Фордизм в России.
Когда я говорю о капиталистах, которые стремятся лишь к профиту, к наживе, я этим вовсе не хочу сказать, что это - последние люди, ни на что не способные. У многих из них имеются несомненно крупные организаторские способности, которые я не думаю отрицать. Мы, советские люди, многому у капиталистов учимся.
И.Сталин (из беседы с Уэллсом). [1]
Что же интересного мог найти наш герой - последний библиотекарь татаро-башкирской библиотеки Свердловска - в книгах Форда.
Вспомним, что некоторые называли систему Форда «белым социализмом».
Книга Форда «Моя жизнь, мои достижения», написанная в 1922 году, в которой изложены основы системы, в 1924-1927 гг. выдержала в России 7 изданий. Ее продолжение - «Сегодня и завтра» - в 20-е годы выдержала 10 изданий. И десятки-десятки книг о нем и его системе. Книга о Форде в 1935 году вышла в серии «Жизнь замечательных людей».
Форд: «Хорошо поставленная тюрьма не только должна была бы содержать себя, но арестант должен быть в состоянии прокармливать свою семью… До тех пор пока вообще существуют тюрьмы, они могут быть с такой точностью приспособлены к системе производства, что тюрьма явится продуктивной рабочей общиной на пользу общества, на благо заключенных… Существуют дурацкие законы, исходящие из пустой головы, которые ограничивают промышленное использование арестантов якобы во имя рабочего класса. Рабочим эти законы не нужны. В каждой местности найдется больше работы, чем наличных рабочих рук». [2] Я и не пытаюсь рассматривать систему Форда в целом, я достаточно бесцеремонно вырываю этот абзац из контекста. Но меня и интересует, чему же может и должна научится Советская Россия у Форда, применительно к «местности».
В 1925 году Форд продает России несколько партий своих тракторов «Фордзон». Он - один из первых деловых людей, завязавших отношения с СССР, не придав особого значения тому, что правительство США официально еще не признало СССР, прекрасно понимая, что независимо (американцы - свободные, независимые люди) от политического режима, выгоду свою иметь можно и нужно. В 1928 году он подписывает договор с Советским правительством об оказании технической помощи и проведении консультаций при строительстве Горьковского автозавода. СССР обязался купить у Форда некоторое количество автомобилей. [3]
В 1928 году среди массы книг, посвященных фордизму, выходит книга Михайлова. «Общая черта современного крупного и массового производства заключается в том, что на смену кадрам рабочих с ремесленной и разносторонней квалификацией (приобретенной в течение долгих лет производственной практики) приходит неквалифицированная или полуквалифицированная масса с очень ограниченным объемом навыков. (…) Без преувеличения можно сказать, что как на западе, так и у нас вряд ли сейчас найдется хотя сколько-нибудь значительное предприятие, которое в том или ином виде ныне не прорабатывало бы вопрос о путях и возможностях применения методов Форда. При этом очень много предприятий провели уже значительные изменения организации производственных процессов в этом направлении, а все заводы и фабрики, вновь строящиеся или проектируемые, как общее правило, создаются на основе использования и приспособления основных фордовских методов». [4] Производство молодой республики восстанавливается и строится вчерашними крестьянами, с низким уровнем технической и политической культуры. Фордизм прежде всего доведенное до логического конца разделение труда и конвейер, за который становится одномерный человек, человек одной операции или функции. «Большая часть занятых у нас рабочих не посещала школ; они изучают свою работу в течение нескольких часов или дней. Многие из них иностранцы…» Как нельзя лучше подходит для малограмотной массы национальных меньшинств. Между контролером и рабочим стоит скорость конвейера. Контроль за рабочим у Форда становится всеобъемлющим. «Первый успех в сборке состоял в том, что мы стали доставлять работу к рабочим, а не наоборот. Ныне мы следуем двум серьезным общим принципам при всех работах - заставлять рабочего, по возможности, не делать никогда большего одного шага и никогда не допускать, чтобы ему приходилось при работе наклоняться вперед или в стороны». А главное - «сокращение требований, предъявляемых к мыслительной способности рабочего, и сокращение его движений до минимального предела». Прежде всего, конечно же, это вопрос выгоды. Но Форд предупреждает и «гуманитарные вопросы. «Однообразная работа - постоянное повторение одного и того же, одним и тем же способом - является для некоторых чем-то отталкивающим. Для меня мысль об этом полна ужаса: для других, даже для большинства людей, наказанием является необходимость мыслить. Идеальной представляется им работа, не предъявляющая никаких требований к творческому инстинкту. Работы, требующие мышления в соединении с физической силой, редко находят охотников - мы постоянно должны искать людей, которые любили бы дело ради его трудности. Средний работник ищет, к сожалению, работы, при которой он не должен напрягаться ни физически, ни особенно духовно. Люди, мы бы сказали, творчески одаренные, для которых, благодаря этому, всякая монотонность представляется ужасной, легко склоняются к мысли, что и их ближние так же беспокойны, как они, и совершенно напрасно питают сострадание к рабочему, который изо дня в день выполняет почти одну и ту же работу. …Если человек не в состоянии, без помощи машины, заработать свой хлеб, то справедливо ли тогда отнимать у него машину лишь потому, что обслуживание ее монотонно?» [5] Весьма похоже на правду. А «забота» о заработной плате, которая «есть нечто священное? Она олицетворяет собой домашний очаг, семью и судьбу рабочего». [6] Отслеживается каждый шаг рабочего и за рамками рабочего времени, создается сеть бытовых учреждений: кино, столовые, лекционные и спортивные залы. Создается своя полиция. И никаких рабочих организаций.
