Распутин-6, часть 3, заканчивающаяся вульгарной поножовщиной
Оригинал взят у lyohinz в Распутин-6, часть 3, заканчивающаяся вульгарной поножовщиной
Дорогу до Покровского на этот раз Гусева запомнила отлично - от Питера до Рыбинска поездом (3 рубля билет), от Рыбинска до Перми - пароходом (3 рубля с копейками билет), от Перми до Тюмени - «машиной» (я так понимаю, мотодрезиной) - еще 3 рубля.
И от Тюмени до села Покровского - на пароходе за 90 копеек. Экономя на всем, на одном хлебе, воде и сахаре, она добралась до села Покровского налегке, но там Старца опять же не было. Прибыла она в субботу, то есть это получается 20 июня. У русских людей тогда милосердие было в почете, и пустить пожить к себе в дом странствующую богомолицу было в порядке вещей. Тем паче, что Гусева вела себе тихо, прилично, опрятно, к хозяевам и их домашним относилась с почтением, много молилась, помогала по дому и вязала для хозяев рукавички. Тем же, кто интересовался, кто она и зачем, ответствовала со всяческой приличной скромностью, что ищет своего брата, который должен вот-вот прибыть на пароходе, а иным говорила, что таки ждет Святого Старца дабы попросить его об исцелении. Никто особо ее слова не проверял, а своей безобразной внешностью она вызывала у простодушных крестьян только сочувствие. Пожив несколько дней в одной семье, перейдя потом в другую, через неделю Хиония сама уже начал сомневаться в том, что дождется Григория, но молилась и верила собственным молитвам, тем паче местные убеждали ее, что таки Гришка должен приехать вскоре, как обычно. Периодически она ходила на разведку в распутинский дом, прося милостыню то у жены Распутина, то у его домработниц, и ее запомнили, хотя и значения не придали.
Старец приехал в Покровское 28 июня с богомолья из Верхотурского монастыря. Приехал со свитой усеченного состава, в виде секретаря Лаптинской (да-да! У Святого Подвижника был не только персональный автомобиль, но и личная секретутка), парой приближенных богомолиц и «афонских паломников». Тут надо еще заметить, что в Покровском постоянно, по крайней мере еще за несколько дней ДО прибытия Старца обретался некий «корреспондент» какой-то якобы питерской газетенки с исконно русской фамилией Давидзон. Он постоянно терся вокруг дома Распутиных, причем настолько плотно обхаживал дочку Старца Матрену на предмет амуров, что та, не понимая кто это вообще и зачем тут шарахается, реально стала пугаццо назойливого еврея. Погрязшие в конспирологическом антисемитизме историки подозревают этого самого Давидзона в нехорошем, дескать, он и наводил Гусеву на Старца, но это полный бред. Гусевой в таком случае не было бы необходимости палиться, неоднократно лично являясь на разведку к распутинскому дому. Не был он и тайным агентом МОССАДа охранником, иначе Матрена Распутина знала бы, кто он такой и не пугалась его так, да и он не мог бы проворонить совершенно не боявшуюся попалиться Гусеву. Скорее, думаеццо, что этот самый Давидзон был чем-то вроде связного от Большого Кагала, приставленного для присмотра за Старцем, ибо время было смутное, время было предвоенное, и со Старцем Кагалу связь была нужна постоянно, чтобы в случае чего выдернуть его к Государю, а Старец , скажем прямо, имел привычку забухать не по-детски в кругу земляков, шикуя столичным размахом. Да и мобильников тогда не было, а телеграммы давать - так у Старца очень, очень плохо обстояло дело с элементарной грамотностью. Так что Большому Кагалу Уважаемых Еврейских Предпринимателей нужен был свой человечек непосредственно у Тела, ибо свой глазок - смотрок. Но глазок-смотрок откровенно скучал в этой сибирской деревне и от скуки пытался склеить дебелую распутинскую дочку. В историю этот Давидзон как раз и попадет тем, что первым даст телеграмму в Петербург о ранении Старца, которая сразу попадет в газеты. Видать хитрый «секретарь» считал, что Большой Кагал ему явно не доплачивает за это унылое сидение во глубине сибирских руд, и решил попутно срубить копеечку у масс-медиа.
