает и этот пример.
Посмотрим на выходные данные книги:
Что за утрированно перерисованное (подчёркнутая горбинка, ноздри, плотно сжатые губы становятся прямо-таки кавказскими, а лоб лермонтовским, взгляд жёстким) с фотографии изображение всплывает из мёртвонаписанного синюшного букета? Пошлее можно ли придумать оформление? См. заметки в конце о непохожести Тукая на самого себя, а обложка оригинала Фридериха - строго зелёного цвета без всяких картинок.
А сейчас внимательней. Оригинального названия книги нет. Автор Michael Friderich - попробуйте поискать такого автора в интернете и найти оригинальное название книги. Я не нашёл ничего, а теперь взгляните в конец поста, в summary (аннотацию) сначала - Michael Friederich, а затем - Friderich, это и перекочёвывает в издание. Простая недобросовестность? Да и бог с ней.
Итак, на amazon - Ghabdulla Tuqaj (1886-1913): Ein hochgelobter Poet im Dienst von tatarischer Nation und sowjetischem Sozialismus (Turcologica) (German Edition) (Hardcover) by Michael Friederich
Любители могут почитать некоторые страницы на немецком языке на google.
Сайт издательства (Wiesbaden Harrassowitz 1998) http://www.harrassowitz.de/index.html
На вопрос: какие тиражи, я ответа не нашёл.
Одним словом, как я ни старался (наверно, плохо старался), я не нашёл немецкого авторского аналога книги "Тукай как объект идеологической борьбы", потому пока не называю подобный подход фальсификацией или провокацией, кстати, достаточно избалованного разными властями историка... Тогда интерпретатор - это жертва идеологической борьбы?
Далее, как продают книгу. Интернет-магазин Татарского книжного издательства: ни слова о переводчике и авторе вступительных слов. Может, они стыдятся фамилий Гилязова и Усманова, или это тоже заурядная недобросовестность?
Из предисловия Усманова, Миркасыма Абдулахатовича, - Михаэль Фридерихның “Габдулла Тукай как объект идеологической борьбы” китабына кереш сүзне мәрхүм академик Миркасыйм ага Госман язган, - из интервью Гилязова (Галим Искәндәр Гыйләҗев) "Азатлык Радиосы":
"Сперва несколько слов об авторе исследования. С ним я познакомился в октябре 1991 г. в городе Бамберге на международной востоковедческой конференции. Один из организаторов форума, профессор Бамбергского университета тюрколог Ингеборг Бальдауф, при первой же встрече сказала, что ко мне в качестве помощника по быту прикрепляется молодой тюрколог. Я был намерен общаться с ним по-турецки, ибо европейские тюркологи хорошо владеют турецким. Однако молодой человек, представившись Михаэлем Фридерихом, обратился ко мне на чистом уйгурском языке. Я удивился тому, что он так свободно владеет языком мне хорошо знакомого народа из далекой Центральной Азии, которая начиная с 60-х годов ХХ в. (во времена «культурной революции») была закрыта для иностранцев. Михаэль объяснил, что недавно вернулся из командировки из Синьцзяна, точнее из Синьцзяно-Уйгурского автономного района Китая, где в 1987-1989 гг. проходил длительную стажировку, изучая язык, литературу и состояние народного образования уйгуров. При регулярных беседах с Михаэлем мне удалось узнать много нового о жизни уйгуров и Синьцзяна новейшего времени. Было видно, что этот молодой человек (1962 г.р.) обладал широкими знаниями и незаурядным качеством вникать в суть изучаемой, освещаемой проблемы и осмысливать ее на фоне широкого контекста. Одновременно стало известно о его желании приехать в Казань. На вопрос, что именно его интересует в Казани, не имеющей тесных контактов с современной уйгурской филологией, ответ был неожиданный - творчество Габдуллы Тукая. Потому что в учебниках для уйгурских школ постоянно присутствует Тукай, в переложении на уйгурский язык публикуются его стихи. Они как бы включили Тукая в число своих классиков. «Почему так случилось? Каким образом Тукай стал известным там? Хотелось бы выяснить причину такого «странного» явления…» - Не правда ли, странно, почему вдруг немец всполошился по поводу влияния поэзии Тукая на уйгурский народ? - Р.Б.