Конечно же, нельзя не вспомнить о впечатлениях Ильфа и Петрова о Дирборне конца 1935 года - центре фордовской империи:
«По застекленной галерее, соединяющей два корпуса, в желтоватом свете дня медленно плыли подвешенные к конвейерным цепям автомобильные детали. Это медленное упорное, неотвратимое движение можно было увидеть всюду. Везде - над головой, на уровне плеч или почти у самого пола - ехали автомобильные части: отштампованные боковинки кузовов, радиаторы, колеса, блоки моторов; ехали песочные формы, в которых еще светился жидкий металл, ехали медные трубки, фары, капоты, рулевые колонки с торчащими из них тросами. Они то уходили вверх, то спускались, то заворачивали за угол. Иногда они выходили на свежий воздух и двигались вдоль стены, покачиваясь на крюках, как бараньи тушки. Миллионы предметов текли одновременно. От этого зрелища захватывало дыхание.
Это был не завод. Это была река, уверенная, чуточку медлительная, которая убыстряет свое течение, приближаясь к устью. Она текла и днем, и ночью, и в непогоду, и в солнечный день. Миллионы частиц бережно она несла в одну точку, и здесь происходило чудо - вылупливался автомобиль.
На главном фордовском конвейере люди работают с лихорадочной быстротой. Нас поразил мрачно-возбужденный вид людей, занятых на конвейере. Работа поглощала их полностью, не было времени даже для того, чтобы поднять голову. Но дело было не только в физическом утомлении. Было похоже, что люди угнетены душевно, что их охватывает у конвейера ежедневное шестичасовое помешательство, после которого, воротясь домой, надо каждый раз подолгу отходить, выздоравливать, чтобы на другой день снова впасть во временное помешательство.
Труд расчленен так, что люди конвейера ничего не умеют, у них нет профессии. Рабочие здесь не управляют машиной, а прислуживают ей. Поэтому в них не видно собственного достоинства, которое есть у американского квалифицированного рабочего. Фордовский рабочий получает хорошую заработную плату, но он не представляет собой технической ценности. Его в любую минуту могут выставить и взять другого. И этот другой в двадцать две минуты научится делать автомобили. Работа у Форда дает заработок, но не повышает квалификации и не обеспечивает будущего. Из-за этого американцы стараются не идти к Форду, а если идут, то мастерами, служащими. У Форда работают мексиканцы, поляки, чехи, итальянцы, негры (курсив мой - Р.Б.)». (…)
Загремел звонок, конвейер остановился, и в здание въехали маленькие автомобильные поезда с завтраком для рабочих. Не умывая рук, рабочие подходили к вагончикам, покупали сандвичи, помидорный сок, апельсины - и садились на пол.
- Сэры, - сказал мистер Адамс, внезапно оживившись, - вы знаете, почему у мистера Форда рабочие завтракают на цементном полу? Это очень, очень интересно, сэры. Мистеру Форду безразлично, как будет завтракать его рабочий. Он знает, что конвейер все равно заставит его сделать свою работу, независимо от того, где он ел - на полу, за столом или даже вовсе ничего не ел. Вот возьмите, например, «Дженерал Электрик». Было бы глупо думать, сэры, что администрация «Дженерал Электрик» любит рабочих больше, чем мистер Форд. Может быть даже меньше. А между тем у них прекрасные столовые для рабочих. Дело в том, сэры, что у них работают квалифицированные рабочие и с ними надо считаться, они могут уйти на другой завод. Это чисто американская черта, сэры. Не делать ничего лишнего. Не сомневайтесь в том, что мистер Форд считает себя другом рабочих. Но он не истратит на них ни одной лишней копейки». [7]
«Завод, на который мы ехали, представлял особенный интерес. Это не просто завод, а воплощение некоей новой технической и политической идеи. Мы уже много слышали о ней, так как она очень злободневна в связи с теми разговорами, которые ведутся в Америке о диктатуре машин и о том, как сделать жизнь счастливой, сохранив в то же время капитализм.