Само покушение было примитивно до ужаса. 29 июня, узнав от местной девочки, что Старец приехал в Покровское еще вчера, Хиония Гусева пришла вновь к распутинскому дому, и, дождавшись, когда слегка поддатый Старец выйдет из дома, среди бела дня, посреди села, на виду у десятка людей, просто подошла к нему, вытащила через специально проделанную дырку в кофте из ножен, спрятанных под юбкой, баааальшой кинжал и тупо пыранула Старца в брюхо безо всяких лишних сантиментов. Никаких «попыток кастрации», о которых спекулируют всякие недоучки, не было. Просто подошла и молча пыранула. Но у Старца оказалось дохрена и больше здоровья, и он не свалился замертво, а побежал. Хиония погналась за ним, но Старец хотел жить и за жизнь свою готов был побороться, так что он подобрал с земли валявшийся дрын и от всей души реализовал своё конституционное право на самооборону, приложив Хионию так, что та улетела, и тут же на нее навалилась куча народу, ее скрутили, как следует отлупили и сдали на руки оперативно прибывшим сотрудникам полиции. Причитающего же Старца увели домой и оказали первую медицинскую помощь.
Кинжал попал старцу в нижнюю часть живота. Колото-резаная рана шириной 2 сантиметра была бы чрезвычайно опасна, если бы бы был задет кишечник. Но Старца хранили то ли бесы, то ли ангелы, и клинок только чуть-чуть задел брыжейку, а в соседнем селе оказался хороший врач, и еще более хороший врач уже к ночи успел приехать из Тюмени, так что откачали Старца, хотя , скажем так, был она на самой грани. Так что кто вам, камраден, будет рассказывать про «имитацию» или про то, что Старец, типа сипулировал - шлите лесом. Такими ранениями не шутят, все было очень серьезно.
Старца откачивали и приводили в чувство в тюменской больнице лучшие врачи весь июль и почти весь август. А за это время началась Большая Война. Начиналась она ужасно мутно, все начало состояло из государевых колебаний, сомнений, решений, отмены решений, новых решений, волокиты и тягомотины, и некому было вовремя напугать Августейшего Императора страшными ужасами в противовес ястребиному клекотанию бравых генералов из Генштаба, уже надырявивших себе дырок на кителях под новые ордена и ласковому воркованию английских и французских дипломатов, намекающих на дружбу, помощь и кисельные берега. Вроде как Старец прямо из тюменской больницы слал Государю всякие преисполненные пацифизма телеграммы , но то телеграммы, кого они и в чем могут убедить? А потом, когда Григорий с больнички соскочил и явился в Петербург, рычать: «Ты чего это, царская морда, удумал?» было уже поздно.
А мы на сегодня прекратим дозволенные речи, а то хлеборезка то у нас, аднака, не резиновая, надо еще до ночи сетки распутать да залатать кое-как, а то вот сиг должен скоро пойти, а нам и браконьерить-то будет нечем, разве ж это дело?
Дорогу до Покровского на этот раз Гусева запомнила отлично - от Питера до Рыбинска поездом (3 рубля билет), от Рыбинска до Перми - пароходом (3 рубля с копейками билет), от Перми до Тюмени - «машиной» (я так понимаю, мотодрезиной) - еще 3 рубля.
И от Тюмени до села Покровского - на пароходе за 90 копеек. Экономя на всем, на одном хлебе, воде и сахаре, она добралась до села Покровского налегке, но там Старца опять же не было. Прибыла она в субботу, то есть это получается 20 июня. У русских людей тогда милосердие было в почете, и пустить пожить к себе в дом странствующую богомолицу было в порядке вещей. Тем паче, что Гусева вела себе тихо, прилично, опрятно, к хозяевам и их домашним относилась с почтением, много молилась, помогала по дому и вязала для хозяев рукавички. Тем же, кто интересовался, кто она и зачем, ответствовала со всяческой приличной скромностью, что ищет своего брата, который должен вот-вот прибыть на пароходе, а иным говорила, что таки ждет Святого Старца дабы попросить его об исцелении. Никто особо ее слова не проверял, а своей безобразной внешностью она вызывала у простодушных крестьян только сочувствие. Пожив несколько дней в одной семье, перейдя потом в другую, через неделю Хиония сама уже начал сомневаться в том, что дождется Григория, но молилась и верила собственным молитвам, тем паче местные убеждали ее, что таки Гришка должен приехать вскоре, как обычно. Периодически она ходила на разведку в распутинский дом, прося милостыню то у жены Распутина, то у его домработниц, и ее запомнили, хотя и значения не придали.