Как выяснится позже, Гилязов, якобы, просто сократил длинное название, чтобы оно бросалось в глаза: “исеме артык озын, ул кыскарак булырга, күзгә ташланырга тиеш”. (Азатлык Радиосы. «Бу китапны укымадым, әмма аның турында шуны әйтергә телим…»)
По поводу перевода на русский аргументы ещё вздорней: Вы подумайте (точно он пальцем стучит по моей, естественно, тупой голове, дословно интереснее: подумав, смотрите - Р.Б.) - сколько бы русских людей эту книгу увидев (даже если не прочитают её!): "Вот ведь, германский учёный заинтересовался Тукаем татар, о нём написал!" - удивлённо подумают, разве уже это нашу славу не приподымет?" - Уйлап карагыз - күпмедер рус кешесе бу китапны күреп (укымаса да!): “Менә бит, алман галиме татарларның Тукае белән кызыксынган, аның турында язган!” дип гаҗәпләнеп уйлап кына куйса да, бу безнең дәрәҗәне аз гына булса да күтәрү түгелмени?
Понятно, что подобных откровений на русском языке мы вряд ли когда найдём. Стыд-то ведь должен оставаться.
И ещё в интервью Гилязов постоянно перекладывает ответственность на своего учителя Усманова, и по поводу названия, и по поводу перевода на русский язык, и даже предисловие пишет Усманов...
Пытаюсь разобраться с названием книги:
Габдулла Тукай - высокочтимый поэт на службе татарской нации и советского социализма.
Михаэль Фридерих, доктор (Источник: http://www.antat.ru/cgi-bin/img.pl/files/NT2011/NT-2-2011-5.pdf)
От переводчика.
Публикация, предлагаемая нашим читателям, являет собой перевод одной из глав монографии немецкого ученого-тюрколога Михаэля Фридериха «Габдулла Тукай - высокочтимый поэт на службе татарской нации и советского социализма» (Висбаден, 1998) (Для себя: Die tatarische Nation - татарская нация, Das tatarische Volk - татарский народ. - Р.Б.) Во время написания книги М.Фридерих являлся научным сотрудником Бамбергского университета. Интерес исследователя привлекали тюркские языки и литература. Он довольно долго работал в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая, несколько месяцев собирал материалы для диссертации, посвященной личности и творчеству Габдуллы Тукая (в автономном районе Китая собирать материалы о Тукае? разве это не демострация уровня владения русским языком и элементарной логикой - Р.Б.), в библиотеках Казани и Москвы. Он интересовался при этом и другими крупными представителями татарской литературы, например, Дэрдмендом - перевод его яркой статьи о творчестве Дэрдменда недавно был опубликован в журнале «Казан утлары». М.Фридерих свободно говорит и читает на татарском языке, причем изучал материалы на арабской и латинской графике, а также кириллице. Он внимательно изучил абсолютное большинство (залетело словечко с каких-то форумов, где голосуют - Р.Б.) публикаций о Тукае, увидевших свет после смерти Тукая. Автор поставил себе целью выяснить, как интерпретировался (?) сам поэт и его творчество в разное время, как он «использовался» в разной политической и идеологической ситуации, как его творчество и личность фактически были поставлены на службу самым различным политическим воззрениям. При этом реально получалось так, что сам поэт как бы оставался на втором плане. Проанализировав многочисленные публикации ученых и журналистов, М.Фридерих сделал весьма оригинальные наблюдения и выводы, которые, хочется надеяться, будут интересны нашим читателям.
Искандер Гилязов, доктор исторических наук, профессор. Научный Татарстан • 2’2011Глава III. Восприятие Тукая.
Разница во мнениях и противостояние в вопросе об оценке личности и творчества Габдуллы Тукая, проявившиеся еще при его жизни, существуют и до настоящего времени. Сутью всех этих разногласий и споров является поиск «истинного» Тукая.