В разговоре с нами мистер Соренсен и мистер Камерон, представляюшие правую и левую руки Генри Форда, сказали, что если бы им пришлось заново строить фордовское предприятие, они ни в коем случае не построили бы завода-гиганта. Вместо одного завода они выстроили бы сотни маленьких, карликовых заводиков, отстоящих друг от друга на некотором расстоянии.
Мы услышали в Дирборне новый лозунг: «Деревенская жизнь и городской заработок».
- Представьте себе, - сказали нам, - лесок, поле, тихую речку, даже самую маленькую. Тут стоит крошечный заводик. Вокруг живут фермеры. Они возделывают свои участки, они же работают на нашем заводике. Прекрасный воздух, хорошие домики, коровы, гуси. Если начинается кризис и мы сокращаем производство, рабочий не умрет с голоду, - у него есть земля, хлеб, молоко. Вы знаете, что мы не благодетели, мы занимаемся другими вещами, мы строим хорошие дешевые автомобили. И если бы карликовые заводы не давали большого технического эффекта, мистер Генри Форд не обратился бы к этой идее. Но мы уже точно установили, что на карликовом заводе, где нет громадного скопления машин и рабочих, производительность труда гораздо выше, чем на большом заводе. Таким образом, рабочий живет дешевой и здоровой деревенской жизнью, а заработок у него городской…
Эта идея возникла у Форда, как он потом сказал нам, лет двадцать тому назад. (…)
Итак, все в идее клонится к общему благополучию. Жизнь деревенская, заработок городской, кризис не страшен, техническое совершенство достигнуто». [8]
Далее им показали это маленькое чудо - сельский завод фар. И действительно, из 500 рабочих 98% - фермеры, и каждый из них имеет от пяти до пятидесяти акров земли. То, с чем так мучительно расставался заводской Урал, вводилось Фордом целенаправленно: сделать рабочего мелким собственником.
Сотрудничество с большевиками не мешает Форду видеть в советском большевизме еврейское дело, хотя изначально оно вырастает у него на противопоставлении промышленного капитала и банковского. Сама же книга будет написана в 1920 году. [9] Для нацистов, напомним, российский большевизм - это еврейское детище.
Огромные стройки страны - ручной физический неквалифицированный крестьянский труд. Основные цели - трактор и танк.
В совокупности попытки вывести страну на передовые рубежи в середине 30-х рождает стахановское движение, развивающееся в горнодобывающей отрасли, в основе которой был тяжелый физический малоквалифицированный труд. Вскоре стахановское движение охватывает все отрасли народного хозяйства, отражая, скорее, энтузиазм масс, нежели техническую революцию.
В июле 1942 года Гитлер скажет: «Потешаться над стахановской системой просто глупо. Вооружение Красной Армии - лучшая доказательность того, что эта система, использующая менталитет русского рабочего, чрезвычайно успешна». [10]
Собственно, фордовская система получит широкое распространение в СССР в 70-е годы, когда на Западе человека за конвейером начнут заменять автоматы. Т.е., грубо говоря, слишком поздно.
Новые ли технологии, старые, а всё приводит к "фашизации" режимов...
[1] Беляев Н. Генри Форд. М.1935. - с.5
[2] Беляев Н. Генри Форд. М.1935. - с.161
[3] Беляев Н. Генри Форд. М.1935. - сс.235-236
[4] Михайлов А. Система Генри Форда. М.-Л., 1928. - сс. 44, 45.
[5] Форд Г. Моя жизнь, мои достижэения. М., 1989. - с.71.
[6] Михайлов А. Система Генри Форда. М.-Л., 1928. - с. 61.
[7] Ильф И., Петров Е. Одноэтажная Америка. - т.4, сс..139-141. - С.с. в 4 тт. М.,1961.
[8] Ильф И., Петров Е. Одноэтажная Америка. - т.4, сс..150-155. - С.с. в 4 тт. М.,1961.
[9] Форд Г. Международное еврейство. М., 1994.
[10] Семиряга М.И. Коллаборационизм. Природа, типология и проявления в годы Второй мировой войны. М., 2000. - с.377.