Старец приехал в Покровское 28 июня с богомолья из Верхотурского монастыря. Приехал со свитой усеченного состава, в виде секретаря Лаптинской (да-да! У Святого Подвижника был не только персональный автомобиль, но и личная секретутка), парой приближенных богомолиц и «афонских паломников». Тут надо еще заметить, что в Покровском постоянно, по крайней мере еще за несколько дней ДО прибытия Старца обретался некий «корреспондент» какой-то якобы питерской газетенки с исконно русской фамилией Давидзон. Он постоянно терся вокруг дома Распутиных, причем настолько плотно обхаживал дочку Старца Матрену на предмет амуров, что та, не понимая кто это вообще и зачем тут шарахается, реально стала пугаццо назойливого еврея. Погрязшие в конспирологическом антисемитизме историки подозревают этого самого Давидзона в нехорошем, дескать, он и наводил Гусеву на Старца, но это полный бред. Гусевой в таком случае не было бы необходимости палиться, неоднократно лично являясь на разведку к распутинскому дому. Не был он и тайным агентом МОССАДа охранником, иначе Матрена Распутина знала бы, кто он такой и не пугалась его так, да и он не мог бы проворонить совершенно не боявшуюся попалиться Гусеву. Скорее, думаеццо, что этот самый Давидзон был чем-то вроде связного от Большого Кагала, приставленного для присмотра за Старцем, ибо время было смутное, время было предвоенное, и со Старцем Кагалу связь была нужна постоянно, чтобы в случае чего выдернуть его к Государю, а Старец , скажем прямо, имел привычку забухать не по-детски в кругу земляков, шикуя столичным размахом. Да и мобильников тогда не было, а телеграммы давать - так у Старца очень, очень плохо обстояло дело с элементарной грамотностью. Так что Большому Кагалу Уважаемых Еврейских Предпринимателей нужен был свой человечек непосредственно у Тела, ибо свой глазок - смотрок. Но глазок-смотрок откровенно скучал в этой сибирской деревне и от скуки пытался склеить дебелую распутинскую дочку. В историю этот Давидзон как раз и попадет тем, что первым даст телеграмму в Петербург о ранении Старца, которая сразу попадет в газеты. Видать хитрый «секретарь» считал, что Большой Кагал ему явно не доплачивает за это унылое сидение во глубине сибирских руд, и решил попутно срубить копеечку у масс-медиа.
Само покушение было примитивно до ужаса. 29 июня, узнав от местной девочки, что Старец приехал в Покровское еще вчера, Хиония Гусева пришла вновь к распутинскому дому, и, дождавшись, когда слегка поддатый Старец выйдет из дома, среди бела дня, посреди села, на виду у десятка людей, просто подошла к нему, вытащила через специально проделанную дырку в кофте из ножен, спрятанных под юбкой, баааальшой кинжал и тупо пыранула Старца в брюхо безо всяких лишних сантиментов. Никаких «попыток кастрации», о которых спекулируют всякие недоучки, не было. Просто подошла и молча пыранула. Но у Старца оказалось дохрена и больше здоровья, и он не свалился замертво, а побежал. Хиония погналась за ним, но Старец хотел жить и за жизнь свою готов был побороться, так что он подобрал с земли валявшийся дрын и от всей души реализовал своё конституционное право на самооборону, приложив Хионию так, что та улетела, и тут же на нее навалилась куча народу, ее скрутили, как следует отлупили и сдали на руки оперативно прибывшим сотрудникам полиции. Причитающего же Старца увели домой и оказали первую медицинскую помощь.
Кинжал попал старцу в нижнюю часть живота. Колото-резаная рана шириной 2 сантиметра была бы чрезвычайно опасна, если бы бы был задет кишечник. Но Старца хранили то ли бесы, то ли ангелы, и клинок только чуть-чуть задел брыжейку, а в соседнем селе оказался хороший врач, и еще более хороший врач уже к ночи успел приехать из Тюмени, так что откачали Старца, хотя , скажем так, был она на самой грани. Так что кто вам, камраден, будет рассказывать про «имитацию» или про то, что Старец, типа сипулировал - шлите лесом. Такими ранениями не шутят, все было очень серьезно.
Старца откачивали и приводили в чувство в тюменской больнице лучшие врачи весь июль и почти весь август. А за это время началась Большая Война. Начиналась она ужасно мутно, все начало состояло из государевых колебаний, сомнений, решений, отмены решений, новых решений, волокиты и тягомотины, и некому было вовремя напугать Августейшего Императора страшными ужасами в противовес ястребиному клекотанию бравых генералов из Генштаба, уже надырявивших себе дырок на кителях под новые ордена и ласковому воркованию английских и французских дипломатов, намекающих на дружбу, помощь и кисельные берега. Вроде как Старец прямо из тюменской больницы слал Государю всякие преисполненные пацифизма телеграммы , но то телеграммы, кого они и в чем могут убедить? А потом, когда Григорий с больнички соскочил и явился в Петербург, рычать: «Ты чего это, царская морда, удумал?» было уже поздно.
А мы на сегодня прекратим дозволенные речи, а то хлеборезка то у нас, аднака, не резиновая, надо еще до ночи сетки распутать да залатать кое-как, а то вот сиг должен скоро пойти, а нам и браконьерить-то будет нечем, разве ж это дело?