Основополагающие вопросы, которые ставились и ставятся, это: Является ли Габдулла Тукай хорошим или плохим поэтом? (Естественно, что немец с помощью нашего выдающегося исследователя татарского коллаборационизма Гилязова легко и на основании "абсолютного большинства источников о Тукае" в этом разберётся, ведь парадоксальным образом он становится и специалистом по национальной филологии. - Р.Б.) Какие идеалы, какую идеологию (надо же! идеологию! - Р.Б.) выражал Тукай своим творчеством? В чем состоит сущность (ну, это-то уже перебор! - Р.Б.) его творчества? Чьи интересы представлял Габдулла Тукай? Ответы на эти вопросы были решающими (но это же бред - Р.Б.). Они определяли основную точку зрения, которая критиками была присвоена Тукаю, и тем самым имели важнейшее значение в поиске ответа на другие, более конкретные вопросы и аспекты, возникающие при исследовании творчества Тукая, как, например: Каково было отношение Тукая к религии (Нуруллин отвечает на этот вопрос - Р.Б.)? Был Тукай националистом или интернационалистом (и на этот)? Какое место занимает Тукай в татарской литературе? Как он относился к русской культуре? Какую роль сыграло творчество Тукая в развитии советских национальных литератур? Внес ли Тукай свой вклад в мировую литературу? (Один вопрос банальнее другого - Р.Б.)
В этой главе я хотел бы представить разные ответы, которые давались на поставленные вопросы. Через противопоставление различных, порой совершенно противоположных точек зрения, о которых заявлялось, что именно их придерживался Тукай, я надеюсь показать, как инструментализировалось его творчество.
Получается так, что многие из представленных здесь вопросов не затрагивают творчество Тукая только в каких-то абстрактных, литературоведческих, теоретических рамках. Его литературному творчеству, наоборот, придавалась ключевая общественная роль. Такой способ общественно-политического рассмотрения и оценки - это не находка советской критики, он был уже представлен при жизни поэта и непосредственно в первые годы после его смерти. И все же в условиях реального социализма этот способ достиг своей наивысшей точки: литература считалась орудием в «классовой борьбе», ее политическое воздействие и преобразующая общество сила превратились в догму - литература дегенерировала до «идеологической легитимации собственных осуществляемых интересов»(1). В татарской литературе подобное можно продемонстрировать на примере творчества Габдуллы Тукая. (Итак, если следовать этой логике, то все значительные фигуры национальной татарской культуры советского периода производили "идеологическое оружие", которое после "разоружения" превратилось в хлам. Прикажете восхищатся плоским высокомерием этого немецкого учёного или Гилязов напереводил вздор? - Р.Б.)
В мои намерения не входит рассмотрение истории татарской литературы до и после Октябрьской революции на основании истории восприятия Габдуллы Тукая, замалчивая при этом всю историю культуры и литературы Советского Союза. В моем представлении я ограничиваюсь необходимым минимумом фоновой информации, которая необходима для непосредственного понимания аргументации и точек зрения, имеющих отношение к Тукаю (на каком языке это написано? - Р.Б.). Знание соответствующего политического фона, на котором делалось то или иное заявление, объясняет, с каким намерением делалось определенное заявление в определенное время (а это? - Р.Б.). Зависимость от политических условий в большинстве случаев ясна как день. Все (все!!! - Р.Б.) соответствующие истории советских литератур рассматриваются исключительно в этой плоскости. Такой способ подхода политически сравнительно безопасен, поскольку все равно, признается ли определенное представление о литературе действительным и верным или же оно задним числом отвергается - примат идеологии над литературой ни в одном случае не ставится под сомнение. Знанием общественно-политического фона, правда, можно пренебречь, если речь идет о том, чтобы показать произвольность точек зрения на Габдуллу Тукая и позиций, которые в разное время приписывались ему. Явственные противоречия бросаются в глаза даже неопытному наблюдателю. Они особенно ярко проявляются в том, что для критиков в итоге не было важно само творчество Тукая, а оно выступало для них как материал, из которого возводился и делался привлекательным определенный идеологический каркас. Это диахронная плоскость. Она становится сложной тогда, когда на протяжении времени проводятся найденные необходимыми «ремонтные работы» с целью сохранения картины. Правда, при этом не заменяется сам загружаемый материал - творчество Тукая, - а меняется каркас, идеологические предпосылки. Творчество Тукая при этом показало себя как настоящая сокровищница: материал настолько богат и обладает такой эластичностью, что не было ни одного каркаса, который нельзя было бы возвести с помощью этого материала. В 1934 г. Фатых Сайфи-Казанлы писал как будто по этому поводу: «Тукая любили. Однако каждый социальный слой любил Тукая по-своему» (2).
1. Общая оценка: поэзия, идеалы, идеология и мировоззрение Габдуллы Тукая.
1.1. Литературный аспект
«Все равно, с какой точки зрения - содержательной или литературного искусства, - из-под его пера не могут выйти стихи, на которых задержится глаз. О чем бы он ни писал, не возникнет прекрасной картины, перед которой можно было бы преклонить колени. Его описание никогда не достигает такого уровня, чтобы оживить перед тобой настоящую жизнь. (…) Он не обладает искусством, чтобы заколдовать тебя таким искусством, увести тебя в какие-то миры, к мечтательному и божественному счастью, к безграничным океанам чувства»(3). Это, конечно, самая уничтожающая критика, которой когда-либо удостаивалось литературное творчество Габдуллы Тукая. Эти слова принадлежат Галимджану Ибрагимову и находятся в его сочинении «Татар шагыйрьләре», опубликованном в
1913 г., почти сразу после смерти Тукая. Галимджан сравнивает здесь Сагита Рамиева (1880-1926), Закира Рамиева (Дэрдменда) (1859-1926) и Габдуллу Тукая (1886-1913) - трех важнейших татарских поэтов периода между первой русской революцией 1905-
1907 гг. и первой мировой войной. И с точки зрения содержания их лирики и ее формы, Тукай у Галимджана Ибрагимова твердо располагается на последнем месте4. Однако Галимджан не был слепым, он прекрасно знал, что по одному пункту он оставил позади обоих названных поэтов: «Ну и что же? Татаризм есть, есть способность отразить татарский дух и жизнь естественно и по-настоящему, по-народному… Вот и весь секрет того, почему интересуется Тукаевым человек, имеющий вкус и мораль. Но не только это дало Тукаеву его сегодняшнее положение перед народом»(5). Галимджан приводит следующие причины, объясняющие столь высокую популярность Тукая в народе: Тукай как поэт появился перед общественностью непосредственно с появлением первой татарской периодики («Әлгасрел-җәдит», «Фикер»), он целенаправленно поддерживался и был создан прессой как «молодой поэт» «молодой нации»(6). Претензии и представления татарского народа о лирике были очень скромными: удачная рифма и доступный размер стиха определяли, хорошее это стихотворение или плохое7. В отличие от Сагита Рамиева и Дэрдменда Тукай ориентировался на меняющийся вкус народа и на духовно-политические течения, являвшиеся модными и господствующими. Но ни одно из этих течений не может поблагодарить Тукая за его пыл8. Короче говоря: «В Тукае народ в какой-то мере находил то, что искала его душа и его сердце»(9).
В первые годы после смерти поэта позиция Галимджана Ибрагимова в оценке «литературного Тукая» была не единичной. Хотя число «приверженцев Тукая» (Тукай мөхлисләре), которые «слепо поклонялись ему», и было велико10, тем не менее, чуть ли не в первый день после его смерти в татарской прессе стали появляться и едкие статьи, основной тон которых совпадал с мнением Галимджана. Критик Махмуд Фуад констатировал: «среди его произведений есть и очень ценные стихотворения, и такие, которые с точки зрения мысли и содержания являются очень слабыми»11. Старому знакомому и временному другу Тукая, поэту Сагиту Рамиеву, также принадлежит не самая лестная оценка литературных качеств Тукая: «Он только разнообразил такие книги, как «Иске Кисек баш», «Бакырган» и «Йосыф», и оставил их нам, добавив к ним слова по последней моде»(12).
Большинство из этих ранних критиков сходились в том мнении, что Тукай был талантлив(13), и искали лишь основания для того, чтобы объяснить, почему же этот талант не раскрылся. При этом можно назвать два основных объяснения.
Первое из них, «личное» объяснение, согласно которому у Тукая не было хорошего «воспитания», не было «руководства», и что Тукай при жизни никак не смог выстроить свое отношение к другому полу, к «миру любви». А эти два условия играли очень важную роль в жизни поэтов вообще - воспитание и эмоциональная, чувственная жизнь(14).
Второе объяснение выставляло на передний план отношения между поэтом и обществом и подчеркивало, что жизненные условия и общественная ситуация сделали «бесплодными» (кысыр) не только Тукая, но и каждого талантливого поэта15. Такой взгляд, который опускает поэта до роли безвольного субъекта общественных отношений, однако, мне представляется спорным - все-таки одновременно с Тукаем создавали выдающиеся, и не только в татарском масштабе, произведения такие поэты, как Сагит Рамиев и Дэрдменд. Но он перекликается с господствовавшим в начале 1920-х годов подходом, согласно которому время до Октябрьской революции было отмечено лишь подавлением и эксплуатацией, и являлось эпохой экономической и духовной стагнации. Только с конца 1930-х годов, после официального осуждения исторической школы Покровского и после сталинской «великой чистки», во главу угла был поставлен героико-революционный характер дореволюционной эпохи. Схема интерпретации - человек - это продукт своего времени - осталась той же, но поворот при определении характера этого времени логично привел к противоположному результату: если в 1923 г. еще подчеркивалось, что в общественных условиях своего времени было невозможно раскрыться таланту Тукая, то в 1938 г. стало ясно, что именно эти условия способствовали тому, чтобы он превратился в великого поэта. В статье, посвященной празднованию 60-й годовщины со дня рождения Тукая (1946 г.), Кави Наджми заглянул в дореволюционное время, чтобы перечислить события, определявшие названные условия: беспорядки среди рабочих на текстильной фабрике в Казани; трагедия в Бездне(16); пламенные призывы «великого демократа» Александра Герцена(17); студенческая сходка в Казани с участием Ленина в
1887 г.18; революционные прокламации большевика Кирова, распространявшиеся в долине Казанки весной 1903 г.(19) К.Наджми затем подводит итог и пишет: «Вот на почве этой борьбы, великих битв и начался творческий путь Габдуллы Тукая. «Вставай, просыпайся, поднимайся» - это были его слова»(20). Революционный характер его времени как основа для революционного характера Габдуллы Тукая - такое положение встречалось до конца 1960-х годов(21). С середины 1980-х годов оно встречается уже реже, а с 1990-х годов, когда распался Советский Союз и реально существовавший социализм остался в прошлом, революционной активности вообще перестали приписывать какую-либо роль в развитии Габдуллы Тукая(22).
Все представленные до этого критики лишали творчество Габдуллы Тукая литературной ценности или, по меньшей мере, оригинальности. Они критиковали Тукая, потому что они были убеждены в самостоятельности литературы. Литература была для них не средством для достижения цели, но ценностью в себе. «Чистая» поэзия в их понимании не должна была следовать господствующему вкусу «массы», следовать за народом и не тематизировать, как это делал Тукай, общественно-политические течения и повседневные события. В центре внимания литературы должен был стоять поэт как индивидуум, который своим творчеством не следует за народом, а открывает ему новые горизонты. Поэзия же, в понимании этих критиков, это очень личное дело и выражение видений художественного гения(23). Такое мнение представляла небольшая часть татарских интеллектуалов, литераторов и критиков(24). Напротив, для подавляющего большинства рассмотрение литературных качеств Тукая было, очевидно, очень подчиненным вопросом. Безусловные поклонники Тукая не интересовались этим(25) - для них на переднем плане стояло мировоззрение поэта: идеалы, которые находили выражение в его произведениях, отношения между Тукаем, татарским народом и эпохой, в которой он жил и творил. В татарском рассмотрении Габдуллы Тукая уже в дооктябрьское время господствовали рассуждения о социальной, общественной и политической актуальности его творчества.
В советское время все аспекты исследования Тукая были политизированы. Даже языковедческие темы, как, например, «Глаголы в языке Тукая», оказывались лишь поводом для широких идеологизированных декламаций(26). Если не считать некоторых маленьких исключений, в начале 1930-х годов никто уже не занимался вопросами литературного стиля Тукая(27).
В следующем разделе я подробнее хотел бы представить, какое мировоззрение, чувства и идеалы приписывались Габдулле Тукаю его критиками.
1.2. Идеалы и мировоззрение Габдуллы Тукая: пессимизм - гуманизм - оптимизм.
Определение мировоззрения Тукая как пессимистического или оптимистического было основополагающим для оценки его литературного творчества, его личности, его идеалов, его отношения, которое он имел к своему народу, татарам и к своей эпохе. Оба этих определения не обязательно должны пониматься в качестве абсолютных критериев для оценки. Пессимизм мог быть интерпретирован как выражение личной трагедии поэта - то, что впоследствии в основном оценивалось негативно. Пессимизм, однако, мог быть истолкован и в том отношении, что поэт разделял и выражал господствовавшие в народе «пессимистические» чувства. В этом случае «позитивная» и «негативная» оценки основываются на том, действительно ли народу принадлежали эти чувства(28) или нет. Если основным настроением Тукая определялся оптимизм, то оценка становилась намного проще и была почти всегда однозначно позитивной, потому что оптимизм означает веру в лучшее будущее, а это было одним из качеств, которые в социалистическом контексте были незаменимы для признания величия личности. Третье мировоззрение - гуманизм - занимает среднюю позицию между пессимизмом и оптимизмом. Оно означает, что внимание поэта уделено людям в целом, он не делит их на классы и тем самым не предпринимается разделение их на «плохих» и «хороших». Гуманизм допускает некоторое не совсем ясное и полностью дефинированное пространство, для противоречий в личности и в обществе. С этикетированием мировоззрения Габдуллы Тукая как гуманистического была сделана попытка вытянуть творчество и личность поэта с самого переднего фронта общественно-политических дискуссий. Хотя оценка в качестве «гуманистического» и не позволяла представить поэта неограниченно «образцовым», она все-таки предотвращала его полный демонтаж.
Проблема, лежащая здесь в основе, не в многослойности (можно сказать в переменчивости или произвольности) творчества Габдуллы Тукая. Проблема состоит в том, что большинство критиков не хотело или не могло признавать несогласованностей или противоречий в нем. Для них было невозможным ограничиваться одним единым и исключительным мнением и оценкой. В конце 1920-х годов противоречия между различными мнениями о Тукае, которые были обоснованны или не были, - в данном случае это не играло роли - практически полностью прекратились. Они были заменены единственным официальным взглядом, который, однако, не был статически установлен раз и навсегда, а ориентировался на изменявшиеся указания, поступавшие с политической стороны.
Какое из вышеназванных трех мировоззрений приписывалось поэту Тукаю, когда и кто это делал - это определялось предвзятыми точками зрения его интерпретаторов и общественно-политическими условиями, в которых они жили и работали. Чтобы поддержать ту или иную интерпретацию, с творчеством Тукая обходились очень выборочно: то, что было полезно, по мнению соответствующего интерпретатора, выбиралось, цитировалось и подчеркивалось, то, что противоречило его позиции, - игнорировалось и утаивалось. Интерес в дискуссиях о Тукае касался ни его личности, ни его творчества, а, прежде всего, легитимации существующей или желаемой общественной реальности с привлечением на помощь поэта и его творчества.
Прежде чем я перейду непосредственно к оценкам Габдуллы Тукая, в последующем разделе я представлю политико-культурный фон, на котором разыгрывалось восприятие Тукая.
(Продолжение следует)
Продолжение превратилось в фундаментальный труд, за который нужно некоторую денежку выложить (которая тоже вряд ли попадёт в карман Гилязову, там уже мутное лицо владельца издательства и типографии, за спиной которого, скорей всего, поддержка декоративного правительства Татарстана), но тогда за этими словами последовали примечания.
К содержанию.